За красивые глаза (сборник) - Светлана Алешина

Возмущению прапорщика не было предела. Проучить салагу было просто необходимо. Поэтому Черных просто снял автомат с гвоздя и ушел. Можно представить, что чувствовал солдат, когда вернулся на пост и не обнаружил на месте оружия.

За нарушение устава рядовой провел трое суток на «губе» и злобу на «злой прапор» затаил. И вскоре ему подвернулся случай достойно отомстить.

Прапорщик Черных подошел к складу. Вообще-то необходимо было сначала брать разводящего, чтобы тот отпирал склад. Однако идти за ним было далеко, к тому же ничего противозаконного прапор не замышлял. Поэтому он пренебрег уставом и просто стал отпирать склад, чтобы взять там пару портянок. И тут сзади раздалась автоматная очередь. Черных упал на землю. Прямо в холодную октябрьскую лужу. Осторожно повернул голову. Сзади, нацелив на него автомат, стоял рядовой Яндарбиев.

– Ты что, ошалел? – вскрикнул Черных.

– Не по уставу, – ответил узбек. – Тут нада разводящий брать, он отпирать, а ты нарушать. Будем разводящий ждать, он разбираться.

Напрасно «злой прапор» пытался приказывать, просить – злопамятный рядовой был непреклонен. Разводящий пришел через два часа. И долго ржал, разглядывая грязного и дрожавшего от холода прапорщика.

После этого Черных провалялся два месяца в госпитале с двусторонним воспалением легких, но усвоил на всю жизнь – устав превыше всего. Из-за плохого здоровья он был переведен в Прибалтику, где и женился. Жена работала официанткой в столовой, она была детдомовской. Поэтому Гришенька с казенной однокомнатной квартирой был для нее господином, которого она слушалась беспрекословно. И терпела все солдафонские выходки Григория. А он требовал от нее встречать мужа по стойке «смирно», а если муж хотел выпить, нужно было бежать к соседке, занимать деньги, потому что дома они уже два дня как кончились, а потом бежать за водкой. В квартире должен быть идеальный порядок, и за одну-единственную грязную тарелку в раковине можно было получить солдатским ремнем по пояснице.

Покорности Гришеньке мать научила дочь. Наташа выросла слабым и бессловесным существом. Она знала, что, если ей чего-то не хватает, папа решит, чего именно. Словом, папа решал все – когда ей ходить гулять, с кем дружить, записаться ли в кружок или завести собаку. Любое выступление против воли отца бывало жестоко наказуемо. Вплоть до лишения пищи. Да Наташа и не противилась воле отца, безвылазно находясь дома и общаясь лишь с сопливыми малолетками на три, а то и пять лет младше себя.

Случившееся той ночью Григорий помнил достаточно отчетливо. Он не понимал, почему это в голову его дочери втемяшилось, что именно этот приблудный щенок будет жить в их квартире? Разве он говорил когда-нибудь о животном в доме? От него же и шерсть, и вонь – непорядок! Поэтому он просто утопил щенка, чтобы выбить блажь из головы глупой девчонки. А Наташка обиделась. Он видел, куда побежала его дочь. Он засек время. Ровно через час решил вытащить ее оттуда за волосы, притащить домой и доказать, что заботится только о ее благе.

Жена позвала пить чай, и Григорий не видел, как в пещеру вслед за его дочерью вошел их сосед Эйгелис. Очень странный и недисциплинированный тип. Зато Черных отлично видел, как этот тип, выскочив из пещеры, на ходу застегнул брюки и побежал прочь. До конца часа оставалось еще пять минут, но отец ринулся на помощь дочери. Наташа лежала, беспомощно раскинув руки, словно подбитая птица, сломанная кукла. В том, что с ней сделали несколько минут назад, не оставалось сомнений. Кто ЭТО сделал, сомнений у прапорщика тоже не было…* * *

– Кто там? – послышался голос из-за двери.

– Откройте, милиция!

«Вот и все, – спокойно подумал Черных. – Они обо всем догадались и пришли арестовывать меня. Им не объяснишь чувств отца. Им не расскажешь, что этот подонок сделал с моей Наташкой. Тюрьма? Нет! Сдаться им – значит проявить слабость. А офицеры не сдаются!»

– Откройте, или мы выломаем дверь! – вновь донеслось из-за двери.

Надо решать быстро. Нет, он не испугался тюрьмы. Он всегда был выдержанным человеком. Прапорщик Черных и сейчас взял себя в руки. Стал размышлять хладнокровно. Тюрьма ему вряд ли грозит. У них ведь наверняка нет доказательств. Доказательств просто не может быть. Этого вонючего наркомана он убил собственными руками. Специально приобретенный для этого случая пистолет выбросил в реку. Нет никаких свидетелей, никаких улик. А догадываться они могут сколько угодно.

