Рождение Зимы - Брайан Ракли

Всю ночь в город целыми семьями стекались беженцы, кто на груженых повозках, кто верхом на худых лошаденках. К сумеркам страх закрался уже в каждое сердце. Богатые и бедные, могущественные и незначительные одновременно пришли к одному и тому же выводу, что их надежда на спасение только в бегстве. С первым же зимним рассветом вся южная дорога на Гласбридж оказалась запружена плотным потоком горожан. И с тем же рассветом в виду стен замка появилась армия.

Кросан понял, что Тенври все-таки пал. Этот город всегда был самой надежной защитой его Крови от Темного Пути: на его силу всегда полагались, если требовалось преградить врагу путь через Долину Камней. Стены самого Андурана были в плохом состоянии, половина гарнизона — и так уменьшенного по требованию Гривена ок Хейга — была на пути в Тенври. Замок Кросана еще как-то мог выдержать нападение; Андуран не мог.

А еще он понял, что он и его Кровь забыли то, что когда-то знали, и разучились делать то, что когда-то умели. Губительные пробелы в их памяти появились в результате долгого мира. Они забыли, что для противостояния непримиримому Темному Пути требовался тот же огонь в крови и сердце, что горел в северянах; что никогда нельзя снижать уровень своей обороны. Кросан подумал, что он сам в первую очередь обязан был заботиться о безопасности. Сейчас, дыша дымом Андурана, зная, что половина жителей города в ужасе бежала даже раньше, чем появился враг, он прочувствовал цену неверных решений.

От черных мыслей его отвлек звук шагов за спиной.

— Не следует так стоять, на виду у врага, — сказал Бихоман Тоул да Хейг. — Я там внизу видел арбалеты. — Бихоман встал рядом и тоже стал сквозь мглу разглядывать городские крыши. — Они слишком увлеклись пожарами. Им еще придется пожалеть об этом, когда пойдут дожди и станет холодно.

Кросан проворчал:

— Они не дураки. Они оставляют большую часть домов и склады. Знают, что делают.

— Я пришел спросить, не вернетесь ли вы на совет. Там, внизу, начали немножко нервничать. Вашим людям нужна твердая рука, которая поведет их.

— Понятно, опять мои люди. Они принадлежат Гривену, когда он в них нуждается, чтобы сражаться за него на юге, но теперь они опять мои.

Бихоман пожал плечами. С тех пор как началась осада, в его высокомерном безразличии что-то изменилось.

— Я тут ни при чем.

— Возможно. Но этого никогда не случилось бы. Верховный Тан думает о юге, и только о юге. Он истекает кровью над богатствами Вольного Берега и Тал Дира, как лиса на поле в момент рождения лисят. Когда правили Килкри, другие земли посылали сюда людей, чтобы принять меры против Темного Пути. А теперь наших людей потребовали на юг. И вот результат: все небо в дыму от наших горящих домов.

— Нет смысла обсуждать, кто прав, кто виноват. По чести говоря, и у меня не очень к этому лежала душа. Моя семья попала в ту же ловушку, что и ваша. Но что сделано, то сделано.

— Сделано, — сдержанно отозвался Кросан.

— Город не защитить, — продолжал Бихоман, словно прочитав мысли тана. — И если вы будете стоять здесь, на стене, вместо того, чтобы быть в замке, мы скорее всего тоже все умрем.

— Сам знаю. Хотя в любом случае мертвых будет много.

— Больше вы людей принять не сможете. Все коридоры забиты семьями. Людей больше, чем лошадей в денниках.

Кросан кивнул. Странно было, что Казначей Гривена совсем не спорит и не ссорится.

— Вы можете уехать, — сказал он, глядя в глаза Бихомана.

— Это правда, но я здесь — Казначей Тана Танов, и у меня есть понятие о долге. — Бихоман задумчиво посмотрел на запад. — Возможно, это глупый выбор, но сейчас я вынужден доверить безопасность жены и детей стенам вашего замка.

— Надеюсь, что они будут в безопасности, — ответил Кросан.

— Это недолго протянется. Скоро станет легче. Ленор придет из Колкира или ваши люди из Гласбриджа и Колгласа. Темные Путники перестарались, хотя и проповедуют скромность. В городе их не больше нескольких тысяч. Если Тенври там, а мы здесь, продержимся, то дальше на юг они не пройдут.

— О да. Они проиграют эту войну. Но моя Кровь уже заплатила слишком высокую цену за победу. — Кросан вздрогнул как от озноба. — Пойдемте, нам лучше спуститься. Я позволил себе побыть здесь, но у меня тоже есть свой долг.

