Грузия. Этнические чистки в отношении осетин - Алексей Маргиев

Именно Мамитыкау, как свидетельствуют очевидцы тех лет, было сожжено первым при геноциде 20-х годов.

В 1991 году история повторилась в точности – оно снова было сожжено одним из первых, поскольку со всех сторон окружено грузинскими селами. После установления мира в Южной Осетии вновь поселиться в Мамитыкау его жители, обосновавшиеся в Цхинвале, все же не решались и бывали здесь наездами весной и летом, чтобы обработать участки, потом собрать урожай. Зимой село, где осталось девять домов Мамиевых и Габараевых, пустовало. Во время новой агрессии Грузии против Южной Осетии летом 2004 года село Мамитыкау было вновь опустошено. Дома были разобраны грузинами, уносить из домов было нечего. Село опустело, от домов остались одни стены. В этом году в Мамитыкау его бывшие жители не приехали даже собирать урожай в садах.

Значительная часть жителей осетинских сел Дменис, Сарабук, Прис, которые на всем протяжении летних месяцев интенсивно обстреливались, также были вынуждены покинуть свои дома, многие из которых были разрушены частично или полностью. В Министерстве по особым делам осенью 2004 года, уже после того, как закончилось летнее вооруженное противостояние, было зарегистрировано 62 семьи из Кахетии, Панкисского ущелья, других районов и городов Грузии, вынужденные оставить свои дома в результате нового рецидива национализма в регионах Грузии.

Но все же организованная оборона позволила избежать появления новой волны беженцев. Уезжать из Южной Осетии теперь было не так сложно, как в первую войну. Результатом 15 лет войны, блокады, неопределенности стало то, что по крайней мере один человек из каждой югоосетинской семьи теперь живет в Северной Осетии. Но главное в том, что в Южной Осетии теперь постоянно чувствовали поддержку России.

С послевоенной осени 2004 года при усиленном давлении международных организаций и европейских структур на Грузию начинаются ее попытки реанимировать работу по принятию закона о реституции имущества.

Еще в 1999 году неправительственная организация «Ассоциация молодых юристов Грузии» (АМЮГ) подготовила первый законопроект о реституции, который не соответствовал требованиям СЕ и ОБСЕ. Однако в августе 2004 года министр юстиции Грузии представил новый законопроект, основанный в целом на прежнем тексте АМЮГ.

Законопроект 2004 года гарантировал беженцам и ВПЛ право возвращения в свои дома, получение имущества, утерянного во время конфликта, компенсацию имущества, которое невозможно вернуть, а также безопасность. Предусматривалось создание и комиссии по обеспечению жильем и рассмотрению претензий на имущество. Однако офис народного защитника Грузии больше внимания уделял общему закону по восстановлению прав всех граждан, подвергшихся дискриминации в период правления Гамсахурдиа, а не подготовке проекта закона о реституции. То есть был предложен проект закона, общего для всех пострадавших в Абхазии и в Южной Осетии, тогда как нужны отдельные законы по обоим случаям.

Рекомендации международных организаций отразились в так называемых мирных инициативах М. Саакашвили в Страсбурге в январе 2005 года. Причем в «инициативах» по Южной Осетии подчеркнуто, что закон будет принят только после достижения «конституционного соглашения», то есть когда решение по статусу Южной Осетии будет окончательно принято. Таким образом, грузинские власти не учли предупреждений международных организаций о том, что, если вопрос возвращения беженцев в Грузию подменится попытками решения территориальных проблем, Грузия получит еще одно военное противостояние.

Позиция осетинской стороны – не обсуждать вопрос статуса Южной Осетии, который давно уже определен, – хорошо известна и заявлена уже на всех уровнях. Акцентирование внимания грузинского президента на этом вопросе говорит только о том, что его «инициативы» не продиктованы серьезными намерениями по урегулированию отношений с осетинами. А щедрые обещания компенсировать всем беженцам потерянное имущество не подкреплены реальными возможностями Грузии.

У нынешней Грузии нет и институциональных возможностей, чтобы справиться с массовым возвращением беженцев.

Министерство по гражданской интеграции, являющееся в Грузии единственной государственной структурой, которая должна заниматься возвращением беженцев, не имеет средств для удовлетворения даже тех немногих имеющихся у нее заявлений о добровольном возвращении беженцев и ВПЛ в Грузию. 8 апреля 2005 года, когда парламент Грузии принял решение увеличить бюджетные расходы на 245 млн. долларов, министерству по гражданской интеграции не было выделено дополнительных сумм, в то время как министерство обороны получило 96 млн. долларов в дополнение к 76 млн. долларов, уже выделенных ему из бюджета 2005 г.