Но все равно, он не станет с ними разговаривать, не станет ничего объяснять. Чтобы все узнали, что сделал этот подонок с его дочерью? Она и так уже заплатила за чужую вину своим здоровьем, неужели еще платить и своим именем? Не будет этого.

Он вдруг почувствовал, что смертельно устал. Все это время он жил в постоянном напряжении. После того как дочь угодила в психушку, а жена, не выдержав такого горя, умерла, он жил только жаждой мести. Он тратил время и силы на поиски этого Эйгелиса. И наконец-то ему повезло. Он отомстил. И… все. Теперь он может отдохнуть. Все равно ему больше незачем жить…

Черных быстро снял аккуратно замаскированную паркетину, достал из тайника в полу «макаров».

«Вот и все», – в последний раз подумал он, поднося пистолет к виску и нажимая на курок…

Звук выстрела совпал с грохотом выбитой мощными милицейскими телами двери.

– Не надо, не ходи, – остановил Ларису, собиравшуюся войти в квартиру, поникший Нилов.

Лариса все поняла сразу. Конечно, в жизни ей приходилось видеть немало трупов, но никогда ощущения, возникавшие у нее при этом, нельзя было назвать приятными. Поэтому она послушно сделала шаг назад. Неожиданно ей сделалось душно, а сердце словно сжала холодная ладонь.

– Сейчас, сейчас поедем домой, – пообещал Валерий. – Теперь здесь есть работа только для медиков и оперативников, а не для группы захвата.

– Но все равно, тебе разве не надо остаться? – удивилась Лариса.

– Ты забыла, что не я официально веду это дело? Вот пусть тот, кому положено, и отрабатывает свой хлеб.

– Эй, Нилов, ты не домой? – окликнул его старший лейтенант.

– Домой, а что?

– Может, подвезешь? Мы же с тобой в соседних домах живем.

– Слушай, Ларис, а может, прогуляемся? – предложил в свою очередь старший следователь Котовой.

– Как хочешь, – пожала она плечами.

Ее все еще не покидало странное чувство нереальности происходящего. Убийство наконец было раскрыто, все обвинения с самой Ларисы сняты, но радость почему-то не приходила. Слишком трагичным оказалось это дело. Оно вскрыло настолько отвратительные человеческие пороки, что просто жить не хотелось в таком грязном мире…

На улице шел снег. Совсем такой, как в первый день ее приезда в Москву, когда у нее украли сумочку и началась эта дикая трагическая история.

«А я ведь так и не посетила «Зебру», – неожиданно вспомнила она о своей изначальной цели поездки в Москву.

– Впрочем, все равно я ничего уже не буду покупать в этой «Зебре», даже если бы у них оказались самые лучшие дизайнерские разработки, – неожиданно произнесла она вслух. – Мне сейчас совсем не до этого. А в «Чайке» и со старым дизайном все просто великолепно.

Лариса вспомнила свой родной ресторан, в котором ей расхотелось что-либо менять. Хотелось, чтобы он оставался таким же родным, милым и привычным. Нилов искоса поглядывал на нее, но до поры до времени ничего не говорил, давая ей побыть наедине со своими мыслями.

– О чем ты думаешь? – наконец тихо спросил Валерий.

– Да так, ни о чем… Снег…

– Да, снег… Теперь ты уедешь?

Лариса удивленно покосилась на Нилова, в голосе которого прозвучали почти сентиментальные нотки.

– Конечно, – вздохнув, подтвердила она. – Я совсем забросила свою дочь. А это до добра никогда не доводит. К тому же с Евгением кое-какие проблемы нужно решить.

– Да, конечно, я понимаю, – грусть в голосе следователя разрослась почти до вселенских размеров. – У тебя семья: муж, дочь. Что тебе какой-то московский мент?

– У меня уже почти нет мужа, – вдруг сказала Лариса. – И вообще… Не говори так, – попросила она, останавливаясь и поворачиваясь к Валерию. – Я очень благодарна тебе. За все. И за помощь, и за…

Она не нашлась, как выразить вдруг нахлынувшие чувства словами. Просто обняла Нилова за его широкую шею и нашла губами его уже почти родные губы. И они долго стояли и целовались на дороге, совсем как глупые подростки. И никакого им больше не было дела ни до Черных, уже сделавшего свой выбор, ни до Артураса Эйгелиса, которого пока отпустили под подписку о невыезде и над которым скоро должен был состояться суд. Ни даже до двух пострадавших девчонок, одна из которых уже покоилась в земле, а другая все бредила во сне, и в бреду за ней все гнался и гнался все тот же черный человек. И никак не мог догнать.

Эпилог

В тарасовском аэропорту Ларису никто не встречал, потому что она специально не стала давать телеграмму о своем приезде. И все же ей стало грустно. Тем более что первое же дело в родном городе, которое нужно сделать, тоже было не особенно приятным. Но сделать его надо сразу. Потом может не хватить духа.