Подруги - Фэй Уэлдон

Вот и живет Марджори одна в запущенном, пыльном, промозглом доме. Готовится заочно сдавать экзамены на аттестат зрелости. Латынь, греческий и французский. Элен, хоть и не перестает сетовать на дороговизну, все-таки оплачивает счета, которые присылает школа. На жизнь она дает дочери десять шиллингов в неделю.

По понедельникам Марджори ходит в магазин за продуктами, какие полагаются ей на неделю по карточкам, отправляет по почте выполненные задания и возвращается домой. Зачастую от одного понедельника до другого она не выходит на улицу. Раз в месяц, на субботу и воскресенье, ездит в Алден к Сонгфордам. Ездить чаще ей не по карману.

Однажды, когда Элен проездом в Лондоне, она встречается с дочерью за обедом в «Конноте». С томным видом Элен отдает должное кеджери, жаркому из рыбы, риса и пряных приправ.

На Элен кремовый чесучовый костюмчик и желтая шляпа. Годы как будто не старят ее, лишь прибавляют ей изысканности. Марджори одета в серую поношенную отцовскую фуфайку, завалявшуюся в платяном шкафу, и коричневую юбку, которую дала ей поносить Грейс. В честь такого события, как обед в «Конноте», она повязала шею бордовым шарфом. И разговор у них за обедом происходит вот какой.

Элен. Что ты так отощала, Марджори? Надеюсь, ты не забываешь делать упражнения для бюста.

Марджори. Не забываю, мама.

Элен. Корпишь день-деньской над книжками, согнувшись в три погибели! Это же портит фигуру.

Марджори. Ну, портить-то особенно нечего.

Элен. Главное — верить самой в свою привлекательность, Марджори, тогда и другие поверят. Я все-таки неспокойна за тебя. Тебе не слишком одиноко? Бр-р, одна в пустом доме…

Марджори. Не беспокойся напрасно, мама. Пожалуйста. У меня все в порядке.

Элен. Понимаешь, кому-то быть в доме необходимо. Сторожа в такое время взять негде. Хорошую прислугу теперь днем с огнем не сыщешь. Говорят, всех призвали на военную службу, хотя я подозреваю, они просто набивают себе цену, и это в дни всенародного бедствия! А если бы и нашелся сторож, это все равно что своими руками отдать вору ключи от дома! Скажи, а ты ешь достаточно?

Марджори. Конечно, мама.

Элен. Я знаю, нормы сейчас очень скудные, а впрочем, всем нам приходится в чем-то себе отказывать. Тем более ты от природы субтильна, тебе и по карточкам должно всего хватать с лихвой. Кстати, а на одежду карточки ты с собой не захватила? Вот умница. Сколько тут у тебя набралось талонов? Шестьдесят семь? Дивно! Я как раз присмотрела себе на распродаже у «Харродза» премилое зимнее пальтишко такой мерзлячке, как я, положительно небезопасно возить своих генералов, если не укутаться потеплей. Тебе-то хорошо, сиди себе у камина и грейся сколько угодно.

Марджори. Я никак угля не раздобуду.

Элен. Боже ты мой, где твоя смекалка? В саду, дорогая моя, столько валежника, что топке линкора хватит на целый месяц. И будь добра, Марджори, не оставляй после себя на кухне крошки, слышишь? Мне только мышей недоставало в доме. А как у тебя подвигаются занятия?

Марджори. Очень хорошо. За сочинение по латыни получила пять с плюсом.

Элен. Хм, обязаны же они хоть что-нибудь давать, когда дерут такие деньги. Не сомневаюсь, все эти преподаватели со степенями — мошенники и дезертиры, если не почище. Иначе шли бы работать в приличные школы. Не сиди, милая, с таким кислым лицом, помни, скоро тебя ждет встреча с папой.

Марджори мысленно видит, как по изящной и неметеной лестнице к ней бредет, спотыкаясь, слепой незнакомый калека, называет ее дочерью, — и сердце у нее падает.

Элен. Что бы нам придумать, Марджори, насчет твоих волос? Нельзя показываться отцу на глаза дурнушкой. Мы же знаем, какой он ценитель женской красоты. И потом, выглядеть как можно лучше — долг женщины, особенно во время войны. Пусть мужчины по крайней мере знают, за что воюют. Попробуй-ка, пожалуй, расчесывать их щеткой по сто раз с обеих сторон.

Марджори. Пробовала. Они стали какие-то сальные.

Элен. Лучше сальные волосы, чем стог сена.

Марджори возвращается домой. Элен дает ей сверх обычного десять шиллингов, и Марджори благодарна. Она покупает на десять шиллингов бумаги и прочих канцелярских принадлежностей для своих заочных заданий.

