Горит ли Париж? - Ларри Коллинз

12

Это была ночь для заговорщиков. Нормандский яблоневый сад стоял черной молчаливой массой под безлунным небом. Низкие остроконечные очертания тентов, разбросанных среди деревьев, были почти невидимы. До рассвета остался еще час. На краю узкой дороги, ведущей из сада в сторону маленького поселка Экуше, стояла штабная машина. Ее фары были потушены, мотор тихо работал на холостых оборотах. Высокий человек, бесшумно ступая по влажной от росы траве, подошел к машине и сел рядом с водителем. С собой он принес портфель из кожи катамбуру — чадской антилопы. В портфеле лежал листок белой бумаги и карта масштаба 1: 1 000 000 с проставленным на ней серийным номером 10Г. В центре ее было большое, неправильной формы черное пятно — город Париж.

Когда машина плавно заскользила вперед, из темноты выплыла фигура другого человека, опиравшегося на трость. «Вы счастливчик», — тихо сказал он сидевшему рядом с водителем пассажиру.

Человек с тростью был генерал Жак Филипп Леклерк, командующий 2-й Французской бронетанковой дивизией, штабные палатки которой располагались в этом саду. Не согласовав ни с кем, под собственную ответственность он отдал приказ об этом скрытом отъезде.

Подполковника Жака де Гийбона, тридцати четырех лет, которому Леклерк только что прошептал прощальные слова, дорога через Экуше должна была привести к черному пятну на его карте. Из всех воинов освободительной армии он должен стать первым, кто войдет в столицу Франции. Располагая 17 легкими танками, 10 бронемашинами и двумя взводами пехоты, он должен был «представлять французскую армию в свободной столице» и стать французским военным губернатором в Париже.

После отъезда Гийбона остальные члены этого специального контингента бесшумно забрались в машины и начали отъезжать в сторону сборного пункта за околицей деревушки Экуше. Они были отобраны из всех районов дислокации бронетанковой дивизии, разбросанных по сельской Нормандии, с тем чтобы их отсутствие не бросалось в глаза. Их походные кухни, ранцы, баки были заполнены достаточным количеством боеприпасов, пайков и горючего, чтобы добраться до Страсбурга. Перед отъездом каждый офицер получил по листу желтой бумаги, на которой Гийбон собственноручно написал: «Конфиденциально», и одну-единственную, но самую важную инструкцию. Она сводилась к лаконичной фразе: «Избегать американцев любой ценой».

Сидя в грустном одиночестве на ступеньках своего командного фургона, Леклерк прислушивался к затихающему в ночи шуму удаляющейся штабной машины Гий-бона и размышлял о только что предпринятом им смелом шаге. Он понимал, что это было открытое неповиновение союзному командованию, от которого он зависел. Но Леклерк был связан клятвой, той самой клятвой, которую дал самому себе три года назад на первой же из захваченных им вражеских позиций — в форте Куфра в Ливийской пустыне. Там, в 1800 милях от столицы Франции, от поклялся освободить Париж.

Другие дивизии в подчинении союзного командования уже наносили удары вблизи города, тогда как он и его люди, входившие в единственную французскую дивизию на Нормандском фронте, нетерпеливо ожидали подходящего случая в яблоневом саду. Он боялся, что союзники войдут в город без него. Шесть дней назад он написал генералу Паттону, прося отстранить его от командования дивизией, если она не будет участвовать в освобождении Парижа. На всякий случай, чтобы полностью не лишиться этой чести, он и отправил Гийбона в путь по дороге на Экуше.

За три дня до того как Шарль де Голль пригрозил вывести 2-ю Французскую бронетанковую дивизию из-под союзного командования, Леклерк по собственной инициативе подготовил дивизию именно к такому шагу. Дуайт Эйзенхауэр ошибался: 2-я бронетанковая могла бы передвигаться и без помощи союзников. Она могла дойти даже до Парижа. В течение четырех дней по приказу Леклерка бензовозы вывозили со складов двойные нормы, выбирая по четыре тонны горючего в день вместо двух. Его командиры полков не докладывали о потерях боевой техники и по-прежнему требовали горючее и боеприпасы для уничтоженных машин. А в последние три ночи, отвлекая американских часовых, солдаты дивизии при свете луны реквизировали со складов союзников остальное горючее и боеприпасы, которые им были необходимы. В это раннее утро 2 тысячи машин и 16 тысяч человек, составлявших 2-ю Французскую бронетанковую дивизию, были готовы отправиться вслед за штабной машиной Жака Гийбона до самого Парижа, если бы Леклерк — или де Голль — отдал такой приказ. Но несмотря на отчаянные призывы к своему американскому начальству, Леклерк не получал никаких приказов, кроме как «сидите смирно и наберитесь терпения».

