Удар шаровой молнии - Анатолий Ковалев

- Может, и звонил, да только я дома почти не бываю. Отец скоро уедет, а мы с ним толком и не поговорили ни разу Да и о чем нам говорить?

- Значит, не звонил. Что-то уж больно деликатничает.

- Мне наперед известны все его разговоры. Папа прежде всего обвинит меня в смерти мамы. У нее было слабое сердце, ей иногда вызывали "неотложку", а я, несмотря на это, взяла и сбежала из дому. А почему у нее было слабое сердце? Кто сделал ее жизнь такой невыносимой? Конечно, проще всего на кого-то свалить!

- Как Патимат с твоим отцом?

- Нормально. Моя мачеха - удивительный человек. До сих пор любит отца и всех его детей считает своими. Сказала на днях, что Дуняша плохо одета и я могла бы позаботиться о сестренке. Да какая она мне сестренка?! Я и папашу-то никогда не считала родным!

- А Родион? Родиона ты любила. Не будешь ведь отрицать? А как он гордился тобой! Нам, студентам, все уши прожужжал, мы над ним даже посмеивались.

- Ладно, не береди, - попросила она, - а возьми лучше водки и пива...

Они снова напились и снова пустились в рассуждения о смысле жизни, не находя никакого смысла ни в жизни, ни в рассуждениях о ней. И это бы длилось бесконечно, если бы Майринг ни с того ни с сего не вспомнил:

- А знаешь, я ведь предсказал и Родькину гибель, и встречу с тобой в одном из своих юношеских стихотворений.

- Ты сочинял стихи? Забавно! А ну-ка, прочти!

Марк постарался сделать лицо серьезным и значительным, но мимические упражнения ни к чему не привели, и он принялся за декламацию как есть, с лицом трактирного выпивохи.

В небе трупы маранов*.

Кровь стекает с карнизов.

Ветер дует с пруда. Вечереет.

Среди лязга трамваев арии канареек,

Я едва различаю твою тень, Элоиза.

Мы бежим коридорами опустевшего здания.

В каждой комнате - свечи да мертвые головы.

Ты хохочешь, ты бредишь:

"Посмотри же, как здорово!

Эти стены еще берегут вековые предания!"

Элоиза, ты - ведьма, как и сестры твои францисканские!

Я устал поощрять ваши мерзкие прихоти!

Я прошу, больше в келью мою ты не приходи,

Чтоб на утро меня из петли не вытаскивали...

* Мараны-в средневековой Испании евреи-христиане, впоследствии уничтоженные инквизицией

Дочитывая, он закрыл лицо ладонями, пытаясь остудить пылавшие огнем щеки.

Она молчала всего полминуты, постукивая ногтем о пивную кружку, продолжая отбивать ритм услышанных строф.

- Неплохо для юношеских стихов, - с натянутой улыбкой похвалила она. Только проблемы с ударениями. "Арий канареек" и "в келью мою ты не приходи". Так нельзя. Зато много страсти и насыщенный готический колорит. В общем, мне понравилось.

Марк сидел понурив голову. Ему было абсолютно наплевать на ударения.

Домой она вернулась раньше обычного. И Патимат, и отец еще сидели на кухне. Мачеха по-восточному суетилась вокруг мужчины, не смея утомлять его бабской болтовней.

- Они на днях уедут, - сообщила она Аиде и добавила шепотом: - Поговори с отцом. Он ведь к тебе приехал.

Игорь Дмитриевич, разменяв шестой десяток, начал сутулиться, а раньше гордился своей офицерской выправкой. В армию его забрали с факультета журналистики, и он долгое время был военным корреспондентом. Потом стал редактором военной газеты в Дагестане. Там-то и встретил Патимат. И там же родился Родька.

Семь лет продолжалась безоблачная кавказская жизнь, пока он не получил сообщения о смерти мамы. Пришлось оставить военную службу и возвращаться в Казахстан, где осталась престарелая бабушка.

И опять все сначала. От рядового журналиста до редактора местной газеты.

Мать Аиды была обыкновенным корректором, тихой, скромной, малоприметной девушкой, каким-то образом сумевшей завладеть сердцем и мыслями своего начальника.

Игорь Дмитриевич сильно сдал, черты лица заострились, волосы, как всегда подстриженные ежиком, стали серебряными.

- Проголодалась, дочка? - сделал он шаг навстречу Разговор у них никак не получался. - Поздно ты с работы возвращаешься.

Он интересовался у Патимат, чем занимается Аида, но той удавалось уйти от ответа на столь щекотливый вопрос.

- Бывало я тоже так задержусь в редакции, а твоя мама меня потом ругает. Очень она нервничала, когда я задерживался. Думала, изменяю. А тебя пока ругать некому.

- Ты сильно переживаешь на этот счет? - Аида сидела к отцу в профиль и смотрела, как суетится мачеха, подогревая пирог и заваривая чай..

- Наверное, опасно для девушки возвращаться так поздно? Я слышал, в Ленинграде большая преступность.

