Фарт - Б. Седов

– Это обыкновенный констриктор. Их тут как воробьев в Нью-Йорке. Совершенно не опасен, но испугать может. Ну, еще шкуру попортит, раздерет зубами, как кошка когтями, но ничего тебе не откусит. Не может. Он еще боа называется.

– А-а… Слышал, – ответил я, держась, однако, подальше, – как же, и слышал и видел. Всякие там рок-звезды любят сниматься с этим боа. Вешают на шею и вертятся перед камерой. Знаем.

– Это хорошо, что ты не боишься, – кивнул Педро, – но если увидишь небольшую такую змейку в черную и красную полоску – сразу же иди в другую сторону. Иначе может случиться так, что твой распухший труп пойдет на корм падальщикам. Тут, в сельве, ничего не пропадает, все в дело идет.

– Понял, – ответил я, принимая из его рук косяк.

Сделав хорошую затяжку, я сразу же понял, что трава у них тут – высший класс. Не тот сухой козий помет, который продается где-нибудь на Лиговке или на Сенной площади.

Быть в Южной Америке и не покурить плана с повстанцами… все равно что прийти в бордель и не потрахаться.

Они тут все повстанцы. Как родился – уже повстанец. И неважно, кто там будет правителем через двадцать лет. Главное, что пятилетний мальчишка, которому обторченный лохматый папаша дает поиграться автоматом, в нужное время будет искать, против кого бы выступить, и можно быть уверенным, что обязательно найдет. Дурное дело нехитрое.

Самолет провалился в очередную воздушную яму, и, сильно приложившись задом к дырчатому металлическому сиденью, я вернулся из воспоминаний в текущий момент.

Рядом с моей левой ногой стоял увесистый чемодан, в котором было ровно два миллиона долларов. Двести пачек по десять тысяч стодолларовыми купюрами. Эти деньги вместе с необходимой информацией и инструкциями Рита передала мне перед посадкой в самолет. В ее глазах я прочел, что она не очень надеется на то, что я буду следовать инструкциям, и тут же получил подтверждение своей догадки.

– Я понимаю, – сказала она, задумчиво ковыряя пальцем в дырке на груди моей модной замшевой куртки, – инструкции тебе до фонаря, но… Ты все-таки почитай. Там нет ничего, что тебе не захочется делать, зато там есть информация, которая поможет сделать тебе то, что ты захочешь. Больше мне нечего сказать.

– Ты, как всегда, права, женщина, – ответил я, попробовав чемодан на вес.

Он весил ровно в два раза больше, чем дипломат с миллионом.

Этого и следовало ожидать, подумал я, и, чмокнув Риту в нос, стал подниматься по скрипучему металлическому трапу, напомнившему мне Волгу, пристань, пароходы… но поднимался я на борт бывшего военного самолета, а вместо Волги меня ждали извилистые южноамериканские речки, в которых кишели крокодилы и ядовитые змеи, а по поверхности воды, яко посуху, резво носились ящерицы, которых местные называли Иисусом Христом, а ученые – просто василиском.

Значит, так. Деньги при мне, о том, что я лечу в назначенное место, встречающие уже оповещены, вооруженные камрады, сидящие рядом со мной в кузове этой воздушной колымаги, радостно потирают руки, предвкушая борьбу и стрельбу, значит, все в порядке. Между прочим, эти камрады понравились мне тем, что не смотрели на мой чемодан жадными глазами. Два миллиона долларов на десятерых – совсем неплохо. Взяли бы да и грохнули нас четверых, а деньги распилили между собой. Как раз по двести тысяч на брата.

Но – нет! Я совершенно ясно читал на их лицах радость, проистекавшую от того, что в этом чемодане лежало два миллиона билетов на аттракционы, которые они, судя по всему, любили больше всяких денег и больше той благополучной жизни, которую эти деньги могут дать каждому из них. Так что их можно было даже уважать за некоторое подобие идейности. Но лучше бы ее не было. Да и их тоже.

– Снижаемся! – прокричал Педро сквозь шум двигателей и дребезг металлического туловища престарелого воздушного монстра.

Я кивнул и покрепче взялся за облупившийся железный подлокотник.

Самолет затрясся и стал снижаться так быстро, что я назвал бы это падением, но местные, нимало не обеспокоенные этим, чувствовали себя, как колхозники, которых везут на прицепе за трактором «Беларусь», и, заразившись их фатальным безразличием, я почти спокойно посмотрел в иллюминатор.

Сельва приближалась подозрительно быстро, под самым днищем самолета замелькали верхушки деревьев, я сжался, ожидая, что они сейчас начнут хлестать по железному, помятому многочисленными небрежными посадками, брюху, но тут понял, что пилот ловко направил самолет на длинную поляну и колеса наконец коснулись земли. Ощущение было такое, будто, трясясь по проселочной дороге на грузовике, ты вдруг на полном ходу свернул на картофельное поле.