Теперь Леклерк был доволен. Символическое подразделение его дивизии под командованием такого же пикардийца, как и он сам, наконец-то находилось на пути к Парижу. Вскоре и он последует этой дорогой. Лишь одно беспокоило его: американское начальство не должно знать об этом шаге до тех пор, пока не будет слишком поздно что-либо изменить.

Прежде чем отправиться спать, Леклерк предпринял еще один шаг — последнюю меру предосторожности. Он разбудил капитана Алена де Буассье, командовавшего отделением охраны. Указав на джип и стоявшую позади палатку, Леклерк приказал де Буассье вежливо похитить двух человек из этой палатки. «Отвези их на маленькую экскурсию», — сказал Леклерк. Из 16 тысяч человек в его дивизии лейтенант Дик Рифкинд и капитан Боб Хой были единственными, кто мог сообщить об исчезновении Гийбона начальству Леклерка в V корпусе Соединенных Штатов. Они были американскими офицерами связи.

В Париже другая группа заговорщиков также пробиралась тайком в предрассветной темноте. Среди людей, бесшумно проскальзывавших через открытый люк в здании Парижского управления водоснабжения и канализации, был самый непримиримый враг Дитриха фон Хольтица — полковник Роль. Роль осторожно спустился по 138 каменным ступенькам в свой новый, подземный командный пункт. В самом низу со скрежетом открылась бронированная дверь. Здесь, у основания Парижа, среди черепов и скелетов сорока поколений парижан на глубине 90 футов находилась секретная крепость, из которой отныне он будет руководить сражениями на улицах города. Она носила кодовое наименование «Дюро» в честь другого французского воина — маршала наполеоновских армий. Ее дверь вела в город под городом, каковым были 300 миль тоннелей, пронизывавших основание Парижа в виде канализации, метро и катакомб.

Войдя в «Дюро» и осветив фонарем комнату, чтобы как-то осмотреться, Роль вздрогнул от удивления, о чем вспоминал даже двадцать лет спустя. На установленной под потолком вентиляционной машине Роль высветил табличку с именем изготовителя. Он хорошо знал это имя и машину, сделанную по специальному заказу. Восемь лет назад, до того как отправиться воевать в Испанию, Анри Танги (ныне полковник Роль), простой рабочий, склепал швы этого вентилятора, который теперь будет очищать для него воздух в самые славные часы его жизни.

Это был не единственный сюрприз для него в то утро. В этом секретном убежище был телефон, специальный телефон, который независимо от парижской телефонной сети соединялся с 250 постами Парижского управления водоснабжения и канализации. Это была сеть, на которой не было установлено немецких подслушивающих устройств и которая вскоре позволит Ролю командовать восстанием. Телефон зазвонил. При этом звуке сопровождавшие Роля люди замерли. Их проводник, постоянный обходчик этой подземной камеры, поднял трубку. Из нее до Роля донеслись два слова, на всю комнату отчетливо произнесенных гортанным голосом: «Аллее гут?»

— Йа, йа, — ответил сопровождавший Роля. — Аллес гут.

В двух милях отсюда, в комнате 347 отеля «Крийон», лейтенант Отто Думмлер из плацкомендатуры — единственный немец, знавший о существовании «Дюро», — повесил трубку и вздохнул с облегчением. Думмлер знал канализационную сеть Парижа так же хорошо, как улицы своего родного Штутгарта. Этот немецкий офицер отвечал за ее содержание, безопасность и оборону. На протяжении двух лет каждое утро с завидной пунктуальностью он звонил смотрителю «Дюро», чтобы задать этот вопрос. Ежедневно до конца недели он будет по-прежнему звонить в один и тот же час и получать из штаба восстания, которое его соотечественники пытались подавить, успокаивающий ответ: «Аллее гут».

13

От набережных Сены в Сен-Клу до мрачных трущоб Пантена и Сен-Дени, от склонов Монмартра через извилистые аллеи Латинского квартала и до отдаленных уголков Монпарнаса — повсюду на мостовых Парижа вырастали, словно нарциссы после апрельского дождя, баррикады Роля. К вечеру их будут уже десятки; ко времени прибытия союзников — свыше четырехсот, самой разнообразной формы и высоты — по росту людей, которые их строили.