Первый русский национализм… и другие - Андрей Тесля

Родившись в 1810 году в семье московского дьякона, он прошел нередкий для того времени путь одаренных людей – обучаясь в Московской духовной семинарии, он в 1829 году выходит из нее и поступает в Московский университет на нравственнополитическое отделение (в будущем преобразованное в юридический факультет), который и оканчивает в 1833 году в звании кандидата. Однако, несмотря на то что выпускается он четвертым по списку, его дальнейшая карьера идет достаточно тяжело – по окончании университета он определяется канцелярским чиновником в московскую контору Священного синода, в 1836 году заслужив повышение до протоколиста. От дальнейшей канцелярской рутины его спасает Михаил Петрович Погодин, учивший его в бытность Беляева студентом и обративший внимание на трудолюбивого и внимательного выходца из священнического сословия (в свою очередь, Беляев с любовью и признательностью отзывался о своем наставнике; впрочем, отношения их были не без шероховатостей, что, учитывая специфический нрав Михаила Петровича, скорее житейская норма). Благодаря Погодину Беляев поступает в Архив при Московском департаменте Правительствующего Сената, а затем – в Сенатский архив старых дел. Здесь он получает возможность научных занятий, разбирая старые архивные дела и постепенно становясь знатоком приказного московского делопроизводства. Попутно Погодин, любивший извлекать все возможные выгоды и привлекать труд молодых, особенно когда воспользоваться им можно было без денежного обременения, поручает Беляеву описание своего древлехранилища и дает работу в «Москвитянине», где в 1842–1846 годах будут публиковаться преимущественно рецензии Беляева, а в 1844 году он издаст первое свое исследование – «Город Москва с его уездом».

С 1848 года Беляев становится секретарем Московского общества истории и древностей Российских (членом-соревнователем которого он был с 1842 года, а в 1846 году стал действительным членом). В этой должности ему пришлось много потрудиться над выпусками повременного издания Общества – «Временника.», в котором публиковал результаты своих архивных разысканий. Секретарские обязанности приносили отнюдь не только радости – так, в письме к А. Н. Попову, человеку, весьма близкому к славянофильскому кругу, на тот момент уже успевшему переселиться в Петербург, Беляев признавался: «Я еще не сетовал бы, что мне не помогают; но вот грустно, что встречаешь препятствия и неудовольствия даже в настоящее время, а впоследствии не оберешься вздоров и, может быть, порядочных неприятностей за все труды и хлопоты. Не знаю как покончить свое трехлетие. Странно, я не искал секретарства и принял его только из уважения к Обществу; а на меня смотрят как на искавшего сей должности и придираются к безделкам» (Беляев, 1886: 241, письмо от 11 ноября 1849 года). Впрочем, деловые качества и тихий профессионализм Беляева был оценен – и он избирался на должность секретаря три трехлетия подряд (до 1857 года). Работа в Обществе была важна для Беляева и с точки зрения расширения деловых контактов, сближения с университетской и близкой к университету средой – в частности, к славянофилам. Если первые работы Беляева отражают исключительное влияние на него Погодина, то в дальнейшем (с 1846–1847 года) он обретает некоторую самостоятельность от взглядов учителя (Каплин, 2011:10).

Решающее событие в научной карьере Беляева приходится на 1852 год – он назначается исправляющим должность адъюнкта по кафедре истории русского законодательства, на место Н. В. Калачова, и в дальнейшем пройдет все степени университетской карьеры, скончавшись в 1873 году в должности профессора по той же кафедре. Долго и хорошо знавший его Е. В. Барсов в кратком биографическом очерке счел нужным отметить: «Не без лишений учился он в духовных школах, где все давало чувствовать и разуметь, что корень ученья горек. Не без нужды почти двадцать лет готовился он к университетской кафедре» (Барсов, 1882: 14), а С. А. Гадзяцкий констатировал: «<…> теперь он мог наконец отдаться всецело любимым своим занятиям, которым посвятил свою жизнь: правда, в то время как другие вступают на кафедру во цвете сил и здоровья, в период жизни самый богатый свежими силами ума, когда способности достигают высшего развития, Иван Дмитриевич вступил уже пожилым человеком за сорок лет, проведшим лучшую пору жизни в пыльных архивах над старинными бумагами, человеком с вполне сложившимися и отчасти определившимися в предшествующих трудах взглядами» (цит. по: Кривошеев, 2004: 9).