Мои зубы за двенадцать тысяч долларов залязгали, глаза запрыгали в орбитах, а уши, как мне показалось, захлопали по голове. Самолет подпрыгивал, гремя и скрипя, но скорость становилась все меньше, и наконец наступила тишина.

Посмотрев на своих ребят, я увидел, что они, как и камрады, отнеслись к этому рискованному полету и еще более рискованному приземлению совершенно равнодушно и, потягиваясь и почесываясь, направились к открывшемуся в стене самолета овальному люку.

Вздохнув, я встал и, взяв чемодан, последовал за ними.

Через полминуты я уже стоял на твердой земле, но мои ноги, да и вообще весь организм все еще чувствовали вибрацию, тряску и железный зуд, которые не прекращались на протяжении двух часов полета. Оглядевшись, я увидел, что небольшая толпа одетых в традиционный камуфляж цыганообразных аборигенов с веселыми криками закатывает видавший виды воздушный грузовик под маскировочную сеть, и скоро его уже нельзя было увидеть с воздуха…

Дисциплина, мать ее, кто бы мог ожидать!

Повернувшись в другую сторону, я увидел группу встречающих, которая состояла из седого кабальеро, тоже одетого в камуфляж, но более высокого сорта, двух рослых то ли спецов, то ли профессиональных бандитов и…

И невысокой умопомрачительной красавицы, которая держалась за локоть седого и с улыбкой смотрела на меня.

Это была то ли смуглая испанка, то ли мулатка, в общем, ее черные волнистые волосы отливали в синеву, огромные глаза, казалось, состояли только из бездонных черных зрачков, крупные чувственные красные губы заставляли смотреть на них не отрываясь – в общем, этакая роковая Кармен с одеколонной этикетки.

Шлюха, конечно, я это дело за версту чую, но – какая!

Да, подумал я, у этого седого губа не дура, и тут он шагнул мне навстречу, протянул руку и сказал:

– Рикардо Альвец.

Я ревниво пожал его крепкую сухую клешню и ответил:

– Теодор Свирски.

Он кивнул и продолжил церемонию знакомства:

– Кончита, моя дочь.

Ага, подумал я, это другое дело.

И, пожимая ее горячие пальцы, внимательно посмотрел на нее своим единственным правым глазом. На левом была черная шелковая повязка, потому что я решил, что в условиях джунглей она будет гораздо практичнее, чем дорогой стеклянный глаз, который может выскочить и укатиться, а потом ищи его…

Окинув испытующим взглядом мое мужественное лицо, которое эта черная повязка только украшала, делая меня похожим на пирата, Кончита, похоже, осталась довольна первым осмотром и сказала на чистом английском:

– Добро пожаловать в сельву.

Я перевел взгляд на сеньора Альвеца и, повинуясь защекотавшему меня неясному любопытству, спросил:

– Вы не подскажете, где я мог слышать ваше имя?

– Я подскажу, – засмеялась Кончита, и ее смех был весьма приятен, – вы книжки читаете?

– Ну, – я пожал плечами, – сейчас не очень, а раньше много читал.

– «Пятнадцатилетний капитан» читали?

– Все, можете не продолжать, – я тоже засмеялся, – там был один Альвец, работорговец. Это не из ваших предков?

Альвец улыбнулся и сказал:

– Насколько мне известно, – нет. Но знаете, – он задумчиво нахмурился, – иногда мне хочется заковать кого-нибудь в кандалы и хорошенько отходить семихвостой плеточкой.

– Это он имеет в виду меня, – пояснила Кончита с довольным видом.

– Да, именно тебя, – твердо ответил Альвец, – мистер Свирски устал с дороги, а ты вместо того, чтобы позаботиться о нем, вешаешь нам всем на уши свою обычную лапшу.

Он повернулся ко мне и сказал:

– О делах мы поговорим позже, а сейчас Кончита покажет вам ваше жилье.

Любезно поклонившись, он метнул на дочечку грозный взгляд, но в нем можно было без особого труда прочесть, что на самом деле он в своей Кончите души не чает.

Кончита показала ему язык и, взяв меня под руку, повела к стоявшим в густой тени деревьев хижинам, сделанным из чего попало. Чем попало были брошенные на крышу большие листья неведомого мне дерева и здоровенный кусок авиационного железа с опознавательным знаком американских ВВС. Троих моих ребят потащил в ту же сторону Педро, и похоже было, что он уже опять успел курнуть. Его язык болтался, как помело, и Педро, путая английские и испанские слова, рассказывал Сереге о разнице между креолками и мулатками. Я прислушался: похоже, принципиальной разницы в анатомии не наблюдалось, и в этом смысле можно быть спокойным, неожиданностей не предвидится. Серега довольно хохотал, а двое других моих парней, не так хорошо знавшие иностранные языки, напряженно прислушивались и ничего не понимали. Но чувствуя, что никакого подвоха ждать не приходится, расслабились и беззаботно шагали вслед за своим провожатым.