Эрос - Хельмут Крауссер

– Вот увидите еще, – тихо бурчит он, опасаясь вдаваться в подобные дискуссии, ведь ему очень важно сохранить лицо.

Три месяца спустя, после того как советские танки подавят восстание в Венгрии, такая дискуссия воспламенится снова. Но сегодня ее обрубает истеричный вопль Биргит:

– Как хорошо, скотина, что мы с тобой расстались! Ты просто чудовище!

– А ну, хватит! Это мой праздник. Понятно, госпожа адвокат? – По праву хозяйки Софи пытается развернуть разговор в другое русло, но безуспешно.

Биргит привыкла быть в центре внимания:

– Хрущев – это какая-то аморфная масса без зубов и хребта! Сталин допускал ошибки, это верно, но над Хрущевым Гитлер только бы потешался!

– Сталин был настоящий монстр, – утверждает Рольф, католик по вероисповеданию. – Хорошо, я не против, пусть будет социализм, но только на христианской основе!

– Ах, ты… органостроитель!

Неожиданно это слово звучит как ругательство.

– Лес рубят – щепки летят, – бормочет изрядно подвыпивший кларнетист из музыкальной группы Рольфа, и все сразу понимают, какой тайный смысл кроется за этой цитатой.

– Слушай, если тебе надо блевануть, то иди в туалет! – дружески советует ему Софи.

Раздается звонок в дверь.

– Это за тобой, – ехидничает Рольф, глядя на Биргит. – Давай сигай в окно?

– Зачем мне сигать? За окном все в порядке. Продолжать борьбу нужно здесь!

– Не смеши, Биргит!

Софи идет открывать. За дверью стоит Лукиан с букетом цветов.

– Еще раз мои поздравления. Вот, решил заглянуть на минутку.

– Давай-давай, заходи! Как там тебя? Лукиан? Боже мой, цветы занимают столько места! Лучше бы принес что-нибудь выпить!

Свое неважное настроение Софи вымещает на букете цветов, однако таким тоном, что обижаться на ее грубость невозможно. Улыбающийся Лукиан замер у двери и не двигается ни на шаг, застыв, как соляной столб.

– Простите, пожалуйста, я не буду проходить. У меня еще много дел. Только что позвонил мой шеф, мне нужно ехать… очень жаль.

– Но тем не менее ты тащишь мне букет? Очень мило.

– Жаль. Честное слово. Мы… еще увидимся?

– Ну, если не хочешь проходить, ничего не попишешь. Спасибо за цветы! Давай, пока.

Закрывая дверь, Софи думает, что просто так заносить букет, явно недешевый, марок за пять, и туї же сматывать удочки – довольно странный жест со стороны молодого человека. Очень странный. Но сейчас ей некогда долго раздумывать на эту тему…

Биргит спрашивает, что там стряслось. Но ей вовсе необязательно знать, кто ходит к Софи.

– Это всего лишь сосед, – неохотно отзывается Софи и уносит букет в ванную.

– А чем он вообще занимается? – спрашивает уже Рольф, поглядывая на букет, который стоит, как ему кажется, целых семь марок.

– Понятия не имею. Я перекинулась с ним лишь парой слов.

Рольф хмурит брови:

– Парой слов?! И сразу такая вязанка?

– Рольф!

Софи обрывает его на полуслове. Ее глаза сверкают от гнева. Нет, иногда она даже хотела бы, чтобы ее немножко поревновали, но только не сейчас, поскольку никакого повода для ревности она не давала, а этот дурацкий букет только действует ей на нервы.

Несколько гостей рассуждают о том, сможет ли Германия в следующий раз удержать титул чемпиона мира по футболу. Женщины включают радио еще громче. Кларнетист уже не может держаться на ногах и потому храпит на кровати Софии, ведь больше лечь ему некуда.

Вечеринка длится до половины шестого утра и заканчивается дебатами о том, чем отличаются мужская и женская сексуальность и как это соотносится с нормами общественного поведения. Под видом социологической дискуссии гости обмениваются историями своих оргазмов. Именно такая атмосфера бывает на вечеринках, что затягиваются до половины шестого утра: все предельно откровенно, увлекательно, поучительно.

Когда заканчиваются запасы алкоголя, Рольфа посылают на автозаправку. Он приносит еще пива и коньяка. Учитель математики набрался до чертиков, но перед тем как свалиться в угарном сне, бормочет что-то невнятное о счастливой звезде, которая хранит Софи. Но его никто не слушает.

Золотое время

– В те годы от нас не требовалось особых усилий. Софи была счастлива. Бедна как церковная мышь, но более или менее счастлива. Мы не видели причин что-то менять. Только когда она сдавала экзамен по математике, мы помогли немножко… И ту старшую воспитательницу, что Софи окатила чаем, – ее успокоили тоже мы. Вот в принципе и все наше вмешательство.