Однако и столь поздно придя в университет, Беляев сумел отойти от исключительно архивной работы, чему, безусловно, способствовал и относительный расцвет славянофильских изданий во второй половине 1850-х – первой половине 1860-х годов, в которых он принимал деятельное участие [64] . Журнальное и научное оживление способствовали авторской активности Ивана Дмитриевича: с первого же номера «Русской беседы» в ней появляются его статьи – сначала вызвавшая горячую полемику о русской общине рецензия на статью Б. Н. Чичерина «Обзор исторического развития сельской общины в России» (опубликованную в «Русском вестнике»), а в 1859 году печатается наиболее известная работа историка – «Крестьяне на Руси» (в 1860 году вышедшая отдельным изданием), на долгое время остававшаяся основным исследованием по данной теме (Кривошеев, 2004: 11). В дальнейшем он будет активно публиковаться на страницах аксаковского «Дня», став ценным (хотя и не особенно любимым: Фетисенко, 2001:115) сотрудником для Ивана Сергеевича, чье издание испытывало постоянный в них недостаток [65] .

Славянофильским кругом было инициировано и наиболее концептуальное исследование, созданное Беляевым, – «Судьбы земщины и выборного начала на Руси», опубликованное впервые лишь спустя тридцать два года после смерти историка [66] . Согласно предисловию, предпосланному первому изданию текста в 1905 году, «в 1864 г. великая княгиня Елена Павловна выразила желание Юрию Федоровичу Самарину, чтобы было написано исследование о начатках представительных учреждений в России» [67] . Самариным была составлена программа исследования, которая, после одобрения великой княгиней, была передана для исполнения Ивану Дмитриевичу Беляеву, призванному составить текст по заранее одобренным принципам (сам же текст должен был, очевидно, выступать как «историческое обоснование» реформ в их славянофильской интерпретации). Программа, легшая в основание исследования, представляла собой сжатое изложение исторического развития начал «Земли» и «Государства», как они разрабатывались славянофилами с конца 1840-х годов (см. подробнее: Цимбаев, 1986). Тем интереснее сравнить, в какой степени она претерпела изменение при обращении к конкретно-историческому материалу.

В согласии с изначальным тезисом К. С. Аксакова: «Русская земля есть наименее патриархальная, – наиболее семейная и наиболее общественная (именно общинная) земля» (Аксаков, 1889: 123), Беляев полагает общинное начало основополагающим принципом устройства русской жизни [68] , связывая, однако, его с городским строем: «<…> городской общинный строй жизни у Русских Славян проник даже в семейство, так что славянское на Руси семейство было столько же родовым, кровным, сколько и общинным союзом, в котором все взрослые члены семейства имели свой голос в семейной думе и представителем которого был не отец, или родоначальник, а хозяин. Конечно, ежели отец семейства был жив и чувствовал себя в силах, то он же был и хозяином, представителем семейства; но как скоро отец умирал или отказывался от хозяйства по старости или нездоровью, то семейная дума выбирала в хозяева и представителя семейства способнейшего, хотя бы и не старшего по родству, как это и теперь делается в крестьянских семействах на Руси. Но и не в этом одном заметно сходство с общиною в славянской семье на Руси, а и в том, что семья, точно так же как и община, принимает в себя пришельцев, или приемышей, вовсе не родню, и дает им право членов семейства наравне с родными, и, смотря по способностям, выбирает их даже в хозяева или представители семейства» (СЗ, 27). Вместе с тем Беляев подчеркивает, что «при таком внутреннем, более или менее одинаковом устройстве общественной жизни на всех степенях общества, начиная от старшего города до семьи, Славяне на Руси в древности представляли несколько самостоятельных независимых миров, из коих каждый составлял отдельное племя или отрасль племен» (СЗ, 27). Этот аспект внутреннего многообразия отражает и интерес к «федералистской теории» Н. М. Костомарова (ко многому во взглядах которого с интересом и отчасти с сочувствием относился И. С. Аксаков в самом начале 1860-х годов), и собственный интерес Беляева к областным исследованиям, нашедший отражение в его «Рассказах из русской истории», три последние книги из четырех, которые он успел подготовить до своей кончины, посвящены исследованию отдельных русских земель [69] .