Исследование истории. Том I: Возникновение, рост и распад цивилизаций. - Арнольд Джозеф Тойнби

В этом новом обзоре мы по-прежнему сосредоточимся на расе и окружающей среде, однако рассмотрим их в новом свете. Мы более не будем искать какой-то одной простой причины возникновения цивилизаций, которая бы смогла всегда и везде продемонстрировать идентичное действие. Мы более не будем удивляться, если в процессе создания цивилизации одна и та же раса и одно и то же окружение окажутся плодовитыми в одном случае и бесплодными — в другом. Фактически мы более не будем следовать научному постулату «единообразия природы», которому справедливо следовали до тех пор, пока мыслили нашу проблему в научных терминах в качестве функции игры бездушных сил. Теперь мы будем готовы признать, что даже если и ознакомимся в точности со всеми данными расы, окружающей среды и со всем тем, что только можно сформулировать научно, то все равно не сможем предсказать исход взаимодействия между силами, которые эти данные представляют, точно так же, как военный специалист не может предсказать исход битвы или кампании, основываясь на «внутреннем знании» диспозиций и ресурсов обоих враждебных генеральных штабов, или же специалист по бриджу — исход игры, основываясь на сходном знании всех карт у каждого из игроков.

В обеих аналогиях «внутреннего знания» недостаточно для того, чтобы предоставить его обладателям возможность предсказать результаты с точностью или уверенностью, поскольку это знание — не есть знание полное. Существует нечто, что должно оставаться неизвестной величиной для хорошо информированного наблюдателя, поскольку оно находится за пределами знания самих участников сражения или игроков. Это нечто является самым важным членом в уравнении, которое должен решить потенциальный вычислитель. Этой неизвестной величиной является реакция актеров на испытание, когда оно действительно приходит. Эти психологические импульсы, которые, в сущности, невозможно взвесить, измерить и, следовательно, заранее научно оценить, являются теми самыми силами, которые фактически решают исход, когда происходит столкновение. И вот почему величайшие военные гении признавали в своих успехах наличие не поддающегося учету элемента. Если они были людьми верующими, то приписывали свои победы Богу, как Кромвель, если просто суеверными, то влиянию своей «звезды», как это делал Наполеон.

Возникновение египетской цивилизации

Рассматривая вопрос об окружающей среде в предыдущей главе, мы предполагали, подобно эллинским авторам теории окружающей среды, что окружающая среда — статический фактор. В частности, мы предполагали, что в пределах «исторического» времени природные условия, предоставленные Афразийской степью и долиной Нила, всегда были такими же, как сегодня и как двадцать четыре века назад, когда греки сплетали свои теории. Но на самом деле мы знаем, что это было не так.

«В тот период, когда Северная Европа до самого Граца находилась под ледниковым покровом, а вершины Альп и Пиренеев были также покрыты ледниками, направление влажных атлантических ветров под сильным арктическим напором отклонилось к югу. Циклоны, пересекающие в наше время Центральную Европу, проходили тогда через Средиземноморский, бассейн и северную часть Сахары, а затем, не утратив всей влаги на побережье нынешнего Ливана, направлялись через Месопотамию и Аравию в Иран и Индию. В выжженной зноем Сахаре в то время выпадали регулярные дожди, а в более восточных областях ливни были не только обильнее, чем в наши дни, но и выпадали в течение всего года, а не только зимою…

Следует предполагать, что в тот период… растительность Северной Африки, Аравии, Ирана и долины Инда представляла собою лесостепь и саванны, напоминающие современный растительный мир северного побережья Средиземного моря. В то время как во Франции и южной Англии паслись мамонты, шерстистые носороги и северные олени, животный мир Северной Африки был, по-видимому, близок к современной фауне Родезии…

Как бы то ни было, но в эпоху последнего оледенения травянистые пространства Северной Африки и Южной Азии были, по-видимому, не менее густо населены людьми, чем тундры и степи Европы. Надо полагать, что такое естественное окружение было более благоприятным для человека»{34}.

Но после завершения ледникового периода наша афразийская зона начала испытывать глубокое физическое изменение, постепенно иссыхая. Одновременно с этим две или более цивилизации возникли в зоне, занимаемой прежде, подобно всему остальному обитаемому миру, лишь примитивными обществами времен палеолита. Наши археологи побуждают нас рассматривать иссушение Афразии как вызов, ответом на который явилось возникновение цивилизаций.

