Под кровью — грязь - Александр Золотько

   – Вы думаете, не понял?

   – Не знаю.

   – Все он прекрасно понял. Абсолютно все. Причем, я думаю, еще летом.

   – Вот это меня и настораживает. Он продолжает действовать, как ни в чем не бывало, точно и эффективно.

   – А он иначе не может. Вы перечитайте его личное дело, заключение психолога и рапорта его предыдущего наблюдателя.

   – Перечитываю регулярно, понимаю, что все это так, но, тем не менее, до сих пор не могу этого принять. Слишком это не по-человечески.

   – А он и не человек. Люди на такой работе вырабатывают свой ресурс слишком быстро. Он Палач.

   – Палач. Я с вами полностью согласен, но все время ловлю себя на том, что ожидаю чего-то такого…

   – А вот для этого у нас и есть наблюдатель. Это его функция – обнаруживать неожиданности в зародыше. Гаврилин уже дела принял, так что…

   – Полностью он их примет только завтра. Пока он переваривает свалившиеся ему на голову счастье и богатство.

   – Я ему почти завидую. Столько нового, неожиданного, интересного.

   – Вот уж кому не позавидуешь.

   – Да. Согласен. Но он же у вас везунчик.

   – В такой ситуации нужно что-то большее, чем везение.

   – Во всяком случае, у него есть шанс. И достаточно большой. Я тоже не хочу отправлять его на верную смерть. Он мне чем-то симпатичен.

   – Артем Олегович…

   – Артему Олеговичу Гаврилин не понравился. Это сквозит и в отчете, и в записи разговора.

   – А ведь именно от Артема Олеговича будет во многом зависеть судьба…

   – А в поддавки с Гаврилиным никто играть не собирается. Как с ним не играли в поддавки на Юге в июле, как с ним не будут играть в поддавки и в дальнейшем. На следующем этапе.

   – Для него следующего этапа просто может не быть.

   – А нам не нужны неудачники. Пусть барахтается, пусть работает, пусть дерется. Если хочет выжить.

   – Артем Олегович сделает все возможное…

   – Артем Олегович сделает все возможное, чтобы осуществить операцию. Если для этого понадобится уничтожить наблюдателя…

   – Мы с вами оба знаем, что для этого понадобится уничтожить наблюдателя. И не только его.

   – Это проблема наблюдателя. Ему никто не позволит помешать акции, но если он сумеет соединить несоединимое – я никоим образом не стану ему в этом препятствовать.

   – Артем Олегович об этом знает?

   – Зачем? Игра должна идти по правилам.

   – Это уже не игра, а гладиаторский бой. И шансы не равны.

   – Но они есть у обоих. Вы не можете со мной не согласиться. И я понял, почему вы так симпатизируете Гаврилину.

   – Я ему не симпатизирую.

   – Извините, я не так выразился. Мы с вами слишком давно этим занимаемся, чтобы симпатизировать кому-либо. Вам интересен этот Гаврилин потому, что он очень на вас похож. Эмоции, интуиция, попытки почувствовать, а не просчитать.

   – Это основные требования к наблюдателю, за них он и был отобран из общего списка.

   – Вами отобран, заметьте.

   – Мной.

   – А мы ведь с вами стареем. Начинаем вести беспредметные разговоры. Пора нам подыскивать замену.

   – Пора. Только молодежь у нас не доживает до старости или хотя бы до зрелости.

   – Не утрируйте.

   – Извините, меня замучили предчувствия. Наверное, действительно старею. Становлюсь мнительным.

   – Извиняю. Заодно извиняю и за то, что вы сейчас не слишком искренни.

   – Таковы правила игры. Мы слишком часто устраиваем экзамены – постоянно поднимаем планку. Сегодня полигон у нас проходят Гаврилин и Артем Олегович. А завтра? Чем моя кандидатура хуже других.

   – Вы с годами становитесь не мнительнее, а циничнее. А значит, мудрее. И вас будет просто невозможно незаметно запустить на полигон, как вы выразились, незаметно.

   – Именно это я имел в виду.

   – Значит, мы с вами друг друга великолепно поняли.

   – Более чем.

   – Тогда – до завтра!

   – Спокойной ночи.

   Глава 6

   Зимы не было. Что бы там ни говорили календари – после тридцатого ноября декабрь не пришел. Смерть настигла его среди луж и слякоти где-то далеко на подходах к городу.

   Все произошло без свидетелей, но Палач ясно представлял себе, как ноябрь под прикрытием туч подстерег наследника, вцепился влажными пальцами в его горло и давил до тех пор, пока не хрустнули сломанные позвонки.

   А потом убийца вырыл могилу в раскисшей земле. Он торопился и оглядывался через плечо, ожидая появления нового противника.