Зента Бестаева, недавняя беженка из осетинского села Прис, поработавшая некоторое время в миссиях международных организаций в Северной Осетии, стала вдруг министром по гражданской интеграции Грузии. Она получила это приглашение президента Саакашвили, очевидно, в рамках того же «гуманитарного штурма», и вскоре приняла самое деятельное участие в показательной репатриации, такой же показушной, как и все инициативы Саакашвили.

Данные о количестве беженцев, все еще заинтересованных в возвращении, разноречивы. По информации З. Бестаевой, ее министерство получило за последние месяцы более 50 заявлений осетинских семей, заявивших о желании вернуться на прежнее место проживания. Однако 99 % опрошенных в 2002 году партнером УВКБ по осуществлению программ в РСО – Алании заявили, что не намерены когда-либо возвращаться в Грузию.

К семьям, собравшимся вернуться в Грузию, остальные беженцы отнеслись с определенной неприязнью. Но все же причины для решения вернуться после всего перенесенного были. В августе 2004 года М. Саакашвили подписал указ о выделении 197 тысяч долларов в помощь 25 осетинским семьям, согласившимся вернуться в довоенные места своего проживания. Организация переселения была возложена на Зенту Бетаеву по программе УВКБ ООН. Речь идет не о добровольно собиравшихся вернуться, а о тех, кто, поддавшись многочисленным обещаниям и посулам, согласился «попробовать, а в случае чего – отказаться».

Почему УВКБ ООН и грузинское правительство выбрали именно с. Митарби Боржомского района для программы возвращения осетин? Село находится поодаль от других сел Гуджаретского ущелья, поближе к г. Боржоми. Здесь, в отличие от других сел, почти все говорят по-грузински, легче адаптируются, в селе было много смешанных семей. Все это облегчало принятие решения, несмотря на то, что именно в Митарби было совершено несколько жестоких убийств осетин во время их изгнания из Грузии в 1991 году.

Диаконова-Маргиева Замира Чаисовна из с. Б. Митарби Боржомского района сейчас живет в поселке для беженцев Заводском в пригороде Владикавказа. «Село Большое Митарби осетинское, в нем только невестки были грузинки. А вот в Малом Митарби были грузинские семьи. У нас была большая семья – мы с мужем, тремя детьми и свекровью. Когда все началось, мы дочерей отправили сразу кого куда, боялись за них. Младшую дочь я отправила с соседкой в Северную Осетию, причем даже не знала, куда и где ее потом искать. В селе Михайловском у нас жили дальние родственники, но я не знала ни адреса, ни где это Михайловское. Но даже это было не страшно, мне лишь бы отправить ее подальше от Митарби. Муж и сын уехали раньше в Северную Осетию, увезли кое-что из имущества, но куда устроились, я еще не знала. Я осталась с больной, парализованной свекровью. В апреле пришли к нам в село грузины, увели весь скот – пять коров и лошадь, пока меня не было дома. Вернувшись, я поплакала и решила пойти их искать. Подумала, что надо идти в грузинское село Кимот. Там всегда жили осетины, но постепенно огрузинились. Пришла я туда, когда уже ночь была, нашла хлев, где грузины держали весь отобранный у осетин скот. Увидела там только что родившихся телят, мертвых. Своих животных я не нашла, а чужих не стала брать. Пошла дальше в другое село, Мзетамзе, и вдруг нашла там свою лошадь. Вернее, это она меня увидела и стала рваться ко мне, она была привязана в поле. Я отвязала ее и быстро-быстро повела, не веря, что мне так повезло. Грузины увидели меня, отобрали лошадь. Я еще постояла, посмотрела и ушла. Лошадь было особенно жалко, больше, чем коров. Красивая была, умная.

Вернулась домой ни с чем. Двери застала сломанными, все перевернуто, а свекровь лежала на полу – пока меня не было, грузины приходили еще раз, скинули больную старуху на пол, говорит, оружие под кроватью искали. Уложила я ее обратно и побежала к соседке, договариваться о бегстве. Туда к нам ворвались вернувшиеся опять грузины, отняли паспорт у соседки, требовали сберкнижку. И смех и грех – соседка, чтобы избежать разбоя, говорит им с гордостью: „Вы знаете, мой племянник тоже грузинский экстремист!“, но ее только обматерили и пошли все крушить и ломать. Меня хотели забрать с собой, и тогда я, на всякий случай, сказала, что моя фамилия – Диаконашвили, понадеявшись на это „швили“. И мне повезло, кто-то из их приятелей оказался Диаконашвили. Меня оставили. У нас почти все были с фамилиями на „швили“, и грузинский мы хорошо знали, но разве это нам помогло?