«Ныне мы находимся на грани великой революции и вскоре встретим людей, которые сами стали обеспечивать себя пищей, научившись одомашнивать животных и выращивать злаки. Эта революция, по-видимому, была неизбежно связана с тем кризисом, который произошел в результате таяния северных ледников, последующего уменьшения сильного арктического напора на Европу и отклонения влажных атлантических ветров от южной Средиземноморской зоны к их нынешнему курсу через Центральную Европу.

Это событие, несомненно, должно было подвергнуть до предела суровому испытанию сообразительность обитателей бывшей саванной зоны…

Столкнувшись с постепенным иссушением, которое произошло вслед за перемещением на север зоны атлантического циклона по мере того, как таяли европейские ледники, охотничьи племена оказались перед тремя альтернативами. Они могли или продвигаться на север и юг вместе со своей добычей, следуя за тем климатическим поясом, к которому были приспособлены, или оставаться на месте, влача жалкое существование и питаясь той дичью, которая выдерживала бы засуху, или же могли — также не покидая своей родины — стать независимыми от прихотей окружающей среды, одомашнив животных и занявшись сельским хозяйством»{35}.

Так или иначе, те, кто не изменил ни естественной среды, ни образа жизни, заплатили ценой собственной гибели за неумение ответить на вызов засухи. Те, кто избежал перемены естественной среды, изменив образ жизни и превратившись из охотников в пастухов, стали кочевниками Афразийской степи. Их достижения и судьба потребуют нашего внимания в другой части книги. Те общины, которые предпочли перемене образа жизни перемену естественной среды и избегали засухи, следуя за зоной циклона по мере того, как он смещался на север, неожиданно столкнулись с новым вызовом — вызовом северных сезонных холодов, породившим новый творческий ответ, который не уступал старому. В то же время общины, которые избежали засухи, отступая в муссонный пояс, оказались под наркотическим воздействием, исходившим от климатического однообразия тропиков. В-пятых, были общины, которые ответили на вызов засухи переменой и естественной среды, и образа жизни, и эта редкая двойная реакция явилась динамическим актом, создавшим египетскую и шумерскую цивилизации из примитивных обществ исчезающих афразийских саванн.

Переменой в образе жизни этих творческих общин было радикальное превращение собирателей и охотников в земледельцев. Перемена в их естественной среде была небольшой по расстоянию, но огромной, если учитывать ту разницу в характере, которая существовала между оставленными ими саваннами и новым природным окружением, в котором они теперь обрели свою родину. Когда саванны, возвышавшиеся над низовьями Нила, превратились в Ливийскую пустыню, а возвышавшиеся над низовьями Евфрата и Тигра — в пустыни Руб-аль-Хали и Деште-Лут, героические первопроходцы, воодушевленные смелостью или безрассудством, бросились в эти болотистые джунгли нижней долины, куда до них ни разу не проникал человек, и своим динамическим актом превратили их в земли Египта и Сеннаара[162]. Их соседям, которые выбрали иной путь, описанный выше, подобное рискованное предприятие должно было показаться безнадежным. Ведь в ту далекую эпоху, когда территория, начавшая теперь превращаться в Афразийскую степь, была еще земным раем, нильские и месопотамские болота представляли собой неприступную и, очевидно, непроходимую дикую местность. Как оказалось, предприятие закончилось успехом, превышавшим самые оптимистические надежды, какие только могли питать первопроходцы. Своенравие природы покорилось человеческим трудам. Бесформенные болота уступили место системе каналов, дамб и полей. Земли Египта и Сеннаара были подняты из дикости, а египетское и шумерское общества отправились в свои великие приключения.

Нижняя долина Нила, куда спустились наши первопроходцы, не только весьма отличалась от той долины, которую мы видим сегодня после того, как на ней оставили свою печать шесть тысячелетий искусного труда. Она почти настолько же отличалась и от той долины, которая была бы сегодня, если бы человек предоставил природе формировать ее заново. Даже в такое сравнительно недавнее время, как эпоха Древнего и Среднего царств (то есть спустя несколько тысячелетий после первопроходцев), гиппопотам, крокодил и разновидность дикой курицы, встречающиеся в наше время лишь ниже Первого порога, были обычными обитателями нижней долины, о чем свидетельствуют произведения скульптуры и живописи, сохранившиеся от этого периода. То, что касается птиц и животных, можно сказать и о растениях. Хотя в самом Египте установилась засуха, там выпадало еще достаточное количество осадков, и Дельта представляла собой заболоченную местность. Возможно, в то время Нижний Нил выше Дельты был похож на Верхний в районе Бахр-эль-Джебель[163] в Экваториальной провинции Судана, а сама Дельта напоминала район вокруг озера Но, где Бахр-эль-Джебель и Бахр-эль-Газаль[164] сливают свои воды воедино. Вот современное описание этой унылой местности: