О чем рассказали мертвые - Ариана Франклин

— Что за вурдалачку ты нам привел?! — воскликнул Вениамин. — Какие дикие, нечеловеческие вопросы!

— Ву… вурдалачку?! — возмущенно вскричал Симон. У него опять чесались руки дать кому-нибудь по морде. Мансуру даже пришлось вскочить и повиснуть на его руках. — Нет, вы послушайте! — кричал Симон, пытаясь стряхнуть с себя араба. — Эти немыслимые охламоны преспокойно сунули несчастного мальчишку в сточную трубу, а теперь у них поворачивается язык называть других нелюдями!

Аделия в сердцах подхватилась и вышла вон, оставив евреев ссориться и разбираться, кто из них умнее. В крепости был, слава Богу, еще один человек, который мог подсказать ей пару важных вещей.

Она спустилась по лестнице и быстро прошагала через рабочие покои шерифа во двор. Сборщик податей проводил салернку взглядом и поманил пальцем своего слугу.

— Куда это она, в одиночку, без сарацина? — спросил Пико. — Странно. Ну-ка, Пипин, сбегай и узнай, что у этой решительной особы на уме и с кем она собралась побеседовать.

Лекарка подошла к группе темноволосых женщин во дворе. Поздоровалась со всеми и затем поклонилась девушке, в которой угадала дочь Хаима. Совсем молоденькая еврейка единственная из всех сидела на вынесенном специально для нее стуле. Лицо под траурной вуалью и огромный живот — месяцев восемь, подумала Аделия.

— Госпожа Дина? — спросила она.

— Да.

Девушка смотрела на иноземку настороженно и недоверчиво. Бросались в глаза худоба и нездоровый цвет лица.

Обеспокоенная как доктор, Аделия про себя решила впредь регулярно посылать беременной кухонные творения Гилты. Экономка готовила с запасом, так что хватит и на подкорм отощавшей на крепостных харчах дочери Хаима.

Аделия представилась дочерью Гершома из Салерно, умолчав о том, что ее приемный отец был далеко не правоверный еврей. Взгляд Дины потеплел.

— Давайте прогуляемся и поговорим — вы не против? — спросила Аделия. Ей не хотелось беседовать рядом с таким количеством любопытных ушей.

Девушке было от силы шестнадцать лет. Но когда она подняла вуаль, ее хорошенькое личико оказалось не по возрасту взрослым и печальным, полным недетской горечи.

Отойдя вместе с Диной от остальных евреек, Аделия задала свой вопрос.

Дина закусила губу и отвернулась.

— Я не хочу говорить на эту тему.

— Но этим вы поможете найти убийцу!

Пока Дина готовилась ответить, до них из-за стены донеслось: «Смерть жидам! Убьем евреев!» Это Роже Эктонский приветствовал въезжающего в крепость епископа.

— Они все убийцы, — мрачно сказала Дина. — Вы бы видели, что люди сделали с моим отцом и матерью… И теперь я одна как перст…

— У вас муж.

— A-а, муж, великая подмога! — раздраженно скривилась Дина. — Они убили моих родителей. Погубят и ребенка. А потом истребят весь еврейский народ.

— Король не допустит, — не очень убежденно сказала Аделия. — И не говорите плохо о своем муже — он ваш главный заступник!

Аделии стало ясно, что брак Дины не задался. С будущим мужем она познакомилась в день свадьбы. И добрым обычаем это назвать нельзя. По еврейским законам девушку нельзя выдать замуж вопреки ее воле, но у родителей есть тысяча возможностей настоять на своем. Аделии просто повезло, что ее приемные родители были широких взглядов и позволили дочери выбрать целибат ученой жизни. «Хороших жен пруд пруди, — говорил Гершом, — толковых докторов — единицы, а одаренная женщина-доктор — редкостный драгоценный рубин!»

— Послушайте, Дина, — решительно сказала Аделия, — все ваши мрачные пророчества могут сбыться именно потому, что вы не хотите говорить со мной. Если вы не желаете провести остаток жизни в крепости и для вас важно, чтобы преступника схватили и дети больше не погибали, то вы обязаны ответить на мой вопрос! На детоубийце есть и кровь ваших родителей!

— Малышей убили, чтоб иметь повод уничтожить нас, — убежденно сказала Дина. — Тело Петра подбросили на нашу лужайку с умыслом. Все было заранее продумано.

— Но после гибели Петра евреи в крепости, — возразила Аделия, — и их уже нельзя обвинить в смерти других детей.

— Вы ничего не знаете! — с горящими ненавистью глазами сказала Дина. — Правда никому не интересна. Они готовы убивать своих собственных детей, чтобы иметь оправдание, когда придут истребить нас! Вы знаете, что я жива только потому, что мать закрыла меня грудью? За мою жизнь она заплатила своей!

