Незримая паутина - Борис Прянишников

Позже Захарченко жаловалась на медлительность Якушева: „Разочаровавшись постепенно в Якушеве, она идеализировала другого члена этой организации“.

Этот другой был приставленный к чете Селянинов-Опперпут-Стауниц.

У Шульгина были сведения, будто его сын находится в Виннице в больнице для душевнобольных. Он хотел выехать туда, но „Трест“ его не пустил. Якушев обещал послать в Винницу человека с запиской сыну. Тем и кончились бесплодные поиски давно погибшего сына.

Шульгин захотел побывать в Ленинграде. Когда об этом зашел разговор, кто-то стукнул два раза в окно. Якушев вышел и вернулся с человеком, принесшим пакет и уходя сказавшим по-польски „До видзеня, пан“. Шульгину Якушев объяснил, что это был связной из польского посольства, доставивший пришедшую из Варшавы для „Треста“ почту.

Пребывание Шульгина в России Дзержинский решил использовать с максимальной пользой. От него деятели „Треста“ получили задание подсказать Шульгину мысль о написании книги, полезной советской власти. 16 января Якушев предложил Шульгину подробно описать поездку в Киев, Москву и Ленинград. Шульгин согласился.

В ночь на 6 февраля 1926 года Шульгин выехал в Минск. Сердечно распрощался с провожавшим его Дорожинским. Перевел его через „окно“ тот же „контрабандист“ Криницкий. Приехав в Варшаву, через Артамонова он отправил „Тресту“ благодарственное послание.

Вернувшись в Зарубежье, Шульгин рассказывал, что виделся со многими деятелями „Треста“ и не допускал, что все они — агенты ОГПУ. Он писал: „…я был в совершенном восторге от моих „контрабандистов“ и одновременно огорчен тем, что П. Н. Врангель моими чувствами I“ воспламенился и „контрабандистами“ заинтересоваться не захотел».

Свою книгу «Три столицы» Шульгин по частям пересылал Якушеву для прочтения и одобрения. Рукопись читал не только Якушев, но и руководители ОГПУ. Одобренная чекистами, книга «Три столицы» благоприятно для советского строя описывала перемены, происшедшие в России с 1920 по 1925 год. Внося смуту в умы эмигрантов, эта книга рассеяла сомнения в «Тресте», возникшие после гибели С. Рейли.

Стауниц и Мария Захарченко

20 июля 1926 года умер Феликс Дзержинский. На посту главы ОГПУ его заменил ближайший помощник, тоже поляк по происхождению, Вячеслав Рудольфович Менжинский. Сподвижник Ленина, убежденный марксист, Менжинский был образованным человеком, владевшим несколькими языками. Как и Дзержинский, был он жестоким чекистом, безжалостно расправлявшимся с врагами большевизма. Под его руководством были проведены последние операции «Треста».

В течение добрых пяти лет Якушеву и Потапову удавалось морочить голову доверчивым эмигрантам, удерживая их от сколько-нибудь опасных для большевиков действий. Динамичную Марию Захарченко и Радковича тяготило отсутствие «настоящих дел». Тем более, что и генерал Кутепов стремился к проведению террора и диверсий, которые, как думал он, пробудят волю народа к борьбе с коммунизмом.

Для осуществления террористических актов Кутепов договорился с Якушевым об отправке в Россию групп офицеров. С ведома «Треста» осенью 1926 года прибыли три офицера: Сусалин, Каринский и Шорин.

Полковник Сусалин, ознакомившись в Москве с обстановкой, усомнился в «Тресте». Несмотря на советы четы Шульц соблюдать осторожность, он высказал свои сомнения «трестовику», чекисту Старову, и бесследно исчез. Обеспокоенные Шульцы узнали от Опперпута, что Сусалина якобы опознали болгарские коммунисты, знавшие его по Софии как белогвардейца, после чего он погиб в застенке ГПУ.

Недовольная медлительностью Якушева, противника террора и сторонника накапливания сил, Мария Захарченко сблизилась со Стауницем. Не раз говорила она с ним о необходимости террора — наедине. Эти частые беседы вдвоем сблизили их, они стали любовниками. Думала ли Мария, что в постели она больше узнает о «Тресте» от Стауница? Зато Стауниц знал безошибочно, что самый верный путь к Кутепову был через Марию Захарченко. Мало-помалу он стал соглашаться с Марией, не мешая ей строить планы террористических актов. Об откровенных беседах с Марией Стауниц немедленно докладывал Якушеву, каждая высказанная ею и Радковичем мысль становилась достоянием. КРО ОГПУ.

