Орфей - Николай Полунин

Мне не очень нравилось изображать из себя романтического узника, «разбивающего кулаки в кровь». Я уже знал, что на стук Ворота отзываются глухо, словно заложены оттуда мешками с песком. Но я не мог не постучать. Результат можно было предвидеть. Через пять минут я плюнул. Прижался к шероховатому металлу спиной, съехал на корточки.

У меня есть отвратительная привычка сперва думать, потом действовать. Вот сейчас, я чувствовал, от меня требовались какие-то решительные поступки. Но что я мог? Ворота, стены. Элементарно преодолимый рубеж, беда только, что никому в Крольчатнике не хочется его преодолевать и вряд ли захочется даже после сегодняшнего.

И я не исключение, и мне не хочется лезть на стену, усаженную стеклами. Где бы ты ни был, какие бы перемены ни происходили с тобой, в конечном итоге на твою долю остается — и это еще дай-то Бог! — клочок земли да стены вокруг. Отчего-то принято полагать жизненными достижениями то, как мы эти стены преодолеваем, но ведь перед нами тотчас встают новые. В конечном итоге к нам приходит смирение, и счастлив тот, кто нашел все необходимое и достаточное для спокойствия внутри одного себя. Бытие Крольчатника очень наглядно подтверждает эту не самую бесспорную, но одну из реально действующих истин. Так ведь не вижу я тут ни одного спокойного и счастливого. Каждый из них играет, и только. Впрочем, отчего — «каждый из них»? Каждый из нас.

Я разозлился, и это было хорошо. Вот что мне действительно надо — хорошая злость, а никакое не смирение. До дому — бегом. В чуланчике я видел топор. Бегом! Бегом! Где тут свалилась верхушка? Убрать с дороги к чертовой матери! Лезвие впивается в золотистую древесину. Хороший топор, вязкий. Я отволакиваю расчлененный ствол сперва просто в сторону, затем, передумав, тащу на старое кострище. Вот будет вам костер. Бумага в кабинете? Так и есть. Туда же ее, всю пачку. Захотите — придете, нет — черт с вами. И дела мне нет, кто за доктора в этом санатории и вообще, где мы находимся и что за строительства идут по обе стороны, и не желаю я больше задавать вопросы. Так, этот толстый обрубок тоже сюда. Уф!..

…От входной двери послышался стук, когда я вытирался после душа, стоя голый в спальне.

— Зайди, если свой! — крикнул я, оборачивая полотенце вокруг бедер и немножечко волнуясь: все-таки пришли ко мне впервые. Сказал участливо, когда гость вошел:

— Как здоровье? Надеюсь, лучше?

— Благодарю, да. Приношу свои извинения за неприятный… инцидент. Мне следовало держать себя в руках.

— Скорее это я должен извиняться. Мы, кстати, так и не познакомились как следует.

— Зовите Володей, Игорь Николаевич, — сказал Юноша Бледный.

Я видел, как он шел по дорожке к крыльцу. Зеленые занавеси на моих окнах были достаточно прозрачными В его походке вновь было что-то офицерское, которое я подглядел, когда он вчера утром, вернувшись через Ворота в Крольчатник, заходил в нежилой коттедж. Перед моим визитом к Кузьмичу я пробовал ту дверь. Она, конечно, была заперта.

— Володя, я правильно понял, меня вызывают?

— Абсолютно правильно.

— Тогда побудьте в той комнате, если не затруднит. Я только оденусь, соберусь.

Я решил принципиально не заговаривать о произошедшем час назад. Ни с кем из них. Пусть начинают сами. Володя, Юноша Бледный, кажется, тоже не собирался. Он громко сказал через стену:

— Да ничего особенного не надо, вы к обеду обратно будете. Никаких там чудес и откровений. Вас просто хотят спросить, как устроились, не надо ли чего. Вас ведь впервые вызывают? Вот и не беспокойтесь, у нас у всех так было, первые разы не значат ничего.

— Я не беспокоюсь, — сказал я, входя в «кабинет», где до того, как отправиться в душ, успел привести все в исходное положение. — У меня полное впечатление, что в Крольчатнике все знают не просто больше, чем говорят, а прямо-таки патологически больше. В опасных для здоровья и самой жизни дозах.

— Конечно. Вы сами разве не так?

Совсем без радужек у него были глаза. Я не нашелся, что ему ответить. На улице солнце наискось простреливало поредевшие кроны. Бледный Володя шел рядом со мной плечо в плечо. От Ларис Иванны у него эта привычка? На густо устилавшие траву и изумрудный мох обломанные ветки, шишки и хвою внимания не обращал. Как будто так и надо. Поодаль улеглась сосна с вывороченными корнями, пласт поднятой комлем земли возвышался метра на два. Юноша не повернул головы.

— Мне не нравится название «Крольчатник», — говорил он, словно вещая. — Унизительно как-то. «Территория» — более нейтрально.