– Понимаю. А чем занимались в тот период вы?

– Всякой ерундой. Ведь я должен был как-то убивать время. Заводы фон Брюккена росли и процветали, и это меня очень радовало. Я постоянно покупал новых людей, в первую очередь молодых ученых, не лишенных таланта и тщеславия, способных на новые идеи. Мои часы были распланированы до минуты – встречи, подмасливания, чествования, спуски кораблей на воду, закладки фундаментов, вручения орденов, свадьбы, патентные процессы и так далее и тому подобное. Дел было действительно невпроворот. В моменты, когда мне на горло наступало одиночество, я выступал в роли соблазнителя. Везде и всюду у меня имелись свои люди. Лукиан – лишь один из них. Взгляните-ка вот сюда. – Он протянул мне черно-белую фотографию спящей Софи.

Я увидел ее. Довольно хорошенькая. Нос немножко острее, чем я себе представлял. Но какой же, собственно, я ее себе представлял? И откуда взялся этот снимок? Спрашивать, наверное, неприлично…

Я все же задал интересовавший меня вопрос. Фон Брюккен отвечал предельно сдержанно, что фотография эта сделана после той самой вечеринки, когда все напились до беспамятства. Утром стало светло, и Лукиан щелкнул фотоаппаратом. Как именно? Естественно, тайком. Впрочем, это не важно.

– Знаете, в чем-то я, естественно, занимался самообманом. Выбросить Софи из головы оказалось для меня непосильной задачей. Лишь с помощью сильных лекарств я мог ненадолго забыть о ней. Но давайте закончим на сегодня: я устал, а вы, наверное, проголодались… Простите, если я слишком заболтался и замучил вас.

История мне понравилась. Она была перспективна для литературной обработки, хотя и выглядела несколько надуманной, с некоторыми натяжками, но ничего. Если кое-что изменить, то в целом она будет звучать гораздо правдивее и органичнее. Необходимо обработать глыбу информации, нарастить на схеме-скелете мясо, а йотом облачить его в кожу. И лишь в самом конце заниматься украшательством…

Ночью я снова услышал шум со двора. Похоже, где-то не слишком далеко велось строительство. Днем в замке я встречал слуг крайне редко – видел случайно то лакея, то повара, если он выходил покурить сигариллу. Что же здесь такое строят и зачем? Я открыл северное окно, выходившее в парк, посмотрел вниз и увидел свет фар. Шум от моторов стал, естественно, еще отчетливее. До меня доносились короткие возгласы – очевидно, прораб командовал рабочими. Снег больше не падал, но обзор из окна ограничивался высокими пихтами, высаженными по периметру парка, словно для защиты от посторонних глаз.

Я позвонил – на это я имел полное право, несмотря на то что при закрытом окне шум беспокоил меня не так уж сильно. По звонку пришел сам Лукиан Кеферлоэр. Одет он был в купальный халат, напоминающий старую адмиральскую форму: кобальтово-синяя ткань, золотой пояс и высокий ворот.

– Что вы желаете?

– В парке ведутся работы, это правда? Мне все слышно.

– О, мои извинения. Значит, у вас хороший слух. К сожалению, я уже не могу похвастаться тем же.

– Что там происходит? Зачем строить именно но ночам?

– Все очень просто. Строительство ведется на открытом месте, а днем тут летают вертолеты – то из прессы, то из фирм-конкурентов, то из Федеральной разведки. И они могут заснять на видео все, что мы тут затеваем. Этого не хочет шеф. Элементарно.

– Ага. Значит, из Федеральной разведки? Звучит устрашающе.

– Это долгая история. Шеф наверняка еще расскажет вам об этом, я не хочу предвосхищать события.

Я предложил Лукиану Кеферлоэру выпить со мной бокал вина. Минуту-другую он раздумывал но затем согласился и сел напротив меня, в шезлонг под центральным окном. Я поднял бокал за его здоровье.

– Вы меня недолюбливаете, правда? Вы против этого проекта.

Лукиан тихо ответил, что это, в общем-то, верно, но не нравится ему лишь сам проект, а против меня он ничего не имеет.

– Считаю, что писать подобную книгу – весьма спорная затея. Но я не собираюсь вам мешать. Кто знает, может, это необходимо. Здесь трудно дать однозначную оценку.

– А собственно, – заговорил я как можно более непринужденным тоном, – что же такое там строится?

– Место для захоронения. Гробница.

Его откровенность поразила меня.

– Да что вы?!

– Шефу осталось жить не так уж долго, и он хочет, чтобы его похоронили в собственном парке.

– Разве такое возможно? Ведь по нашим законам людей полагается хоронить исключительно на кладбищах…