   Мутные капли стекают по его лицу, а он вслушивается, вслушивается, вслушивается… Он ждет следующего.

   Люди уже с ненавистью смотрят на свинцовое небо, на тучи, постоянно беременные дождем, и на жухлую щетину гниющей травы. Люди ненавидят ноябрь, вся вина которого только в том, что он просто не хочет умирать.

   Но ноябрь не сдастся. Он взбунтовался, стонет пронизывающими сквозняками, вздрагивает внезапными порывами ветра, пытается удержать время, не пропустить его…

   Он будет драться до конца, хотя ему-то слишком хорошо известно, что борьба эта обречена, что так или иначе, но смертельная изморозь затянет ледком глаза и ему, последнему из осенних месяцев.

   Поначалу снег, упав на загнившие раны луж, почернеет от гноя, разлезется, а потом слой за слоем запеленает труп ноября, как мумию бинтами…

   И людям не понять, почему все так происходит: они слишком заняты украшением могилы декабря венками из новогодних елок. Никто из них этого не понимает и не сможет понять.

   Никто, кроме Палача. Они сообщники. Чтобы там ни говорили синоптики, как бы ни пытались втолковать людям что-то о воздушных массах и атмосферном давлении, Палач знает, что это по его просьбе ведет неравную борьбу ноябрь.

   Палач решил, что раз уж суждено ему умереть, то пусть произойдет это осенью. До мороза и снегопадов.

   И ноябрь восстал. Он знает, что Палач не так много просил у жизни, что жизнь, мстительная сука, сделает все, чтобы обмануть. Но последняя воля приговоренного должна быть выполнена.

   Они вдвоем против всего мира. Мира людей, мира пронизывающего холода и страха. Они вдвоем: ноябрь и Палач. Ноябрь стал соучастником Палача, превращая судорожно бьющимися тенями каждый вечер в конец света.

   Улицы словно вымирают вечерами, люди забиваются в норы. И прячутся они не только от сырости и слякоти. Они боятся. Весь город боится. Словно набросили ему на голову мокрый мешок. Сбили с ног. А он лежит и вздрагивает. И, ожидая следующего удара, пытается предугадать, с какой стороны он обрушится, но каждый раз ошибается. Точные выверенные удары. Внезапные и от того еще более болезненные. В нервные узлы и в жизненно важные органы.

   Палач и ноябрь. Ноябрь и Палач. Два смертника, решившие доказать всем… Что? Что они могут доказать? Кому и зачем? Глупо. Глупо и бессмысленно.

   Бессмысленно и безнадежно. С отвращением к самим себе, с ненавистью к противоестественности всего происходящего, с отчаянием приговоренных. Драться.

   Изо всех сил, не обращая внимания на боль и кровь. Захлебываясь яростью и сомнениями. Чтобы это запомнили. Чтобы поняли. Чтобы…

   Доказать хотя бы себе самому, что жизнь прожита не напрасно, что он поступал правильно, что так и нужно было поступать, что не напрасно отправил он на смерть тех, кого любил, и не напрасно убивал тех, кого ненавидел.

   Конец ноября и вот уже почти весь декабрь Палач, продолжая руководить группой и подталкивая операцию к завершению, мучительно вслушивался в свои сомнения, пытался рассмотреть в сумерках своего сознания что-то, что беспокоило его все это время, что жгло и раздирало его душу. Или то, что от нее осталось.

   Он ненавидит людей? Да. Но эта ненависть уже давно стала частью его жизни, и он привык к ней. Отвращение к группе, которую сам же и создал? Да, и это тоже. Желания, сомнения, страхи? Да, да, да.

   Но что-то еще. Что-то появившееся совсем недавно. Это мучило Палача. Оно не было похоже на ожидание смерти и не имело привкуса предсмертной тоски. Оно ускользало, просачивалось между пальцами, оставляя горький запах неопределенности. Понять. Заставить себя разгадать эту загадку, отбросить ее и сделать это до финала, до того, как…

   Слишком мало осталось у него времени. Уже можно считать не днями, а часами оставшуюся ему жизнь. Часами.

   Но он разберется в себе. Он всегда находил ответы на вопросы. Найдет и в этот раз. Найдет. Смерть – это такая штука, к которой нужно подходить без долгов и сомнений. Ничего нельзя будет оставить на потом.

   Он справится. Они справятся оба, Палач и ноябрь.

   Палач отрешенно смотрел на светящиеся окна домов. Даже скопление людей не вызывало в нем прежних чувств – отвращения и брезгливости. Он смог заставить себя стать почти человеком. Он почти смирился со своей ролью и с тем, что даже группа воспринимает его, как подобного себе. Себе.