Фридрих Барбаросса - Василий Балакин

Осада продолжалась до конца августа. Хотя Барбаросса и распорядился соорудить мощные стенобитные орудия, чтобы, наконец, поставить Милан на колени, однако стены города и его оборонительные валы, пожалуй, еще долго выдерживали бы натиск противника, если бы не иссяк запас прочности у людей. Миланцы, страдая от нехватки продовольствия и сознавая безнадежность своего положения, опять пошли на переговоры с Барбароссой, теперь уже соглашаясь на капитуляцию. У императора на сей раз не было причин ответить отказом: город сдавался на милость победителя, переходя в его руки. Это было как нельзя более кстати, поскольку и в императорском войске, измученном затянувшейся осадой, уже ощущалась усталость. Большой успех, к которому стремился Барбаросса, был достигнут своевременно.

Император созвал князей на совет, дабы обсудить с ними условия капитуляции. 7 сентября 1158 года был подписан договор из тринадцати пунктов, хоронивший вольности гордого Милана. Город был вынужден согласиться на строительство в своей черте укрепленной императорской резиденции, уплату контрибуции в девять тысяч фунтов серебра и предоставление заложников в порядке гарантии выполнения этих обязательств. Избранные народом консулы отныне должны были утверждаться императором, к которому переходили и все так называемые регалии — доходы от чеканки монеты и рыночной торговли, таможенные сборы и прочие привилегии. Уже на следующий день после подписания договора миланцы передали победителям заложников и свыше тысячи пленников, многие из которых уже более десяти лет томились в городских казематах — темных, сырых, кишащих крысами, жабами и даже змеями.

Не отказался Барбаросса и от унизительного для побежденных формального акта капитуляции. Перед роскошным шатром, подаренным ему английским королем Генрихом II, для императора установили трон, перед которым появились 12 консулов Милана — босые и с подвешенными на шею мечами на веревке. Они бросились в ноги победителю, вымаливая у него, своего нового господина, пощады и прощения. Именитые миланцы пытались деньгами откупиться от такого унижения, но Барбаросса был неумолим. Пожалели одного лишь архиепископа Миланского, поскольку император признал его имперским вассалом. Но и для него жестоким наказанием послужило то, что на протяжении всей экзекуции он должен был стоять подле трона среди имперских епископов и смотреть, как попирают достоинство сограждан, в глазах которых и сам он становился пособником их врагов. Один из консулов обратился к Барбароссе со словами покаяния: «Мы погрешили, свершив неправое дело, и теперь просим прощения. Наши головы, которые мы предаем вашей власти и вашему мечу, пусть ответят за всех миланцев, а вместе с этими мечами, — продолжал консул, дрожащей рукой коснувшись висевшего у него на шее клинка, — в вашей руке будет все оружие Милана».

Воцарилась тишина, не нарушаемая ни единым звуком. Все напряженно ожидали ответной реакции императора, выдерживавшего паузу. Наконец Барбаросса поднялся и велел консулам приблизиться к себе, после чего в знак примирения расцеловался с каждым из них. В завершение церемонии глашатай объявил об освобождении Милана от имперской опалы. Город вновь становился союзником императора.

Расправа с непокорным Миланом послужила для итальянцев горьким уроком, на что и рассчитывал Барбаросса. Со страхом и изумлением смотрели на него, сумевшего не только продиктовать свою волю папе римскому, но и подчинить себе могущественнейший город — неприступную крепость. Прежде угнетавшиеся Миланом Павия, Лоди, Комо и многие другие города рукоплескали своему освободителю, а прочие поспешили заверить его в своей преданности. Однако прошло совсем не много времени, и всем стало ясно, что победитель не остановится на достигнутом. Во все города, к светским и духовным господам Италии стали поступать императорские распоряжения, предписывавшие прибыть к 11 ноября 1158 года на Ронкальские поля, где предполагалось огласить судебные приговоры и новые законы ради изменения существовавших в Италии порядков — для укрепления императорской власти.

Отойдя от Милана, большая часть немецкого войска двинулась в северо-западном направлении — домой, в Германию. Барбаросса был вынужден распустить свое воинство, достигшее цели, ради которой оно прибыло в Италию. Ушли Бертольд Церинген и Генрих Язомиргот. Король чешский Владислав II также попросил императора об увольнении, и тот с превеликой неохотой отпустил от себя этого мужественного воина, пожаловав ему в награду за службу 1000 марок серебра. Оставшись с небольшим отрядом немецких рыцарей, Барбаросса, которому еще предстояли важные дела в Италии, рассчитывал на помощь верных городов Ломбардии.

Законы, для принятия которых созывался рейхстаг на Ронкальских полях, должны были возвестить о наступлении новой эпохи, рождавшейся по воле Барбароссы. Император желал дополнить свою королевскую власть в Германии новыми державными полномочиями в Италии таким образом, чтобы оба королевства слились воедино под эгидой имперской идеи. Опираясь на поддержку своего еще не знавшего поражений рыцарского войска, имея за спиной окрепшую и сплоченную Империю, Фридрих решил теперь возродить императорское право, действовавшее в Древнем Риме. Оно было систематизировано и дополнено при византийском императоре Юстиниане I, по распоряжению которого видные юристы составили «Кодекс Юстиниана». После его смерти оно стало утрачивать свое значение, постепенно предаваться забвению. Императорское право узаконивало притязания на всемирное господство, находившее теперь свое выражение прежде всего в провозглашении абсолютного суверенитета императора над северной половиной Италии. Одна Венеция была исключением, да и то лишь потому, что ей отводилась роль посредника в отношениях с Византией.

В течение двух месяцев перед открытием рейхстага, проведенных императором в Пьяченце, в его резиденции царила деловая обстановка. Барбаросса со своими советниками сочинял тексты новых законов. Неоценимую помощь в этом оказывали авторитетные доктора права из юридической академии в Болонье, с которой император продолжал поддерживать дружеские отношения. Перед ними была поставлена задача привести «Кодекс Юстиниана» в соответствие с новыми постановлениями. При этом было велено неукоснительно руководствоваться основным, предложенным Барбароссой, принципом, гласившим, что обычай хотя и может создавать новое право, не должен отменять прежде действовавших законов. Это задание оказалось как нельзя более по душе знаменитым правоведам, получившим редкую возможность показать свою ученость в области не только права, но также истории и философии. Правда, не всегда они строго следовали научной истине, о чем свидетельствует один курьезный случай. Когда некий доктор права утвердительно ответил на вопрос Барбароссы, подобают ли ему полномочия повелителя мира, тот подарил ему скакуна, зато его коллега, давший отрицательный ответ, ушел ни с чем, утешая себя тут же придуманным и быстро разлетевшимся по свету каламбуром, что его удачливый товарищ дал «aequum propter equum», то есть «благоприятный ответ ради лошади».