- Да, папа, большая.

- Вот видишь. Я буду переживать за тебя когда уеду. Может, стоит сменить работу?

- Я подумаю.

- А кем ты работаешь, если не секрет?

- Секрет.

Игорь Дмитриевич опустил голову. Родная дочь давала ему понять, что он зря приехал, что он никому здесь не нужен и что нельзя склеить то, чего нет и никогда не было.

- Когда ты уезжаешь? - спросила дочь.

- Завтра - суббота? Думаю на понедельник взять билет на поезд. Дуняша просится домой, к маме.

- Зачем ты дал ей такое имя?

- Я ведь тебя хотел назвать Дуняшей, чтобы как у Достоевского - Родион и Дуняша. Да бабушка не позволила. Она тебя с колыбели приветила. Моя кровушка, сказала, цыганская. Значит, Аида. И когда ты убежала из дому, бабушка радовалась. Нечего ей тут плесневеть, говорила, ей другая жизнь предначертана. А матушка твоя не выдержала, померла, царство ей небесное. - Отец перекрестился. - Я ведь в церковь на старости лет ходить стал. Пост соблюдаю, в грехах каюсь. Родька-то некрещеный был, вот и полез в петлю!..

- Шел бы ты спать! - резко оборвала его Аида. - Уже поздно.

Патимат от боли присела на стул и закрыла руками лицо.

-Родя мне написал в письме, что соскучился. А вот поспешил, не дождался нас с Дуйней - Игорь Дмитриевич зарыдал истерично, без слез.

Аида с отвращением посмотрела на отца, но промолчала.

- На тебе я давно крест поставил! Выкормил цыганское отродье, что ж теперь поделаешь? А Родьку я любил! Родька всегда был в моем сердце!

- Как ты смеешь? - зашипела на него Патима - Как у тебя язык поворачивается? Родя с детства был тобой запуган. Дрожал, услышав твой голос. Так ты его любил? А ее зачем обзываешь? Ты не у меня в гостях, а у Аиды. Это ее дом. А не нравится - убирайся в гостиницу! Как тебе не стыдно, Игорь, ведь уже пожилой человек!

- Ты еще будешь меня учить уму-разуму!

- Иди спать! - вновь оборвала его Аида и посмотрела так, что у Игоря Дмитриевича начал дергаться глаз.

- Иду, Аидушка, иду, - покорно согласился он, - а то развоевался на ночь глядя...

Утром она любила понежиться. Обычно дожидалась, когда отец с Дуняшей уедут на экскурсию или пойдут в музей, и только тогда вставала.

Сегодня она услышала, как Патимат с болью в голосе высказывает бывшему мужу: "Где у тебя голова? Привез ребенка в одних сандалиях! Куда? В Петербург, осенью! В шерстяной кофточке по дождю! Она за ночь не успевает высохнуть! А девочка уже кашляет!"

Аида вскочила с постели и отправилась умываться.

- Отец, отдыхай! --бросила она на ходу, взглянув в его сторону. Сегодня я гуляю с сестренкой.

- У тебя выходной, дочка? - обрадовался Игорь Дмитриевич и, не получив ответа, обратился к девочке: - Слышала, сегодня ты будешь гулять с сестрой!

Дуняша что-то испуганно пролепетала, но сквозь шум воды Аида не расслышала ее слов.

У сестренки были густые каштановые волосы и большие светло-серые глаза. А вот одежка, действительно, никуда не годилась. Шерстяная кофточка, изъеденная молью, была раза в три старше девочки.

- Признавайся, от кого получила в наследство? - выпытывала Аида.

- От Ромы.

- Рома-это кто?

- Мой старший брат.

- У тебя есть брат?

- Не родной. У него другой папа. , "История повторяется", - подумала Аида.

Она никогда не интересовалась магазинами детской одежды и пошла наобум, в первый попавшийся. Он оказался дорогим и вокруг были одни иностранцы, но цены мало волновали Аиду. Она одела Дуняшу с ног до головы, прикупив еще пеструю шубку из искусственного меха, пару платьев и кучу мягких игрушек. И заставила девочку выбросить в урну все старые вещи, вплоть до трусиков. Процедура, окрещенная Аидой "Смерть обноскам!", доставила удовольствие обеим.

Замкнутая Дуняша поначалу только пыхтела и удивленно таращила глаза, а под конец развеселилась. Особенную радость ей доставили игрушки и щубка, такая яркая и приятная на ощупь. Она вертелась в ней перед зеркалом, пока Аида расплачивалась с кассиром. Проходившие мимо молодые французы на миг остановились, а один из них сказал другому примерно следующее: "Вот еще одна кокетка, из-за которой мы погибнем".

"Французы, как всегда, в своем репертуаре", - ухмыльнулась про себя Аида, а Дуняша захихикала.

- Что тебя насмешило?

- Дядя сказал... - и она прошептала сестре на ухо смешное слово.

Французское слово "пердю" - "погибший" звучит довольно курьезно для русского уха.