Призраки вокруг нас. В поисках избавления - Джеймс Холлис

Вспомним слова Эмили Дикинсон, поэтессы-затворницы из Амхерста: «Где север, знать моряк не мог, но доверял игле»[71]. Десятилетия назад она написала это потому, что интуитивно предчувствовала ту дилемму, что до сих пор стоит перед людьми. Способны ли мы отыскать этот внутренний компас и доверить ему свою жизнь? Можем ли мы спрашивать, какие ценности действительно определяют нашу жизнь? Признаю ли я их, буду ли готов умереть за них, если однажды по-настоящему осознаю их? Ложное «Я» протективно и адаптивно, оно стесняет, привязывает нас к обескровленному прошлому, отчуждает нас от богов. (Именно поэтому Юнг сравнивал невроз с оскорбленным или забытым «богом», то есть той точкой, в которой наша позиция, наши поступки начинают противостоять естественному намерению.) Способны ли мы на подлинное прозрение, способны ли распознать в сонме «голосов» нужный призыв? В первом послании Иоанна (4: 1) говорится об «испытании духов», о том, что мы должны отличать архаичные наваждения и адаптивные механизмы защиты от призывов нашей души.

Юнг замечал, что каждый из его пациентов еще до начала терапии так или иначе знал, какое решение ему придется принять, какой поступок совершить. И это в общем и целом справедливо. Одна вдумчивая женщина рассказывала мне о том, как она постоянно работает над своим браком, гордится мужем и детьми, говорила про свою роль в укреплении семейных связей и социальной связности в целом. Уходя, она произнесла: «Помогите мне набраться мужества для того, чтобы уйти от мужа». Эта фраза казалась крайне нелогичной и бессмысленной в контексте всего, что мы обсуждали на протяжении сеанса. Она ни на секунду не забывала о том поступке, который ей предстоит совершить и о необходимости взять на себя ответственность. Один из моих пациентов прекрасно знал, что его жизнь всегда была защищена от любых эмоциональных потрясений – он никогда не вступал в тесный эмоциональный контакт. Будучи ребенком, он рос в трудной семье, в атмосфере душевных заболеваний и мог выжить лишь благодаря стратегиям избегания, молчания и созависимости. Выбирая партнера, он бессознательно воспроизвел ту же модель, и последующая депрессия и залечивание ее таблетками привели его к психотерапевту. Было очевидно, что проблема лежала не в браке (хотя принять эту мысль было трудно), виной всему были призраки истории, навязанный ими адаптивный императив. Человека воспитывали как хорошего мальчика, он вырос и стал хорошим, но вся эта «хорошесть» быстро улетучивалась в столкновении с депрессией. Он был настроен решительно, хотя его врагом была не жена, а навязчивый призрак истории. Потребовалось более двух лет напряженной работы, постоянных повторений и глубоко вовлечения Эго, чтобы заставить этого в общем-то одаренного человека впервые в жизни подумать и позаботиться о себе. В процессе нашей работы он понял, что не нужно ожидать, что за твое самопожертвование кто-то возведет статую в сквере соседнего городка, и он смог найти свой путь и сделать первый шаг. В конце концов он узнал тайну, над которой каждый из нас бьется долгие годы, «что мое пожертвование предназначено для меня, что я сам и есть тот враг, которого нужно возлюбить»[72].

Странный парадокс нашей адаптивной жизни в том, что однажды обретенная защита вскоре становится нашей темницей, в которой мы по своей воле живем. Кажется, что, осознав это, легко из нее выбраться, но подумайте, сколько тревоги может вызвать отказ от привычных защитных механизмов? Какую цену придется заплатить тем, кто уже привык к нам таким, какими мы всегда были? И, если уж договаривать до конца, как можно поверить в то, что отказ от привычных адаптивных моделей настоящего принесет какое-либо благо в будущем?

Через каждого из нас каждое мгновение проходит чрезмерное количество посланий. Наш череп – гораздо более загруженное и тесное место, чем любой из крупнейших аэропортов мира в час пик. Как нам различить наш голос в сонме других? Ответ может дать лишь долгая и честная работа по его распознанию. Каждый из нас быстро реагирует на любой сиюминутный импульс, на настойчивую проекцию другого, новую работу, новое географическое местоположение, а затем мы часто жалеем о том, что сделали, что сказали. Каждый из нас служит унаследованным от семьи комплексам, прогибается под тяжестью конформизма или своекорыстия. Именно подобные отрефлексированные реакции управляют нашей жизнью. С другой стороны, пытаясь распознать, мы никуда не торопимся, раздумываем и взвешиваем. Однако в конце концов нам необходимо действовать, здесь и сейчас, но это не значит действовать, не подумав. Мой цюрихский аналитик много лет назад сказал: «Мы, швейцарцы, долго думаем, перед тем как уехать жить в другую страну, и в итоге мы решаем остаться. Вы, американцы, просто сумасшедшие. Вы садитесь на самолет, приезжаете, а уже потом начинаете думать». Сначала эти слова показались мне критикой, но потом я понял, что он восхищается подобной силой воли и отвагой. Все мы знаем разницу между импульсивным поступком и просчитанным риском, но важно успеть это понять в тот самый момент, когда принимается решение.

