Николай II - Элизабет Хереш

Начались рабочие волнения в новых промышленных центрах на юге страны — Баку, Ростове-на-Дону, Тифлисе, Киеве и Одессе. Теперь, в начале лета 1904 года, брожение распространилось на экипажи разгромленного флота, вернувшиеся после первых поражений в войне и ставшие знаменитыми благодаря фильму Эйзенштейна «Броненосец «Потемкин»[42]. В дневнике царя ход событий излагается следующим образом:

«15 июня. Получил потрясающее известие из Одессы, что команда прибывшего туда броненосца «Князь Потемкин-Таврический» подняла мятеж, перебила офицеров и захватила управление кораблем; существует опасность, что волнения перекинутся на город. Подумать только!».

«20 июня. Черт знает что творится на Черноморском флоте. Три дня команда «Георгия Победоносца» присоединилась к «Потемкину», но затем образумилась, успокоилась и выдала 67 зачинщиков. «Потемкин» сегодня ушел в Констанцу в Румынии. На «Пруте» были тоже беспорядки, прекращенные по приходе транспорта в Севастополь. Лишь бы удалось удержать в повиновении остальные команды эскадры! За то надо будет крепко наказать начальников и жестоко мятежников».

Три дня спустя:

«Дал бы Бог, чтобы эта тяжелая и срамная история поскорее окончилась».

Однако волнения не кончались так быстро. Тем временем к повстанцам присоединились, подстрекаемые революционерами, также и крестьяне на юге страны. Незадолго до того как новый министр внутренних дел Столыпин согласился на их требования и обещал далеко идущие реформы, снова восстал Черноморский флот. Это больно ранило Николая, гордившегося своими армией и флотом.

Царь пишет матери, которая в это время находилась в Дании у своего отца, короля Кристиана IX:

«17 ноября 1905 года

Царское Село

Милая дорогая мама!

Еще одна тяжелая неделя прошла. Крестьянские беспорядки продолжаются, в одних местах они кончаются, а в новых местностях начинаются. Их трудно остановить потому, что не хватает войск или казаков, чтобы поспевать всюду.

Но что хуже всего, так это новый бунт в Севастополе команд стоящих на якоре кораблей и частично гарнизона. Это настолько гнусно и позорно, что я даже слов не нахожу. Вчера, по крайней мере, генерал Меллер-Закомельский энергично пресек распространение мятежа; казармы морского экипажа и Брестского полка взяты, а крейсер «Очаков» подвергается обстрелу со стороны «Ростислава» и артиллерии с берега. Пока я не знаю, сколько новых жертв и погибших. Мучительна сама мысль, что это все наши люди! Изгнанный со службы офицер — некий бывший лейтенант по фамилии Шмидт — объявил себя командиром «Очакова», однако после боя бежал, переодевшись матросом, и был схвачен. Его, разумеется, следует расстрелять!

К сожалению, ничего нельзя добиться, раз команда «Потемкина» не покарана и может безнаказанно оставаться за границей.

В последнее время ведется особенно усиленная пропаганда в войсках, и противодействовать этому можно, только когда все находится под неусыпным наблюдением и когда есть внимание к солдатам со стороны офицеров, как это существует в гвардии.

Я хочу видеть полки здесь по очереди и начну с Семеновского полка. Георгиевский праздник будет тоже здесь в сокращенном виде, с большим завтраком вместо обеда.

У меня нет времени больше писать тебе, милая мама. Крепко обнимаю тебя и дорогого гросс-папа.

Господь с тобой! Всем сердцем твой Ники».

В разгар крестьянских бунтов в Саратов прибыл генерал Сахаров, адъютант царя[43]. Когда Сахаров завтракал в губернаторском доме, слуга доложил о визите некоей дамы, желающей говорить с Сахаровым. Незнакомка подала ему «рекомендательное письмо». Он начал читать — дама достала пистолет и выстрелила в генерала.

Можно было добиться успокоения в одном месте, но волна недовольства катилась дальше. Депутация от земств — давних органов общественного самоуправления на местах — явилась к Николаю с петицией о том, что настало время издать Основной закон о представительном правлении и гражданских свободах. Николай отпустил депутацию со словами: «Отбросьте ваши сомнения. Моя воля, воля царская, — созывать выборных от народа — непреклонна».

Царь действительно вынашивал мысль издать конституцию, предусматривающую созыв законосовещательного органа из выборных представителей народа.

Однако сознание того, что созывом подобного органа он нарушает данную при коронации присягу сохранять неограниченное самодержавие (и завет отца!) заставляло царя колебаться. То отговариваемый, то поддерживаемый своими министрами, за которыми стояли правые и левые группировки, под натиском новой волны беспорядков Николай никак не мог принять решение.

Оно было неизбежно после того, как 19 декабря 1904 года пришло известие о падении Порт-Артура. Последовали восстания и демонстрации протеста. Но одними репрессиями невозможно было восстановить спокойствие и порядок. Министр внутренних дел Плеве, символизировавший в глазах повстанцев полицейское государство, был убит, а вскоре та же участь постигла московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, дядю царя.

Сам Сергей настаивал перед Николаем на применении жестоких мер против забастовщиков и демонстрантов и получил отказ. Его вдова Элла, старшая (и любимая) сестра царицы Александры, посетила убийцу в тюрьме и поинтересовалась его мотивами. Она нашла в этом человеке «слепую ненависть к власти»; после этого великая княгиня просила царя помиловать убийцу, надеясь, что это приведет к примирению повстанцев с правительством. Николай отказался, считая, что тем самым он лишь поощрит других анархистов.

На самом деле лишь малая часть смуты была «настоящей», а в основном бунты «вызваны искусственно»: это работа агитаторов, которые подстрекают бедное население против правительства. Социальные проблемы рабочих и крестьян использовались революционерами в их интересах; на самом деле цель заключалась в свержении государственной власти. Один генерал докладывал Николаю по возвращении с Дальнего Востока, что после первого же поражения в войсках появилось множество агитаторов, державших подстрекательские речи перед солдатами. В программе всеобщей политической стачки, успешно осуществленной десятилетие спустя, можно найти утверждение, что многие революционеры стояли на этой точке зрения уже в 1903–1905 годах, занимаясь агитацией и провоцируя беспорядки. Денежные средства они добывали грабежом банков (на зажиточном юге, в Грузии, этим, в частности, занимался Джугашвили-Сталин). Позднее, в 1917 году, они усовершенствовали свою стратегию, исходя из опыта 1905 года. Татьяна Боткина, дочь придворного врача, пишет, что неизвестные люди на улицах совали в руки молодым парням пару рублей, чтобы те били стекла и устраивали беспорядки. Так создавались — и стимулировались — волнения. Падение Порт-Артура в декабре 1904 года вывело на политическую сцену не только матросов Цусимы, но и рабочие массы. В начале 1905 года стачка железнодорожников парализовала значительную часть транспортной сети. 9 января демонстрация рабочих под руководством священника Гапона направилась с лозунгами и портретами царя к Зимнему дворцу. Они хотели, чтобы царь выслушал их социальные требования. Они не знали, что царя там нет. Полиция потеряла голову и стреляла в толпу. Было множество жертв.