Эрос - Хельмут Крауссер

– Разве такое возможно? Ведь по нашим законам людей полагается хоронить исключительно на кладбищах…

– Видите ли, такие персоны, как Александр фон Брюккен, обладают определенными привилегиями. Даже если ты мертвый Александр фон Брюккен. В крайнем случае, если этот парк не будет давать покоя властям, им придется объявить его кладбищем.

– Изысканно.

– Многое в жизни – лишь вопрос того, как назвать предмет, с какой стороны на него посмотреть. Думаю, шеф не захочет приостановить строительные работы. Но, если желаете, я попрошу его об этом. Ведь о вашем удобстве я обязан заботиться в первую очередь.

Я ответил, что не нужно беспокоиться, что шум мне нисколько не мешает и я очень виноват, что разбудил его.

Лукиан ответил, что все равно не спал, и пожелал мне доброй и безмятежной ночи.

День третий

Май 1961

Вуппертальский университет, актовый зал между Рольфом и Софи происходит жаркий спор который становится роковым в их жизни. В бумагах фон Брюккена хранится запись этого чрезмерно громкого разговора.

– Я хочу, чтобы у меня была нормальная семья! Давно пора, в нашем-то возрасте!

– Рольф, у меня на носу окончание университета!

– Ну и что? Как раз удобный момент.

– А если я провалюсь на экзаменах? Тогда мне придется повторить курс, а если у меня на шее будет еще и засранец…

– Не засранец, а ребенок. Мой и твой. Как ты можешь так говорить?

– Я не хочу детей. Может, потом, не сейчас.

– Но мы можем по меньшей мере пожениться! Хотя бы ради моих родителей. Мы могли бы жить счастливо!

– Могли бы. Но не живем.

– И ты говоришь это мне прямо в лицо?…

– А куда прикажешь говорить тебе это? В задницу?…

Я вернул фон Брюккену запись диалога.

– Что-то я не все понимаю. Кто-то прятался за колонной и стенографировал их разговор?

– За колонной или где-то еще, не знаю. Но парочка ссорилась действительно громогласно.

Фон Брюккен посмотрел в сторону, затем на потолок, потом понурил голову и сказал, что собирал то, что было можно. Ведь он являлся коллекционером. Страстным коллекционером. И не надо смотреть на него с таким укором.

В 1961 году Софи получает степень магистра политологии и не собирается беременеть. Рольф предпринимает последнюю попытку переубедить ее, но безуспешно. После этого он довольно неожиданно разрывает с ней все отношения.

Софи давно уже вынашивала планы после окончания университета переехать из ФРГ в ГДР, но начавшееся строительство Берлинской стены умерило ее пыл. Она сомневается, молено ли насильно осчастливить людей, пусть даже совсем недалеких? Допустимо ли «заживо хоронить» их за бетонной стеной? Постепенно Софи понимает, что одной ее убежденности в идеалах социализма недостаточно для того, чтобы противостоять угнетению, и что ее представлениям о справедливом социализме как о логическом общественном прогрессе, отвечающем чаяниям людей, нанесен сокрушительный удар.

Что же ей делать дальше? Опять садиться за кассу супермаркета? Теперь, когда Рольф больше не помогает ей материально и родители Биргит покинули этот мир, не оставив после себя ни пфеннига, Софи приходится все труднее. КПГ окончательно запретили. Биргит дает ей взаймы без процентов. Софи берет эти деньги, чтобы поразмыслить на досуге о своей дальнейшей жизни. Она решает заниматься наукой и получить ученую степень. Софи принимает активное участие в первых пасхальных маршах против ядерного вооружения Германии[14] и берет на себя организаторские функции. На предвыборном плакате ХДС[15] красуется портрет Аденауэра: «Никаких экспериментов!». Софи проливает слезы из-за гибели собаки Лайки, космической путешественницы.[16] Суд приговорил Адольфа Эйхмана[17] к смертной казни, приговор приведен в исполнение. Софи пишет письмо Ханне Арендт,[18] но письмо теряется на почте. Так и не дождавшись ответа, она начинает считать всех философов высокомерными зазнайками, а саму себя – серостью, недостойной даже переписки. Элвис Пресли проходит военную службу в Германии, на Кубе приходит к власти Кастро, Кеннеди становится президентом США, Гагарин покоряет космос, Пеле повелевает кожаным мячом, Мэрилин Монро умирает а Кеннеди объявляет себя берлинцем.[19] Софи влюбляется в Камю – нет, конечно, в его работы тоже, но немаловажную роль здесь играет и внешность мыслителя. К сожалению, Камю, как и Джеймс Дин, тоже отправился к праотцам.

– Что же она написала Ханне Арендт?