По своему терапевтическому опыту я могу сказать, что большинство людей, внешне зрелых и приспособленных к жизни, не обладают внутренним позволением жить собственной жизнью: чувствовать то, что они чувствуют; желать того, чего они желают; гнаться за тем, чего хочет их душа. Это позволение не может дать кто-то другой, оно рождается внутри человека, когда он понимает, что пришло время высветить себя. На такую жизнь способен человек, который понял, что отныне функции мифа неизбежно перенесены с племенных образов, ритуалов и сакральных институтов на его плечи. Даже те, кто остаются в рамках традиционных форм коллективного выражения, должны понять, что в этом огромном потоке подходит им, что подтверждается их опытом, что способно привести их личное развитие к более осмысленной социальной интеграции с другими.

Несомненно, наши далекие предки все это знали. Они знали, что если ждать во тьме, преисполнившись смирения, веры и терпения, то тьма осветится. Они знали, что если вслушиваться в тишину, она заговорит. Это справедливо и для нашей функции чувства. Даже если мы будем сдерживать наши чувства, рано или поздно они прорвутся через стены подавления и проявятся в сновидениях, в нашем поведении, во вредных привычках и зависимостях, телесных симптомах, в наших детях. Чувства обладают качественными характеристиками, если смотреть с точки зрения психики, а не Эго. Рано или поздно они выразятся, поддерживая или подрывая решения Эго. В каждом из нас работает энергетическая система. Если то, что мы делаем, верно, полезно для нас, то энергия питает и поддерживает. Если же мы сдерживаем все необходимое и благотворное, то энергия сначала даст сигнал, а потом перестанет поступать. Сновидения могут противостоять нам, поддерживать нас или компенсировать одностороннюю позицию сознания, но в любом случае они дают нам независимый комментарий, выражают мнение чего-то большего и гораздо более мудрого, чем эго-сознание.

Многие из наших предков называли голос своих внутренних ресурсов «волей Божьей», и, похоже, иногда так оно и было, но нам всегда хочется, чтобы те, кто действует от божественного лица, были более терпеливы, вдумчивы, мудры, более дисциплинированы в деле «испытания духов». И тогда бы мы знали не так много священных войн, инквизиций и других подавлений жизненной силы. Столько людей было убито, столько зверств совершено во имя религии лишь потому, что личная ответственность и необходимость испытания духов были закорочены комплексами, нарциссизмом и страхом. Можно сказать, что истинное испытание верующего (если таковое вообще возможно) состоит в способности (или ее отсутствии) поддерживать диалог с голосами собственных комплексов.

То, что я не смог разглядеть в себе, рано или поздно встретится мне во внешнем мире, благодаря моим проекциям на него. Обобщим: все то, что я отказываюсь увидеть внутри себя, встретится мне во внешнем мире в форме моего истолкования Другого. Говоря еще проще, если путеводная мудрость, трансцендентная нашему эго-сознанию, не переживается внутренне, то она проявится патогенно, как соматическое заболевание или невроз, или внешняя проекция на объект желания; и нами овладевает то, чем мы хотели владеть. Так велика сила индивидуальной человеческой души, что рано или поздно она оставит глубокий след в жизни. Единственное, что мы можем контролировать, – это нашу способность набраться храбрости и принять эту силу всерьез, вступить с ней в диалог и принять ответственность за нашу душу.

Эмили Дикинсон не предлагает нам найти компас у других, ибо это будет бегством от собственной ответственности. Она призывает отыскать его внутри. А это значит, что мы должны глубже осознавать произвольность нашей повседневной жизни. Либо мы служим внешним, приобретенным инструкциям, архаичным адаптивным моделям, либо мы берем ответственность за свою внутреннюю жизнь. Те из нас, кто понимает, в какой части истории мы находимся, знает, что внутри нас есть огромная личная свобода и способность к саморегуляции. Проект модернизма (занявший период между 1800 и 1945 годами) стал первой попыткой подвергнуть критике и ликвидировать власть племенных традиционных институтов. И в большинстве своем современные правительства и религиозные институты выступают не от лица божественной силы, а под знаменем всеобщего согласия (или всеобщей лени и равнодушия) тех, кем они управляют. Каким бы богоугодным и претенциозным пафосом ни веяло от их речей, мы-то знаем, что они, так же как и все мы, находятся во власти собственной тени, страхов и нарциссических мотивов. Все мы знаем, что только мы и никто другой несем ответственность за выбор наших ценностей, и никакие самопровозглашенные власти не могут ничего нам навязать без нашего согласия.