Марджори надеется, что ей недолго ждать, когда на нее упадет самолет-снаряд. Ей начинает казаться, что в доме завелись привидения. Она долго набирается храбрости, когда нужно пройти из гостиной на кухню. Между ними словно нависла незримая завеса, и Марджори едва удается отдернуть ее. А на кухне навстречу ей подымается неведомая сила, твердя настойчиво и беззвучно: уходи, ступай отсюда. Чаще всего Марджори так и поступает.

Свои продукты Марджори съедает сырыми в столовой, а воду набирает в ванной комнате.

Ей становится все труднее выходить на улицу. Впрочем, ей и ходить-то особенно некуда. Встречные представляются ей далекими, чужими, точно обитают на иной планете. Когда она ходит по понедельникам за покупками, собственный голос звучит для нее глухо, как из-под воды, гулом отдается в ушах. А слова звучат такой тарабарщиной, что ей странно, когда продавец понимает их и выдает ей продукты в обмен на деньги и карточки.

Марджори семнадцать лет. Она живет в страшном сне. Только со страниц учебников к ней по каплям просачивается жизнь. И Марджори составляет очень толковый ответ на задания некой мисс Дженет Фэрфакс, магистра гуманитарных наук, которая проверяет ее сочинения по латыни, присовокупляя время от времени слова ободрения — превосходная работа! Бездна вкуса! Какая свобода во владении языком, не только живым, но и мертвым!

Марджори готова допустить, что магистр — дутая величина. Либо мошенница, либо дезертир, отлынивает от службы во Вспомогательных территориальных войсках. Либо просто старая дева, которая содержит кафе и ничего не смыслит в науках. Тем не менее ей приятно. Чуточку теплее становится окоченелой душе.

Марджори приходит домой из магазина. Занимается, ест, прибирает в доме и в сумерках запирается у себя в комнате, забаррикадировав двери. Но неведомое, что обитает на кухне, перешло уже и в столовую. Оно расползается. Марджори ест в спальне. На той стороне дома, где ванная, не так страшно. В иллюминаторы над лестницей светит солнце, разбрызгивая по каменным пологим ступеням лужицы желтого света.

Жуж-жж-ит. Ближе и ближе! Лебединая песня Гитлера. Упади сюда, прошу тебя. Пощади другого. Выбери меня.

Но нет.

На другом конце улицы — мужская частная школа. Все военные годы школьники жили в эвакуации, а недавно вернулись в Лондон. Мимо Марджориных окон проходят туда-сюда молодые люди, и заговорить с ними ей представляется совершенно невозможным.

Среди ночи Марджори просыпается. В комнате кто-то есть — или что-то. Бешено колотится сердце, рука крадучись тянется зажечь лампу у кровати. Щелк! Нет. Ничего. Лишь сознание, что оно здесь, в комнате, что оно приползло из кухни. Для чего бы? Марджори пулей вылетает за дверь, пробивается сквозь невидимую завесу, и завеса нехотя расступается, пропуская ее. Всю ночь Марджори сидит на лестнице, освещенной электрическими лампочками, а за иллюминаторами сияет полная луна.

Назавтра возвращается ее отец. Дик. На одном глазу у него повязка, другой помутнел, но кое-что видит. Несмотря на это, Дик ходит, выставив перед собой прямую руку, словно бы отстраняя препятствия на своем пути. Он страшно худ, на голове у него ежик едва отросших волос. Марджори его совсем не помнит; у Дика же явно есть о чем поразмыслить помимо нее. Его приводит сотрудница Красного Креста. Заботливо укладывает в постель и говорит Марджори, что нужно просто ждать и ни о чем не тревожиться.

А где же Элен? А Элен на Шетландских островах, сопровождает американского генерала, который обследует Северную линию оборонительных сооружений. И к тому же давно мечтал поглядеть на шетландских овец, а точнее, с самого детства, когда ходил в шетландском дорогом свитерочке. Когда-то еще представится ему в жизни такая возможность? Элен, равно безотказная днем и ночью, везет его к овцам на машине. Марджори немедленно дает ей телеграмму — но до Шетландских островов далеко, и почта работает с перебоями, и Элен телеграмму не получает.

Так проходит понедельник.

Марджори пробуждается к жизни, она не задумываясь идет на кухню. Заваривает чай и поджаривает для Дика гренки, бухнув на сковородку недельную норму масла. Дик спит, лежа на спине, просыпается, ест и опять ложится. Временами просто лежит с открытыми глазами, помаргивает, думает. О чем?

Так проходит вторник.

Жуж-жж-ит.

Не падай, прошу тебя.

Уф, пронесло.