Нерон - Д. Коштолани

XXII. Женщины

Утром Нерон и Поппея собрались в путь. Те же ландшафты вторично мелькали перед ними, не пленяя их более, подобно давно высказанным словам. Им обоим больше нечего было говорить, и они растянулись в скучающих позах.

В Риме они расстались.

Нерон смутно сознавал, что ничего не выяснил, ничего не достиг и напрасно предпринял это путешествие.

Прежде всего он пожелал видеть Дорифора. Император уже не был охвачен прежней страстью, но его ревность пережила любовь, как от всего его творчества уцелело лишь честолюбие.

— Что с тобой? — обрушился он на писца, — ты исхудал и разучился писать. Рука твоя дрожит! — и он швырнул ему обратно переписанное.

Дорифор вышел растерянный. Нерон смотрел ему вслед; он шел по саду, с беспомощно опущенными руками и склоненной головой.

Император пожалел, что ограничился кратким внушением, вместо того чтобы учинить юноше допрос. Он послал за ним, но Дорифор уже ушел.

Нерон боролся с самим собой. Нецеломудренные образы преследовали его, сливаясь в картину порока. Он не мог их отогнать, они постоянно возвращались. Являясь лишь плодом его вымысла, они, однако, против его воли всплывали перед его взором и увеличивали его страдания. Поппея и Дорифор сливались в его воображении. Если бы он собственными глазами увидел то, чего так боялся, — и тогда его ужас не был бы сильнее.

Поппея нарочно оставила Нерона одного, чтобы в нем созрело семя, заброшенное в его душу ее словами. Она ждала.

Император поспешил к матери.

Опальная императрица проживала во дворце Антония, недалеко от императорского дворца. Ее окружали шпионы, которые о каждом ее шаге докладывали императору и Сенеке, боровшемуся против ее влияния. У Агриппины оставалась только надежда на лучшие времена.

Она имела преданных ей соглядатаев, которые встречались с подвижниками императора; обе стороны, насторожившись, следили друг за другом.

После смерти Британника, Агриппина устремила все надежды на Октавию. Когда же молодая императрица была изгнана, она попыталась вступить в переговоры с родственниками Клавдия и с приверженцами Октавии, дабы возвратить последнюю из ссылки. При посредстве Октавии Агриппина надеялась восстановить свою утраченную власть. Но всему помешала Поппея, по вине которой Нерон ускользнул из ее рук. Она знала, что его уже не удержать.

Каждый вечер у Агриппины собирались преданные ей женщины, нашептывавшие о том, что во дворце предвидится большая перемена. Однако предсказываемое событие отодвигалось все дальше.

Появление Нерона поразило Агриппину. Он пришел один без телохранителей и невооруженный, как в былые счастливые дни.

— Я хочу у тебя отдохнуть, — проговорил он и опустился на лежанку.

Старая императрица подсела к сыну, положила его голову к себе на колени и стала его убаюкивать. Она чувствовала в нем собственную плоть. Своей тонкой, мудрой рукой, прикасавшейся ко всем тайнам жизни, она заслонила ему глаза, чтобы ему не мешал свет. Она склонилась над ним; тень ее могущественной груди падала на его лицо.

— Сын мой, — бормотала она, — сын мой!..

Нерон весь отдался своей усталости. Он прислушивался к успокоительному шепоту Агриппины и на мгновение почувствовал давно забытый вкус материнского молока и благотворный покой, снисходивший на него когда-то от близости матери, даже в самые тревожные минуты жизни. Она показалась ему спасительницей, как в детстве, когда его ночью лихорадило, и он просил у нее воды.

Агриппина вновь видела в нем свое родное дитя, ради которого зашла так далеко, что сердце ее безнадежно сжималось, когда она оглядывалась на пройденный путь.

Кротко и смиренно она заступилась перед ним за Октавию.

— За что ты на нее прогневался? Ты только из-за ее отсутствия и страдаешь. Весь Рим ей сочувствует. Сенат хотел бы вернуть ее. Если бы она возвратилась, все было бы снова хорошо, и все мы были бы счастливы.

Голова Нерона заметалась на коленях матери.

Он был снова под влиянием Агриппины.

Она приказывала подавать широкие носилки, и они вместе совершали прогулки, доверчиво болтая, как прежде. Целыми днями она его не отпускала от себя. Под ее охраной он чувствовал себя спокойнее.

Вечерами она, покорная, приходила к нему; она, завоевавшая ему трон и повелевавшая ему когда-то каждым своим жестом. Она целовала и обнимала его, бросалась ему в ноги, и обезумев, заливаясь слезами, умоляла: — Верни ее!

Слова эти были как бы эхом того, что говорила Поппея. Ведь и она уговаривала его: — Верни ее!

Нерон не знал о том, что в это время происходило в его дворце.

Однажды, когда он там находился и, сидя у себя в архиве, рылся в рукописях, до него долетел шум.

На Форуме прошла молва, что Октавию вернули из ссылки и тайно водворили в отдаленные покои дворца.

На улицах стали образовываться группы; обсуждались события; народ надеялся на перемену. Разраставшаяся толпа устремилась ко дворцу, чтобы приветствовать возвращенную из изгнания молодую императрицу. К манифестантам присоединялись кучки любопытных и смутьян. Толпа потоком хлынула вперед. Она опрокидывала статуи Поппеи и увенчивала розами изображения Октавии.

Нерон прислушивался к шуму со смешанным чувством страха и недоумения.

Охрана защищала дворец. Она отогнала обнаженными мечами толпу, которая уже ринулась на мраморную лестницу, чтобы прорваться к императору. Внезапно распахнулись двери зала, в котором находился Нерон. Перед ним предстала Поппея, растрепанная и без вуали.

С первого взгляда было видно, что она прибежала во дворец сквозь скопище народа, с опасностью для жизни. Она еле переводила дух…

Вид этой преследуемой женщины, чьей смерти с угрожающими криками требовала толпы, и которая пробралась сюда, оборванная, как потаскушка — тронул Нерона.

После долгой разлуки красота ее с новой силой взволновала его. Он был потрясен ею.

— Что случилось? — спросила Поппея укоризненно, словно привлекая его к ответу.

Нерон почувствовал угрызение совести.

Он стал убеждать ее, что все происходящее — лишь комедия.

Послышалась музыка. Флейтисты заиграли перед дворцом. Некоторые стали бросать в окна цветы.

— Это — в ее честь, — рассмеялась Поппея, — флейтисты имеют основание радоваться…

Но в рядах толпы пробежал ропот. Несколько свистков прорезало воздух. Полетели камни.

— А вот это относится ко мне!

— Нет, ко мне… — пробормотал Нерон.

— К нам обоим; мы пропали, они желают нашей гибели; как «преданнейшая мать», так и «преданнейшая супруга».

Нерон опустился на сиденье.

— Теперь мне надо идти, — сказала Поппея, — я только пришла с тобой попрощаться. Не допускай посягательства на свою жизнь! Нельзя ждать, пока оно осуществится. За твоей спиной уже привезли сюда Октавию. Завтра найдут для нее нового императора.

Нерон стал прислушиваться к тому, что происходило на улице. Шум утих. Охрана доложила, что толпа разогнана. Опасность миновала. Император попросил Поппею остаться. Он сел рядом с ней.

— Я это предсказывала! — произнесла она с горечью. — Я знала об этом, говорила тебе, но ты мне не поверил.

Император молча взял ее руку.

— Ты была права, и только тебе можно верить! Теперь я прозрел! — и он устремил взор вдаль. — Я, наконец, увидел всех… если бы только я мог видеть и тебя, дорогая, не испытывая боли…

— Боли? Отчего?

— Оттого, что я так сильно люблю тебя…

— Так почему ты не хочешь быть счастливым? — твердо спросила Поппея. — Почему ты боишься полноты счастья, огромного, необъятного счастья?

Нерон привлек ее к себе и припал горячим лбом к ее груди.

— Сегодня же я пошлю Октавию в Пандатарию.

Пандатария — остров, куда ссылали приговоренных к смерти — представлял собой вредную, болотистую местность, где осужденные быстро погибали.

— А Отон? — напомнила Поппея. — Ведь и он стоит между нами!

Прижавшись к Нерону, она взмолилась: — Освободи меня от него!

Император назначил Отона наместником в Лузитании; ему были устроены торжественные проводы.

Со дня демонстрации дворец Антония был, по требованию Нерона, окружен усиленной стражей, и у Агриппины отняли свободу даже в ее доме. Она ждала… Вся ее жизнь превратилась в сплошное ожидание.

Она постоянно носила при себе кинжал и за каждой трапезой дважды принимала противоядие, как это вошло в обычай в влиятельных кругах Рима.

XXIII. Общество арфистов

Общество римских арфистов сперва снимало на «Via Appia» лишь две комнаты, где его члены собирались для обсуждения своих профессиональных нужд. Здесь также продавались по удешевленным ценам инструменты и струны. В этом скромном помещении артисты ежедневно ужинали, набивая пустой желудок мясными обрезками и кислыми бобами, запивая их скверным вином и скрашивая скромную трапезу песнями.