Аделия понимала причины слепого гнева еврейки, но попыталась переубедить девушку:

— Дина, на самом деле только один человек убил Петра. Я видела трупы остальных детей. Они изувечены точно таким же способом, что и первый мальчик. Преступник убивает потому, что ему это нравится. А то, что евреев ложно обвинили, ограбили и загнали в крепость, для него только приятное дополнение к полученному удовольствию. Мы с Симоном Неаполитанским приехали в Англию, чтобы расследовать дело и снять вину с иудеев. Но я прошу вас помочь мне не потому, что вы дочь Израиля. Любой человек обязан сделать все, чтобы положить конец череде убийств — дети не должны погибать, и тем более дикой, мучительной смертью. Это против божественных и человеческих законов. Поэтому я спрашиваю снова: Дина, вы видели тело Петра на поляне до того, как погасили огни, — в каком состоянии оно было?

— Бедный мальчик, — сказала Дина, и слезы потекли из ее глаз. На этот раз она плакала не о своих родителях и не о себе, а о невинноубиенном маленьком христианине. — Несчастное создание… Кто-то отрезал ему веки.

Глава 8

— Я поверю только фактам, — сказала Аделия. — Заранее никаких версий не отметаю. Возможно, в смерти Петра повинен вовсе не тот, кто убил остальных детей. Или, допустим почти невероятное, мальчик погиб в результате несчастного случая, а какой-то урод нанес увечья уже покойнику.

— Ну да, «в результате несчастного случая», — с горькой иронией подхватил Симон. — А затем покойник прошествовал к ближайшей еврейской лужайке и прилег там отдохнуть. Еще одно злоключение!

— Для полной ясности следует установить, так ли он умер, как остальные. — В отличие от Симона Аделия не корила евреев за то, как они поступили с подброшенным трупом. Она им сочувствовала: несчастные испугались, растерялись — и совершили ошибку. — Теперь мы, слава Богу, можем исходить из того, что Хаим не имеет отношения к убийству Петра.

— Но как убедить других? — уныло вздохнул Симон.

Разговор происходил за ужином. Последние лучи солнца проникали через маленькие оконца, согревали комнату и играли на стеклянном графине в центре стола — сегодня в нем было местное пиво, на которое Симон перешел с дорогого вина. Перед Мансуром стояла кружка ячменного отвара, который Гилта делала специально для него.

— Почему этот пес поганый отрезал детям веки?! — вопрошающе воскликнул Мансур.

— Не знаю… и знать не хочу, — сказала Аделия.

— Думаю, я могу ответить, — отозвался Симон.

Аделия не имела ни малейшего желания размышлять на эту тему. В Салерно все было куда проще: ей привозили на исследование трупы людей, погибших насильственной смертью или при странных обстоятельствах; свои соображения она излагала приемному отцу, тот передавал их властям, и трупы увозили. Иногда Аделия узнавала, что ее выводы привели к поимке убийцы — и преступника или преступницу настигла заслуженная кара. Однако теперь Аделия была впервые в жизни вовлечена в практический процесс ловли душегуба, и это не доставляло ей никакого удовольствия.

— Я полагаю, — сказал Симон, — на извращенный вкус негодяя, дети умирали слишком быстро. Отрезая веки, убийца добивался их посмертного внимания.

Аделия досадливо отвернулась к окошкам и смотрела, как в солнечных лучах танцует пыль.

— Если бы я встретил эту сволочь, то не раздумывал бы, что отрезать первым делом! — прорычал Мансур.

— Доктор, вы согласны с моей теорией насчет век? — не унимался Симон.

Аделия устало повернулась к нему:

— Извините, но подобные мысли я себе в голову не пускаю.

— Придется. Чтобы поймать убийцу, нам нужно восстановить ход его мыслей. То есть научиться думать, как он.

— Нет уж, увольте. Если желаете — займитесь этим сами. Вы лучше моего разбираетесь в оттенках чувств и более способны к тонкому анализу.

Симон опять вздохнул, но возражать не стал.

— Ладно, — сказал он, — давайте проанализируем то, что нам уже известно. Мансур, что скажете?

— До Петра здесь не было случаев брутальных детских смертей. Возможно, преступник переселился в Кембриджшир года полтора назад.

— По-вашему, он мог совершать жуткие деяния и раньше, только в другом месте?

— Шакал всегда шакал!

— Верно, — согласился Симон. — Однако не исключено, что наш убийца — свежий рекрут Вельзевула. И Петр был для него первой пробой. Теперь он вошел во вкус адского занятия и уже не остановится.