Отряд двигался на север, спускаясь с возвышенности сквозь лесные дебри. Эньяра поймала себя на том, что рассматривает спину женщины-инкаллима, идущей впереди лошади. Она никогда не думала, что увидит хоть одну из них. Всякие там воины-инкаллимы, фанатики, палачи и убийцы всегда казались ерундой из детских сказок. От недостатка проверенных и точных знаний появилось такое огромное множество слухов, толков и мифов о них, что в умах тех, кто жил в южной части Каменной Долины, они превратились в колоссальное, промокшее от крови воплощение самой смерти.

Интересно, скольких убила эта худая, гибкая и крепкая женщина, которая шла перед ней? Женщины Кровей Хейг не брали в руки оружие. Но отец как-то рассказал ей, что необходимость сделала это обычным явлением во всех Кровях Темного Пути, и не только среди инкаллимов. Темный Путь нуждался в каждом воине с первых же лет своего изгнания за Долину Камней, где нужно было подчинять дикие племена тарбенов и отражать нападения преследующих их армий Верховного Тана Килкри. Какова бы ни была причина, а женщина-воин служила отличным подтверждением жестоких требований, которые Темный Путь предъявлял своим последователям.

Они остановились ненадолго, и Эньяра села, прислонившись спиной к дереву. Их с Иньюреном опять держали порознь. Один из инкаллимов принес ей несколько сухих галет и освободил руки, чтобы она смогла поесть. Когда он ушел, она стала поворачивать руки и так и этак, чтобы оглядеть влажные полосы на запястьях. Конечно, раны есть, но ничего особенно страшного.

Она откинула голову на ствол и стала смотреть сквозь голые сучья на бегущие по небу тяжелые серые облака. Пошел дождь. Обычно после Рождения Зимы в долине Гласа часто шли дожди. От собственных мыслей ее отвлекло какое-то темное пятно, двигавшееся в кроне дерева, под которым она сидела. Она повертела головой, пытаясь рассмотреть, что это. Почти незаметная в кроне деревьев с ветки на ветку прыгала ворона. Эньяра на всякий случай огляделась и опять посмотрела наверх. Ворона упорно качалась на ветке. Девушке пришло в голову, да нет, она просто уверена, что это Идрин, ворона Иньюрена. Она открыла было рот, но тут же и закрыла, не зная, что делать, посмотрела на Иньюрена, сидевшего шагах в тридцати от нее. Он смотрел на нее. Она приподняла бровь, не зная, как сообщить ему новость. Нельзя сказать с уверенностью, но ей показалось, что Иньюрен чуть-чуть улыбнулся, а потом едва заметно подмигнул ей одним глазом и тут же отвернулся.

Часы текли один за другим. Она уже потеряла направление. Ночью звезд не было видно, и днем облака скрывали солнце. Ее знобило, она плохо спала, ей нездоровилось. Изредка подъезжал Эглисс, некоторое время наблюдал за ней и загадочно молчал. Она старалась не обращать на него внимания и не видеть его странных, не совсем человеческих глаз.

В эти долгие, тоскливые часы на спине лошади ее одолевали мрачные мысли и образы, которые никак не удавалось отогнать от себя. Огромный праздничный зал и смеющийся отец, глядевший на ловких жонглеров. Он был счастлив тогда. Стоило ей закрыть глаза, и она опять видела его лицо. Еще она видела поникшую у стены замка фигуру. Она не видела тела Оризиана во дворе, и это могло бы означать, что его там не было.

Иньюрен был где-то позади нее в цепочке движущегося каравана, и ей страшно захотелось оказаться рядом с ним. Оризиан был всегда более близок с на'киримом, чем она. Почему-то знание, что один только Иньюрен во всем мире способен заглянуть в ее сердце и разоблачить ее боль и страхи, связывало ее и заставляло держаться от него на расстоянии. И это при том, что он всегда очень по-доброму к ней относился, а сейчас и вовсе был единственным, кто у нее остался. Единственным, кто остался от ее прежнего мира.

В полдень их с Иньюреном развязали и наконец позволили посидеть рядом, пока лошади купались в речушке. Эньяра прижалась лицом к его плечу. Она все-таки не заплакала, но прикоснуться к нему было насущно необходимо. Иньюрен погладил и похлопал ее по колену, но не обнял за плечи, как было хотел.

— Будь сильной еще немного.

— Да, я знаю, знаю.

— Значит, ты заметила Идрина.

Эньяра ответила улыбкой. Лучше говорить об этом, чем делиться мыслями, переполнявшими ее голову.

— Он что, всю дорогу летел за нами? — спросила она.

— О да. Он всегда был очень упрямым. Вороны вообще отличаются упрямством, а уж у Идрина эта черта — в самом чистом виде.

— Когда мы были маленькими, мы рассказывали друг другу, что инкаллимы умеют превращаться в ворон, — пробормотала Эньяра.