Злая Русь. Пронск - Даниил Сергеевич Калинин

все еще стремиться вперед и возглавлять атаку, находясь на самом острие клина рязанцев да черниговцев. Хотя руки обоих богатырей уже налились свинцовой тяжестью…

— Смотри, боярин! Вон он, шатер хана! А перед ним отборные батыры — да как много их!

Евпатий, выскочивший вслед за соратником на открытую площадку с небольшим возвышением по центру, с высящимся на нем шатром, лишь глухо ругнулся при виде леса копий-чжид. Ощетинились ими спешенные тургауды словно еж, охватив полукольцом невысокий холм, сбились в плотный строй! А за их спинами встали отборные лучники из числа телохранителей хана — три сотни стрелков! Уже и срезни на тетивы наложили — дернись вперед, и взлетит в небо смертельный рой, да обрушится на дружинников и скакунов!

А ведь за шатром виднеется еще и сотня панцирных всадников…

Хрипло, тяжело выдохнул Коловрат, а после обратился к Ратмиру:

— Вертайся назад, найди князя Всеволода, да передай ему — пусть его гриди и гриди его сына разделятся, да обтекают отборных людей хана по крыльям. Я поведу наших ратников, и мы свяжем поганых боем — а пронским воям нужно обойти их, да ударить навстречу, у самого шатра!

Черниговский поединщик возмущенно открыл рот, собираясь твердо заявить: «скачи сам ищи князя, а я поведу своих людей!», но осекся под тяжелым, горящим взглядом Евпатия, доселе не виданным… Покорился Ратмир воле неистового боярину, поскакал назад — а тот уже скликал воев:

— Стойте, стойте! Не гоните коней! Стойте! Соберемся в кулак, да ударим по ворогу всей силой! Пусть вперед выйдут те, у кого остались копья, за ними же встанут гриди с луками… Стойте!

Две с половиной сотни потрепанных во время прорыва и стремительной атаки меж шатров, разгоряченных схваткой и безумно смотрящих перед собой дружинников собрал Коловрат, срывая голос. А покуда верный соратник уже нашел князя по развевающемуся над головой его стягу с ликом Спасителя — и передал Всеволоду Михайловичу слова Евпатия. Опытный военачальник оценил предложение боярина и не стал долго размышлять или противиться — а сразу разделил пока еще свежую, практически не бывшую в схватке дружину с сыном. Вскоре уже оба отряда принялись обтекать с крыльев ставку темника, беспрепятственно следуя между опустевших монгольских юрт…

А Евпатий, сумев сбить своих всадников в единый клин, едва ли физически ощущая, что буквально каждый миг промедления идет в пользу татар, бросил, наконец, гридей в яростную, стремительную атаку! Задрожала земля под копытами крепких скакунов, несущих на себе тяжелых панцирных всадников — да уже за сотню шагов до замерших тургаудов накрыл их сверху град стрел! И если чешуйчатая или дощатая броня поверх кольчуг не поддалась срезням, то ведь многие жеребцы из защиты имели лишь кольчужный нагрудник да стальной налобник… И жалобно заржав — словно люди вскричали! — несколько десятков животных пало наземь, придавив собой всадников… Да и многие гриди облачены лишь в кольчуги — а они далеко не всегда спасают от срезней, выпущенного из самых мощных в степи, составных монгольских луков…

Ударила стрела и в Вихря, чуть пониже шеи, оставив на теле верного жеребца глубокую, широкую рану! Как же жалобно заржал скакун, любимец дочерей… Покуда, правда, устоял — но кто бы знал, как же горько стало Коловрату от боли верного друга! И от его преданной стойкости, что редко когда встретишь и у людей… Едва ли не на холку Вихря лег Евпатий, на самое ухо взмолился животному так, словно бы конь мог его понять:

— Пожалуйста, еще чуть-чуть! Давай же, немного до поганых осталось — а уж там слезу!

А Вихрь словно услышал своего хозяина, разогнавшись в тяжелом галопе насколько возможно быстро — впервые в жизни он так скачет! И с каждым ударом сердца приближается строй тургаудов, а припорошенная снегом земля под копытами коня сливается в белое полотно… Не своим голосом вскричал Евпатий, силясь дозваться до конных лучников:

— Стрелами — БЕЙ!

Да уж те и сами видят, что ворог близко, что еще чуть-чуть — и гриди с рогатинами на острие клина столкнутся с ощетинившимися чжидами монголами! Крик боярина лишь немного опередил залп русичей — и десятка три бронебойных стрел стегнули по тургаудам, выбив не менее полутора дюжин поганых! Но уже и на дружинников вновь обрушился град срезней, отправленных в полет ханскими гвардейцами…

Не менее сотни ратников унесла «оперенная смерть», разя числом, да на близком расстоянии. Еще полсотни воев потеряли жеребцов — но продолжили бег пешими… Но оставшиеся вои доскакали до ворога, ведомые Коловратом!

— БЕ-Е-Е-ЕЙ!!!

На мгновение перекликнул шум битвы яростный рев Евпатия — а ударом сердца спустя ошалевший Вихрь, словно и не видя опасности, налетел грудью на наконечники чжид… Пробили они кольчужную защиту, впились в тело верного жеребца, будто бы сознательно пошедшего на смерть! Будто бы понявшего, что конец от полученной раны итак близок — чего же цепляться за жизнь?!

Едва ли не с плачем выпрыгнул из седла его хозяин, с яростной силой метнувший топор в лицо ближнего поганого, да вырвавший из ножен меч! Особый меч, из харалужной стали едва ли не белого цвета, подаренный когда-то отцом… Сейчас он молнией сверкнул в руке боярина, буквально срезав верхнюю треть поставленной блоком сабли тургауда — да перечеркнул тому шею, подбросив голову монгола в воздух! А следующим взмахом Коловрат перебил древка у самых наконечников тянущихся к нему чжид… И прыгнул к ближнему противнику, размашисто да очень быстро рубанул сверху вниз, отсекая руку и часть грудины нукера от его тела! Харалуг словно бы и не почувствовал встречи со стальными пластинами хуяга…

Шарахнулись назад монголы, охваченные суеверным ужасом перед неистовым орусутом и его зачарованным клинком! А ведь не только Евпатий столь неистово, словно не боясь гибели, бьется с ворогом — вся сотня дружинников сражается с необыкновенным мужеством и яростью!

И вся бы она легла в схватке с шестикратно превосходящими их числом тургаудами…

Слишком поздно заметил новую опасность Кадан, неотрывно следящий за сечей с небольшого возвышения, да завороженный тем, как неудержимо прет вперед малая горстка орусутов! Словно тигры они прорываются сквозь ряды его верных нукеров, презрев смерть! Или нет, скорее все же дикие, неудержимые медведи, особенно страшные зимой, коли поднять шатуна из берлоги… Да, это было бы лучшим сравнением!

Впрочем, и джагуны лучников, и прочих гвардейцев, полукольцом охватившие небольшой холм, на вершине которого гордо стоит внук Чингис-хана (а подле его испуганно мнутся китайские инженеры), также проглядели врага! Правда, сотни обтекающих возвышенность орусутстких витязей до поры до времени скрывали опустевшие юрты гвардейцев, окружившие шатер темника…

Коловрат дал пронским гридям необходимое время, чтобы обойти поганых —