На музыке. Наука о человеческой одержимости звуком - Дэниел Левитин

что у нее успокаивающий голос, и вы вспоминаете времена, когда сидели с ней на прекрасной лесной поляне, грелись на солнышке и медитировали. От разговора с Эдвардом вы получаете заряд энергии, а от общения с Тэмми — чувство напряжения. Вы берете телефон, звоните любому из друзей и испытываете определенную эмоцию.

Таких «одномерных» друзей у вас могут быть сотни и тысячи, и каждый из них способен вызывать определенное воспоминание, переживание или изменение настроения. Это и есть ваши связи. Контакт с ними меняет ваше состояние. Если бы вам нужно было общаться с Ханной и Сэмом одновременно или сначала с одним из них, а затем сразу с другим, то от разговора с Ханной вы бы ощутили радость, а от общения с Сэмом — грусть и в конце концов вернулись бы к тому, с чего начинали, — к нейтральному состоянию. Мы можем добавить еще один нюанс, который заключается в весе, или силе влияния, каждой из связей, то есть в том, насколько вы близки с человеком в определенный момент. Этот вес и определяет то, насколько сильно человек может изменить ваше состояние. Если вы ощущаете себя, условно говоря, в два раза ближе к Ханне, чем к Сэму, то после одинаковых по длительности разговоров с ними двумя вы все равно будете ощущать радость, но не настолько сильную, как после разговора с одной только Ханной: общение с Сэмом огорчит вас, но отнимет лишь половину той радости, какую подарил вам разговор с Ханной.

А теперь предположим, что все эти люди способны общаться и друг с другом и у каждого из них состояние тоже может меняться до определенной степени. Хотя Ханна жизнерадостна по натуре, ее позитивность слабеет от общения с грустным Сэмом. Если вы позвоните энергичному Эдварду сразу после того, как он поговорит с напряженным Тэмми (который только что положил трубку после общения с ревнивой Жюстиной), то Эдвард может вызвать у вас новое сочетание эмоций, которого вы еще не испытывали, — своего рода напряженную ревность, на выражение которой и какие-то действия в связи с ней у вас теперь много энергии. Любой из этих друзей также может позвонить вам в любое время и подарить целый букет чувств и переживаний, собранный при их взаимодействии, причем каждый в сети ваших знакомств влияет на каждого, с кем общается, а вы, в свою очередь, тоже вызываете у всех какое-то чувство. Если у вас тысячи друзей с подобным взаимодействием, а в гостиной стоит множество телефонов, каждый из которых без умолку звонит весь день, то разнообразие эмоциональных состояний становится поистине безграничным.

Общепризнан тот факт, что наши мысли и воспоминания возникают из мириад связей подобного рода, созданных нашими нейронами. Однако не все нейроны одинаково активны в одно и то же время — это вызвало бы у нас в голове какофонию из образов и ощущений (такое происходит при эпилепсии). Определенные группы нейронов — можно назвать их сетями — активируются во время определенных когнитивных процессов и способны, в свою очередь, активировать другие нейроны. Когда я ударяюсь пальцем ноги об угол, рецепторы в ушибленном месте посылают сигналы в соматосенсорную кору. Это запускает цепочку активаций нейронов, заставляющую меня испытать боль, отдернуть ногу от объекта, о который я ее ударил, а еще, возможно, непроизвольно открыть рот и закричать: «&%@!»

Когда я слышу гудок легковой машины, молекулы воздуха, воздействующие на мою барабанную перепонку, вызывают электрические сигналы, которые передаются в слуховую кору. Это провоцирует цепочку событий, задействующих совершенно иную группу нейронов, нежели удар пальцем об угол. Во-первых, нейроны слуховой коры обрабатывают высоту звука так, чтобы я мог отличить гудок легковой машины от звука с другой высотой, например от гудка грузовика или гудка болельщика на футбольном матче. Другая группа нейронов активируется для того, чтобы определить, откуда исходит звук. Эти и другие процессы вызывают зрительную ориентировочную реакцию: я поворачиваюсь к источнику звука, чтобы узнать, что его издает, и, если необходимо, мгновенно отскакиваю назад[8] (в результате действий нейронов в моторной коре, куда пришел сигнал от нейронов в эмоциональном центре — миндалине, сообщающий о неизбежной опасности).

Когда я слышу фортепианный концерт Рахманинова № 3, волосковые клетки у меня в улитке уха разбирают поступающий звук по диапазонам частот и передают электрические сигналы в первичную слуховую кору — область А1, сообщая ей, какие частоты есть в этом сигнале. Дополнительные области в височной доле, включая верхнюю височную борозду и верхнюю височную извилину с обеих сторон мозга, помогают различать тембры, которые я слышу. Если я хочу узнать эти тембры, то вовлекается гиппокамп, чтобы воспроизвести память о похожих звуках, которые я слышал раньше, и тогда мне нужно получить доступ к своему мнемоническому словарю, что потребует использования структур, находящихся на стыке височной, затылочной и теменной долей. Эти области одинаковые, но активируются не так и не теми группами нейронов, которые обрабатывают сигнал автомобильного гудка. Однако активируются совершенно новые группы нейронов, когда я определяю последовательности нот, то есть высоты звука (дорсолатеральная часть префронтальной коры и поля Бродмана 44 и 47), ритмы (латеральный мозжечок и червь мозжечка) и эмоции (лобные доли, мозжечок, миндалина и прилежащее ядро — часть целой группы структур, задействованных в ощущении удовольствия и вознаграждения, будь то вкусный ужин, секс или прослушивание приятной музыки).

В какой-то степени, если комната колеблется от глубоких звуков контрабаса, могут активироваться некоторые из тех нейронов, что сработали, когда я ударился пальцем ноги, — чувствительные к тактильной информации. Если высота звука автомобильного гудка — А440, то нейроны, настроенные на активацию при сигнале о такой частоте, скорее всего, активируются и сделают это снова, когда та же частота прозвучит в произведении Рахманинова. Но мои внутренние психические переживания, скорее всего, будут отличаться из-за разных контекстов и разных нейрональных сетей, задействованных в этих двух ситуациях.

Отличается и мое восприятие гобоя и скрипки, а также опыт их прослушивания — и то, как Рахманинов использует их в своем произведении, вероятно, вызовет у меня реакцию, противоположную той, какую я испытываю по отношению к гудку легкового автомобиля. Я не испугаюсь, а скорее расслаблюсь. Те же нейроны, которые срабатывают, когда я ощущаю безмятежность и чувство безопасности, могут отреагировать и на спокойные фрагменты концерта.

Благодаря слуховому опыту я научился ассоциировать автомобильные гудки с опасностью или, по крайней мере, с тем, что кто-то хочет привлечь мое внимание. Как так получилось? Некоторые звуки по своей сути успокаивают, а другие пугают. Несмотря на большие межличностные различия, мы рождаемся