– Понятия не имею. Ведь у нас по закону, как-никак, тайна переписки. Вы что думаете, я перехватывал ее письма?! Об этом письме я узнал позже, из ее дневника. Нет, все мои тайные действия по отношению к Софи отличались сдержанностью и уважительностью. Однако мне пришлось распорядиться, чтобы в Берлине построили эту идиотскую стену лишь для того, чтобы не потерять Софи из виду. – Заметив мое изумление, фон Брюккен довольно ухмыльнулся.

– Пардон, это, конечно, шутка. А если говорить по существу, то Вторая мировая война не стала для Германии такой опустошительной, как принято считать. Погиб лишь каждый десятый немецкий солдат. У русских этот показатель гораздо хуже. И еще: к концу войны оказались разрушены всего около пятнадцати процентов гигантских немецких заводов. Это очень важный факт, который вы должны иметь в виду и учитывать, на какой почве произросло так называемое «экономическое чудо». Итак, если вы признаёте за мной некоторую власть, то помножьте ваши представления на десять или на двадцать, чтобы хотя бы примерно приблизиться к истине. В тридцать лет я был Богом, или почти Богом, обладая такой властью, что не снилась ни одному смертному. Но по большому счету мне было на это наплевать и порой хотелось завыть от тоски. Я с головой окунался в работу, чтобы забыться, но заглушить боль не так просто… Ах, сформулируйте это за меня вы.

Нельзя сказать, что Лукиан постоянно жил «дверь в дверь» с Софи. Принуждать его к этому я не мог. Хотя Лукиан официально снимал ту квартиру, но ночевал там лишь по выходным. В конце концов, я не имел права лишать его частной жизни – ему нужно было искать свое счастье, заводить семью и все такое. Допустить, чтобы он отказался от всего ради меня, я не имел права. Но семья Лукиана – молодая жена и шестимесячный сын – трагически погибли в автомобильной аварии, и эта трагедия перевернула всю его жизнь. Он перестал верить в Бога, смертельно обиделся на судьбу и на какое-то время возненавидел и меня. В Вуппертале, как я уже говорил, на меня работали еще несколько информаторов, и даже Лукиан точно не знал, сколько их и кто они такие, поэтому предпринимать что-либо без моего ведома являлось для него весьма проблематичным. Но тем не менее он был хитер, и остался таким до сих пор. Допускаю, что уже тогда он стал моим тайным конкурентом, и у него произошло с Софи нечто такое, о чем я так никогда и не узнал. Однако по большому счету в этом нет ничего страшного. У Софи было несколько мужчин, и довольно неприятных. А Лукиан – неплохой человек. Когда я умру, вы обязательно спросите у него насчет Софи, хорошо? Может, после моей смерти он скажет правду. И если ее узнаете вы, можно считать, что ее узнаю и я, Понимаете?

– Нет. Впрочем… да, понимаю.

Март 1963

Через три месяца после трагедии Лукиан возвращается в вуппертальскую квартиру. Здесь, как ему кажется, ничто не напоминает о Лоре и Бене, и можно попробовать начать жизнь сначала. Пусть мертвые спят спокойно. Он очень любил Лору, а крошечного сынишку – еще больше, хотя выразить свои чувства словами он не в состоянии. Наверное, немного странно любить маленького человечка, который еще даже слова не может сказать, больше, чем его мать – очаровательную, образованную женщину, добрую и остроумную. Наверное, такая любовь имеет химическую природу, она продиктована инстинктами и гормонами. Ведь шестимесячные малыши еще мало отличаются друг от друга, у них так мало индивидуального. Беспомощность маленьких детей всегда казалась Лукиану чем-то ужасным. А еще ему кажется, что с самого начала над его семьей висел какой-то дамоклов меч, что трагедия словно была предрешена заранее.

Гнев и отчаяние приводят Лукиана к чудовищным мыслям. Он думает, что Александр в глубине души будет радоваться произошедшему, ведь его ближайший друг и соратник, кем и является Лукиан, вот-вот собирался выйти из-под его влияния, а это несчастье возвращает все на круги своя. Когда ночами Кеферлоэр плачет и проклинает Бога, то достается и Александру. Лукиану кажется, что его шеф тоже виноват в трагедии, хотя это полный абсурд: на самом деле Лора и Бен на совести у семидесятилетнего шофера-нидерландца, что с похмелья перепутал тормоз и газ. Каждый человек старается что-то противопоставить банальности роковых случайностей, пытается найти в событиях тайный смысл, чтобы не стоять перед лицом безжалостной судьбы, беспомощно разводя руками. До чего хрупка человеческая жизнь, а ведь большинство людей живет, не осознавая этого. Поразительно, думает Лукиан, что человечество совершает столько достижений, не оглядываясь на смерть. Или наоборот, именно страх смерти побуждает людей к достижениям? По просьбе Александра он прочитал Камю и не нашел его работы слишком убедительными. Счастливый Сизиф кажется Лукиану безнадежным идиотом.