Проповедник - Камилла Лэкберг

— Я считаю, что вам стоит поговорить с Робертом и Йоханом Хульт, племянниками моего мужа, и спросить их, что они делали вчера.

— Лаине, это совершенно ни к чему.

— Тебя вчера здесь не было, так что ты не знаешь, как это неприятно, когда камни разбивают окна, влетают в дом и падают рядом с тобой. Между прочим, они могли попасть в меня. И ты знаешь так же хорошо, как и я, что здесь побывали эти два идиота.

— Лаине, но мы же с тобой договорились… — процедил Габриэль сквозь зубы, и желваки заиграли на его скулах.

— Это ты договаривался. — Она проигнорировала Габриэля и повернулась к Патрику, неожиданно проявив характер. — Как я уже сказала, я их не видела, но могу поклясться, что это были Йохан и Роберт. Их мать, Сольвейг, побывала здесь днем и вела себя совершенно неприлично, а эти двое — настоящие выродки, так что… Да вы и сами это хорошо знаете, они из полиции не вылезают.

Она посмотрела на Патрика и Ёсту, которым не оставалось ничего другого, как молча кивнуть в подтверждение. Лаине сказала чистую правду: им действительно регулярно приходилось иметь дело с пресловутыми братцами Хульт, едва те перестали под стол пешком ходить. Лаине с вызовом посмотрела на Габриэля, как бы спрашивая: осмелится ли он возразить ей, но тот лишь пожал плечами, всем своим видом показывая, что умывает руки.

— А что послужило причиной скандала с их мамашей? — спросил Патрик.

— Честно говоря, она из тех людей, которым не надо особых причин. Она всегда нас ненавидела, но вчера просто взбесилась, услышав новость о девушках, которых вы нашли на Кунгсклюфтане. Блистая своим безграничным интеллектом, она додумалась до того, что эта находка доказывает невиновность ее мужа Йоханнеса, — кричала, что его оклеветали, и винила в этом Габриэля.

Лаине говорила, все повышая голос, и показала на своего мужа, который сидел с совершенно отсутствующим видом, — казалось, что в мыслях он пребывает где-то далеко и даже не слышит разговора.

— Да, я читал в старых газетах о том, как исчезли девушки, и там писали, что ты заявил в полицию на своего брата и он стал подозреваемым. Не мог бы ты рассказать об этом?

Что-то едва заметно дрогнуло в лице Габриэля, совсем чуть-чуть, но все же стало ясно, что вопрос ему неприятен. Помолчав, Габриэль ответил совершенно спокойным, ровным голосом:

— Прошло уже много лет. Если вы хотите спросить, настаиваю ли я по-прежнему на том, что действительно видел Сив Лантин вместе с моим братом, то я отвечу «да». Я был в больнице в Уддевалле у моего сына, он тогда болел лейкемией, а потом поехал домой. На дороге, которая идет вверх на холм Брэкке, я увидел машину брата. Мне показалось странным, что он разъезжает среди ночи, поэтому я посмотрел на его машину довольно внимательно. И я увидел девушку: она сидела на пассажирском сиденье, положив голову на плечо брату, похоже было, что она спит.

— А откуда вы узнали, что это была Сив Лантин?

— А я этого и не знал, но потом в газете напечатали ее фотографии, тогда я ее сразу же и опознал. Кроме того, я никогда не говорил, что мой брат убил тех девушек, и не считал его убийцей, как об этом судачат люди в поселке. Я лишь сообщил в полицию, что видел Йоханнеса с девушкой. Я полагал, что это моя обязанность, мой долг как гражданина. Это не имело никакого отношения к нашим делам и конфликту между нами, как утверждают некоторые. Я описал только то, что видел, а выяснять, что это значило, по моему мнению, входит в обязанности полиции. И что совершенно достоверно и является фактом, так это то, что против Йоханнеса не было найдено никаких доказательств, так что я считаю, что вся эта дискуссия бессмысленна.

— Ну а что ты сам по этому поводу думаешь? — спросил Патрик и с любопытством посмотрел на Габриэля. Он с трудом представлял себе, что кто-то может быть настолько образцово добросовестным, чтобы выдать собственного брата.

— Я ничего не думаю, я лишь придерживаюсь голых фактов.

— Но ты же все-таки знал своего брата. Как ты думаешь, мог ли он совершить убийство?

— У меня с братом было очень мало общего, иногда я даже задавал себе вопрос: действительно ли мы братья? Ты спрашиваешь, допускаю ли я, что мой брат мог взять чью-либо жизнь. — Габриэль развел руками. — А я вообще-то не знаю, я не настолько хорошо знал Йоханнеса, чтобы ответить на этот вопрос. Кроме того, вопрос скорее теоретический, его можно считать излишним или даже праздным после недавних событий, когда нашли девушку, не так ли?

После этих слов Габриэль счел разговор оконченным и поднялся с кресла. Патрик и Ёста, не напрягаясь, поняли этот весьма прозрачный намек, поблагодарили и отправились восвояси.

— Что скажешь? Поедем поговорим с парнями, спросим, что они делали вчера вечером?

Риторический вопрос повис в воздухе, потому что Патрик уже ехал к дому Йохана и Роберта, не дожидаясь ответа Ёсты. Патрика здорово злило его безразличие и инертность. Что надо сделать для того, чтобы этот чудик ожил, — трясти его все время? Безусловно, Ёсте недолго оставалось до выхода на пенсию, но сейчас он его напарник и должен делать свою работу.

— Ну, что ты об этом думаешь? — спросил Патрик с заметным раздражением.

— Не знаю, что хуже в нашей ситуации: у нас есть убийца, который убил по меньшей мере трех девушек в течение двадцати с лишним лет, и мы не имеем ни малейшего понятия о том, кто это сделал. А может, тогда это действительно был Йоханнес Хульт, который замучил и убил Сив и Мону, а сейчас появился кто-то новый, который его копирует. Если мы принимаем второй вариант, то, наверное, нам следует связаться с тюрьмами и посмотреть данные об осужденных: был ли среди них кто-нибудь, кто сел примерно в то время, когда пропали Сив и Мона, и вышел на свободу недавно, примерно в то время, когда была убита немецкая девушка. Это могло бы что-то объяснить, — размышлял вслух Ёста, а Патрик с интересом поглядывал на него. Старик совсем не дурак, голова у него работает.

— Я думаю, особых сложностей тут не возникнет. У нас в Швеции совсем немного таких, кто отсидел двадцать лет. Ты этим займешься, когда мы вернемся в участок?

Ёста кивнул и оставшуюся часть пути сидел молча, глядя в окно. Дорога к сторожке лесника становилась все хуже и хуже. Но все же напрямую, по проселку, они добрались от дома Габриэля и Лаине до маленького домика Сольвейг и ее сыновей гораздо быстрее, чем если бы поехали в объезд. Прибыв, они словно очутились на свалке. Останки трех машин в разной стадии разрушения, казалось, простояли здесь вечность, окруженные беспорядочными кучами каких-то деталей и железок непонятной принадлежности. Семейка крысятничала напропалую, и Патрик подозревал, что если тут хорошенько пошарить, то наверняка попадутся вещи, украденные в округе. Но сегодня они приехали не за этим.

Им навстречу из автомобильного сарая вышел Роберт, который возился там с развалюхой. На нем болтался совершенно уделанный комбинезон, когда-то серо-голубого цвета. Руки Роберта были по локоть в масле, а лицо разукрашено мазутными полосами — ни дать ни взять индеец на тропе войны. Вытирая руки куском ветоши, он подошел к ним.

— Ну и какого хрена вам сейчас надо? Если надумали шмонать, то сначала покажите документ по всей форме, а иначе кукиш вам с маслом, а не обыск.

Роберт говорил довольно фамильярно, почти по-свойски. Ничего удивительного: им часто приходилось общаться. Патрик приподнял руки успокаивающим жестом.

— Спокойно, мы не собираемся ничего искать. Поговорить надо — и все.

Роберт глянул на них подозрительно, но потом изволил кивнуть.

— И с твоим братцем тоже поговорить надо. Он дома?

С явной неохотой Роберт кивнул еще раз и заорал, повернувшись к дому:

— Йохан, легавые приперлись! Разговоры разговаривать будут.

— Может, лучше пройдем в дом и поговорим там?

И, не дожидаясь ответа, Патрик пошел к двери, Ёста двинулся следом. Роберту не оставалось ничего другого, кроме как возглавить процессию. Он не стал снимать комбинезон, а тем более мыться — да, пожалуй, это и ни к чему: Патрику уже доводилось совершать набеги на логово братцев, и он знал, что творится в доме. На всем лежал толстый слой грязи. Наверное, когда-то давно, много лет назад, этот маленький домик был очень уютным, но никто ни о чем не заботился, и сейчас он выглядел так, словно вот-вот развалится.

Обои мрачного коричневого цвета, отставшие по краям, в потеках и заляпанные, делали комнаты еще темнее и теснее. Кроме того, казалось, что их с самого начала клеили на стены в страшной спешке и поэтому очень криво.

Патрик и Ёста кивнули Сольвейг, которая сидела за кухонным столом, полностью занятая своим альбомом. Темные волосы нечесаными прядями падали на лицо, и, когда она нервным жестом отбросила их, ее пальцы тут же заблестели от жира. За едва живым кухонным столом Патрик непроизвольно вытер руки о шорты и потом опасливо сел на стул. Из смежной комнаты с весьма неприветливым выражением лица появился Йохан и сел рядом с братом на кухонный диван. Патрик поглядел на всю семейку и отметил фамильное сходство. Сольвейг передала часть своей давно ушедшей красоты сыновьям. Патрик слышал, что Йоханнес был видный мужчина, и коль скоро сыновья пошли в него, смотрелись они, в общем-то, неплохо. Но чувствовалось в них что-то скользкое, вызывавшее не самые приятные ощущения.