Потому что (не) люблю - Стася Андриевская

но я нуждалась в ней, и совершенно не думала о том, каково приходится Густаву. Я была занята лишь мечтой забыть Данилу, об этом были все мои разговоры и слезы, а в это время Густав медленно, но верно погружался в свои чувства ко мне… И все эти сеансы, якобы выводящие из ранее наложенной программы — это предлоги.

Я не хотела больше этих игр, не чувствовала в них потребности, даже наоборот — отторжение. И неожиданный страх. Теперь, когда Густав окончательно понял, что взаимность ему не светит — что он захочет нашептать мне в трансе? Ведь если возможно убедить в безразличии, почему не убедить и во влюблённости?

Он развернулся ко мне, долго и молча смотрел, наконец вздохнул.

— Пообещай хотя бы, что если почувствуешь себя хуже, то придёшь ко мне, и позволишь тебе помочь.

— Конечно, — примирительно улыбнулась я. — Ты же у меня здесь, — постучала пальцем по голове. — Друг, хранитель секретов и смотритель моих демонов. К кому я могу прийти, если не к тебе? Кстати, — понизила голос, — я всё-таки нашла с кем переговорить на счёт твоей легализации. Мне сказали, что это вообще не вопрос, просто нужно время, чтобы подготовить документы. От двух, до шести месяцев. Так что пока ты живёшь здесь и работаешь, а потом станешь каким-нибудь Алехандро и можешь податься дальше, хоть в город, хоть в село.

— То есть, остаться здесь я не смогу, да?

— Это будет рискованно. Как я объясню юротделу, что Густав стал вдруг Алехандро?

— Но можно ведь оставить меня Густавом?

— Но ты ведь сам говорил, что скрываешься? Значит, первым делом нужно поменять имя, разве нет? Или я не всё знаю, и Густав — это уже не твоё?

Встретились взглядами. Странно, почему это не приходило мне в голову раньше? И как же меня тогда прижало, что я вообще впустила в свою голову настолько незнакомого человека?

— Моё, — грустно кивнул он. — У меня нет от тебя секретов.

— Хорошо. Тогда, надеюсь мы разобрались, и обойдёмся без обид, да? Спасибо тебе за помощь, но отныне только уставные отношения в рамках «Птиц»

Он не ответил, и я, немного замявшись, повернулась уходить.

— Ещё один вопрос. Ты обмолвилась, что вчера отпустила домработницу и решила приготовить ужин. Зачем?

— Ну… Просто я люблю иногда повозиться на кухне.

— И всё?

— Да.

… Нет. Я не люблю возиться на кухне, но Данила всегда любил мою стряпню, и поэтому я часто ему готовила. Особенно раньше, до того, как узнала его тайну. И продолжала делать это и после — значительно реже, но всё-таки. До сих пор мне казалось, что я делаю это просто для снятия стресса… А сейчас вдруг поняла, что это было по-прежнему для Данилы. Несмотря ни на что. Исподтишка, тайком от самой себя. И он даже не знал, что еда приготовлена мною — я сменила рецепты и велела Нине помалкивать…

— А что? — с неожиданной тревогой глянула я на Густава. — К чему этот вопрос?

— Потому что, если несмотря на мои сеансы ты продолжала заботиться о муже — это может значить, что ты зависима от своих страхов и связанной с ними боли. Ты сама их ищешь и создаёшь предпосылки, и эта потребность пробивается даже через мои блоки. А теперь просто представь, что будет, если тебя отшвырнёт назад!

Я шла к парковке и всё думала о его словах. Продолжала ли я заботиться о Даниле? Пожалуй нет, это просто нельзя назвать заботой. Ведь если я что-то и делала, то это было таким мизером по сравнению с тем, что бывало раньше! Подумаешь, ужин. Подумаешь, отглаженная рубашка или купленный на смену закончившемуся шампунь. Определённая марка зубной пасты, до блеска оттёртый с любимой кружки чайный налёт. Вовремя подзаряженный телефон, проветренная перед сном спальня, и прочие мелочи. Просто привычка, разве нет?

Правда, как вписать сюда поцарапанную машину — это вопрос. По идее, мне должно бы быть без разницы, разобьётся он или нет. Но по факту оказалось, что лучше пусть с другой, но живой и здоровый… И стоило подумать об этом, как в душе поднималась такая буря — тут тебе и страх, и боль, и желание сделать ещё больше. Точно зависимость.

Глава 8

«Кровь ударила в голову» — это очень приблизительное выражение, и оно ни о чём. На самом же деле, когда я увидел эту парочку, мне показалось, меня разорвало. Даже оглушённо замер на пару мгновений, потерявшись, что дальше. И, кажется, готов был убивать. Отмерев, долбанул со всего размаха по выключателю. Заорал:

— Подъём!

В крови знакомой, обжигающей лавой бурлил адреналин, сами собою сжимались кулаки… Но Маринки на кровати не оказалось, лишь тряся головой, жмурился от света Кирей. Отпихнул скомканное одеяло, которое я принял за Маринку, сел.

— Даныч… — судя по всему, он был с похмелья. Но это не отменяло того, что спал он на нашей кровати! — Приехал уже?

Ага, УЖЕ! Не ждали?

— Где Маринка? — рыкнул я и ломанулся в туалетную комнату.

Но её не было и там. Зато небрежно свисало через стенку душевой кабины её всё ещё влажное полотенце, и пахло её гелем для душа.

Вернулся в комнату. Кир всё так же сидел и делал вид, что ни хрена не понимает.

— Где она? — накинулся на него я.

— Кто?

— Жена моя!

— Ну… — пожал плечами, — не знаю.

Я зарычал и ломанулся из комнаты, но на пороге столкнулся с Маринкой. Кутаясь в плед, она так же щурилась от света и выглядела взволнованной.

— Что случилось?

Я глянул в коридор за её спину, увидел приоткрытую дверь комнаты, которую мы по привычке всё ещё называли детской. И тут же осенило. По венам всё ещё плескались отголоски взрыва, а я уже чувствовал себя полным дураком, но вместе с этим не отпускало ощущение, что случайности не случайны, и моя первая реакция была самой правильной.

Да ну, бред!

Рванул Маринку на себя, обнял так крепко, чтобы не смогла вырваться даже если очень захочет, чтобы знала, как я соскучился, истосковался… Но она поступила проще — зачем вырываться, когда можно просто не реагировать? И мои руки разжались сами собою. По внутренностям пополз ядовитый холодок раздражения.

— Я понимаю, что тебе плевать, — тихо, не глядя на меня, процедила она сквозь зубы, — но раз уж ты заявился под утро, то не мог бы и вести себя потише? Мне, например, рано вставать.

Повернулась и, подобрав метущий пол подол пледа, пошла обратно в