Апрель. Книга вторая - Сергей Петренко

— Какому правителю приятно иметь у себя под боком такое чудовище, даже формально не признающее себя его подданным, так?

— Да, именно. Короли и магнаты нутром чуяли в Тионате будущего властелина мира, не желающего заводить ни друзей, ни даже союзников — он просто не нуждался в них, и никто не мог сказать, что задумывает этот монстр. Многие желали бы уничтожить Тионата — или хотя бы подрезать ему крылья.

Говорили, будто Авара был из подземного народа бессмертных Чёрных Карликов, наследников знаний древних мудрецов и самого Тримира. Карлики давно охотились за тайнами власти над Сознанием, именно потому, что бессмертие их было на деле условным — они не умирали от болезней, но могли быть убиты, а главное — со временем они уступили младшим народам, потому что разум их давным-давно достиг предела развития, и многие вещи, очевидные для людей, оставались недоступны их пониманию, и карлики это видели, и тёмная злоба точила их.

Возможно, Авара даже считал, будто Тионат украл экземпляр книги Тримира и воспользовался тайными знаниями карликов для соединения силы стихий. Энергию Зеркал Тионату дало Белое Пламя, высшая первостихия, обрести настоящую власть над которой сами карлики не могли — и это тоже наполняло их сердца болью — до безумия.

И карлики задумали уничтожить Тионата, а уничтожив — завладеть его записками, Зеркалами, повторить его опыты. Как я узнал много позже — им не удалось бы это в любом случае, потому что дело в самой природе Сознания карликов — оно способно к перевоплощению даже ещё менее чем Сознание взрослого человека. Такова оборотная сторона их бессмертия — они подобны каменным корням земли, в которых устроены их норы — время мало властно над ними, но попытавшись изменить их — обрекаешь на разрушение.

С самими карликами-дворвами я не встречался. После случившейся с моей семьёй беды, я провёл ночь в каких-то трущобах, а утром меня, приготовившегося умереть от отчаяния, нашёл какой-то человек — хорошо одетый, он привёл меня в особняк, пустой и тихий, как мне показалось — только белые камни стен и деревья, которых не касался даже самый лёгкий ветерок.

В то время мне было всё равно, что происходит вокруг. Меня отмыли и одели во что-то чистое и дорогое. Одну ночь я спал беспробудно, мёртвым сном. Затем ко мне пришёл юноша, сказав, что обучит приятным и важным в моей будущей жизни вещам. К счастью, «курс обучения» у них был, видимо, рассчитан на длительное время, и в первый день мы только купались, загорали и лакомились какими-то заморскими сладостями. К вечеру юноша стал казаться мне старшим братом — мудрым и ласковым. Мы любовались закатом, а когда он догорел, юноша позвал меня в спальни — но тут явился человек, нашедший меня в трущобах, оказавшийся хозяином особняка, и сказал, что «господин торопит, сильно торопит». Я видел, как помрачнел юноша, а хозяин отвёл меня к воротам, где нас ждали закрытые носилки, без окон, даже без самой крохотной щелочки.

Мне сделалось почему-то так страшно, что я дрожал от озноба и не мог успокоиться. Нас доставили во дворец, окруженный ещё более высокими стенами. Хозяин куда-то исчез, а меня отвели в залу, где дожидались ещё с десяток мальчиков моего возраста — все они были очень изящно одеты, даже намного более роскошно, чем я сам, и красивы, как девчонки. И у всех в глазах был страх.

Спустя минуту в залу вошёл действительно страшный человек — он был в чёрном плаще, а голова, лысая, гладкая, как яйцо, белела над всей его фигурой — и огромные, но глубоко запавшие глаза заставляли цепенеть от ужаса.

Следом за ним семенил какой-то другой человечек — он приказал нам стать в ряд у стены, и эти двое ходили и обсуждали нас.

— Этот, видно, не готов, — пробормотал спутник головы-яйца, взглянув на меня.

— Ты болван, — коротко и жутко прошипел тот. — От всех этих крашеных кукол за версту разит Домом Удовольствий — хоть и очень дорогим. А он не идиот, чтобы купиться на дерьмо, и второго шанса у вас не будет. Подойдёт разве что этот. — И он кивнул на меня.

— Я думал…

— Ты болван.

Затем меня отвели ещё куда-то — и опять переодели, на этот раз в простую, хотя и очень ладно пошитую одежду. И оставили наедине со этим человеком в чёрном, «Голова-Яйцо», как я назвал его про себя, и вначале ужас, внушаемый им, был таков, что я едва мог двинуть рукой или ногой — но с каждой минутой ужас таял, и я удивлялся этому — в конце концов, я даже почувствовал себя так, как будто именно этот человек с жуткими глазами один только и способен защитить меня от всяческих напастей.

Он сидел неподвижно и не смотрел больше на меня. Наконец, послышались шаги, и вошёл маленький, сморщенный человечек — очень старый, как я подумал.

— Что за суета? — проскрипел он вместо приветствия. Я встретил его взгляд — зрачки были огромные, мутные.

— Мастер велел срочно подобрать человечка, — ответил Голова-Яйцо. — Если не подсуетиться, к вечеру ему доставят из других источников — желающих услужить Ему много, уважаемый Хор.

— Ты уже объяснил малышу, что он должен делать?

— Тут нечего объяснять. У мальчишки будет с собой шкатулка. Мастер спросит, что там, и велит открыть — я хорошо знаю его нрав, можешь поверить. Убийц и яда он не боится. От мальчишки больше ничего не потребуется — если всё обстоит так, как ты говоришь, Игла Авара сама сделает дело.

— С-с-с! Не именуй её здесь! — Человечек вздрогнул. — Ладно. Скажи малышу, чтоб он не смел баловаться со шкатулкой. Иначе — СМЕРТЬ! Понял?! — Он вцепился в меня безумным взглядом. — Иначе — смерть. Откроешь ТАМ — и всё будет превосходно, проживёшь дальше свою жизнёнку в мармеладах и красавицах, золото, музыка — дзынь-брынь…

Голова-Яйцо тяжко засмеялся. И удивительно — от его смеха обессиливающая власть плесневелых глаз карлика исчезла…

Человечек выпростал из-под плаща шкатулку, сунул мне в руки — а я едва не уронил её, стараясь не коснуться его скрюченных, коричневых пальцев, похожих на корни какого-то растения.

Едва человечек ушёл, Голова-Яйцо снова засмеялся, сказал, повернувшись ко мне:

— Идём. Не бойся. Шкатулку можешь отдать мне, если не хочешь держать в руках.

Однако я заметил, как он вздрогнул, принимая её.

— Как же они ненавидят… — еле слышно прошептал он. — И как жаждут!

Мы долго шли — через дворцовый сад, который сделался узким и тянулся далеко между двух стен. Затем Голова-Яйцо открыл неприметную дверь в стене, и мы петляли какими-то переходами — пока снова не попали в сад. Впереди высилась исполинская, серая в прозрачных сумерках башня. Я узнал её — и ледяная волна покатилась от затылка до ступней.