Якушев, отлично осведомленный о настроениях и нетерпении Марии, совещался с Артузовым. Тем строже были и требования Артузова к Стауницу. Накануне своей очередной поездки в Париж Якушев поучал Стауница:

— Эдуард Оттович, ваша дама сердца и ваши с ней отношения меня устраивают только в том смысле, если я буду через вас знать все, что затевает Мария и ее покровитель Кутепов. Мы должны это знать. При авантюризме Кутепова можно ожидать любой дикой выходки. Ему ничего не стоит ради эффекта подставить под удар «Трест».

— Я вас понимаю. Вы будете знать все.

20 ноября 1926 года Якушев прошел через «окно» на эстонской границе и прибыл в Ревель. Здесь его ожидала Мария Захарченко, заранее отправленная сюда по решению ОГПУ. В честь Якушева майор Пальм дал обед, на котором присутствовала и Мария. Пальм провозгласил тост за будущую монархию в России. Затем пили за здоровье Якушева — будущего министра иностранных дел. Доверие эстонского штаба произвело впечатление на Марию, ее отношение к Якушеву улучшилось, хотя и ненадолго.

В Париж Якушев выехал один. Накануне намеченного отъезда Якушева и Марии в Париж из Москвы от Стауница пришла шифровка: он звал Марию обратно, чтобы при ее участии угомонить запившего Георгия Радковича. А запил Радкович из ревности, интимные отношения Марии со Стауницем терзали безумно ее любившего, преданного ей Георгия.

На вокзале в Париже Якушева встретил Кутепов. С паспортом на имя Келлера Якушев остановился в гостинице на Елисейских Полях. Говорили они о многих делах. Якушев жаловался на горячность и неугомонность Марии. Кутепов защищал Марию, отмечая ее храбрость, верность долгу, готовность пожертвовать жизнью.

Якушев заговорил о желательности встречи Кутепова с Политсоветом «Треста» в России. Но Кутепов отклонил это любезное приглашение.

Затем они отправились в Шуаньи к великому князю Николаю Николаевичу. Великий князь высказался за более энергичные действия. Якушев старательно объяснял, какие трудности препятствуют решительным действиям в ближайшее время.

Якушев просил великого князя написать обращение к Красной армии, а Политсовету дать его портрет с собственноручной подписью. Под конец аудиенции Якушев обещал собрать военный совет «Треста», предварительно условившись с Кутеповым о времени и месте встречи.

Разговоры о деньгах для «Треста» продолжались. В известном всем гурманам ресторане «Дрюан» Кутепов, Коковцев и Якушев обедали и толковали, как и где добыть крупные средства. Обменивались тостами. Подняв бокал, Якушев пил за здоровье Коковцева, будущего премьер-министра освобожденной от большевиков России…

В тот же день, 5 декабря, Якушев навестил Шульгина, жившего недалеко от Булонского леса. Шульгин встретил его дружески. От него Якушев узнал, что Чебышев своего мнения о «Тресте» не изменил.

На следующий день Якушев беседовал с представителем пражского отделения Союза Галлиполийцев. Слушал он рассказы о жертвенных молодых офицерах, жаждавших настоящих дел и готовых идти на подвиг в Россию.

Накануне отъезда Якушева в Москву к нему в гостиницу приехал Кутепов. Он вручил Якушеву портрет великого князя, сидящего верхом на коне, и воззвание к Красной армии.

Довольный успехами, 14 декабря через Франкфурт-на-Майне Якушев уехал восвояси.

Исчезновение генерала Монкевица

Поездка Якушева в Париж совпала с большими неприятностями, выпавшими на долю Кутепова. В первые годы подпольной деятельности одним из его ближайших помощников был Генерального штаба генерал-майор Николай Августович Монкевиц. Белому движению этот генерал известен не был, славы за ним не было никакой. Был он назначен к Кутепову великим князем Николаем Николаевичем и рекомендован Высшим Монархическим Советом.

С дочерью и сыном Монкевиц проживал в Фонтенбло. Там же тогда жил со своей семьей генерал А. И. Деникин. По службе в царской армии Деникин и Монкевиц были старыми знакомыми. По вечерам Монкевиц часто навещал Деникиных. В ноябрьский вечер 1926 года он пришел так же, как обычно, но засиделся. Выглядел озабоченным, одет был кое-как, рукава пиджака были коротковаты, и он силился вытянуть их до должной длины.

Было уже поздно. Антон Иванович переглянулся с Ксенией Васильевной, недоумевая, когда же удалится гость. Наконец, во втором часу ночи Монкевиц попрощался с Деникиными, вышел на улицу и бесследно исчез.

Утром к Деникиным прибежала встревоженная дочь Монкевица. Она спросила, где ее отец? Деникины ответили, что он был у них допоздна, но куда ушел, сказать не могли.