— Кузьмич… Кузьма Евстафьевич утверждает, что «Крольчатник» есть его изобретение. Крестный отец.

— Ерунду порет Кузьма Евстафьевич. Им тут и не пахло. И Территория была не здесь, эта глупая кличка сюда вместе с хозяйством переехала. Не знаю, кто выдумал, никто не знает.

Я понял, что не удержусь и стану спрашивать. Пришел сам, говорить настроен, грех не использовать. Все-таки впереди — Ворота, и я не могу позволить себе остаться подвешенным, как… Хоть за что-то мне надо зацепиться, хоть что-то знать. Кстати, причина Володиной словоохотливости тоже достаточно прозрачна. До Ворот оставалось метров триста. При желании их можно растянуть на пять-шесть минут.

— Володя, вы ответите на ряд моих вопросов? Сейчас, быстро, пока идем, если вы опасаетесь, что разговор в помещении могут засечь.

— Попробуйте. Хотя вам и так все расскажут со временем. Только не на все вопросы я обещаю отвечать.

— Где мы находимся? Что это за Крольчатник? Территория. Кому принадлежит?

Бледный неопределенно улыбнулся. Вот-вот, и усмешечка у него соответствующая — как бы отрешенная от всего и вся.

— Мы находимся недалеко от южной оконечности Уральского хребта. Территория представляет собой бывший дачный поселок для семей партработников. Когда была КПСС, имею я в виду. Конечно, теперь тут все модернизировано, перестроено. Ближайший крупный населенный пункт — Бузулук.

Он любезно замедлил шаг. Мы вроде не шли к цели, а будто прогуливались.

— Давно сюда переехало «хозяйство», как вы говорите?

— Осенью прошлого года. Зима у нас была трудная. Здесь вообще суровые зимы, снежные.

— Почему нет персонала? Или он бывает? Что за чудеса со столовой? Из снега сами откапывались?

— Да уж, откапываться приходилось самим. Мы полностью на самообеспечении. Полностью, вы понимаете?

Ни черта я не понимал. В моем чуланчике стояла стандартная ОГВ, под окнами ребристые радиаторы, у пола и под потолком — замкнутая система труб. Сперва я думал, что в котле помещены тэны, но оказалось, что топиться должно живым огнем. Судя по крошкам и черной пыли, топливом служил уголь. Посреди Крольчатника они антрацитовый разрез открывали?

— Нам, находящимся здесь, не ставят никаких условий, — опять вещал Бледный, — ничего от нас не требуют. Вы увидите сами, от вас тоже ничего требовать не будут.

— Бывало и по-другому, — не удержался я.

— У нас у каждого бывало по-другому. Были требования сотрудничества и довольно жесткие. Исходившие из разных источников. Пока мы не оказывались здесь, где можем просто жить спокойно, и это уже неплохо.

— И верите, что так будет и впредь?

— Игорь, у нас считается неприличным задавать этот вопрос. Неблагородным.

До Ворот оставалась всего одна минута и сотня шагов. Я вовремя вспомнил об уловке, пришедшей мне в голову при ночной беседе с Кузьмичом.

— Знаете, Володя, мне и вправду трудно пока разобраться. У вас тут, как Кузьма Евстафьевич мне сказал, коллектив устоявшийся. Свои дружбы, симпатии. Антипатии, наверное, тоже, куда ж без этого. Вот Правдивый, например, остро переживает вашу с Ларис Иванной дружбу. Такие слова говорит, стоит вас вместе увидеть. А что такого? По-моему, так — дай Бог…

На роду мне написано интриганом быть. Невзирая на простецкую физиономию. У Юноши, почудилось, аж его вечно мокрая прическа встала гребнем, как у рассерженной ящерицы.

— Пусть говорит что хочет. Поменьше верьте, что Саша Правдивый болтает. Неужели вы не поняли, что все его шоферские байки — лажа? Он большегрузы только на картинках видел. Попробуйте с ним о компьютерах поговорить, обо всяких электронных заморочках. Между прочим. — Бледный Володя остановился посреди тропинки. — Вы спрашивали о чудесах столовой. Его достижения. Правдивый в нашей системе жизнеобеспечения — самый ценный кадр. Дружите с ним, Игорь Николаевич, не обращайте внимания на слова.

Я давно уже слышал стук топоров в стороне. Теперь я увидел. Самый ценный кадр в системе жизнеобеспечения трудился сучкорубом. Пошатывающийся Сема помогал ему, оттаскивал ветки. Они расчищали дорожку к Ларисиванниному домику. Нас видеть не могли.

Вот и Ворота. Как он подаст сигнал, что мы уже здесь? Никаких скрытых кнопок, хоть и облазил, кажется, сверху донизу, я на них не нашел. Впрочем, могут быть какие-нибудь скрытые камеры, не исключено.