Принц из-за моря - Дмитрий Чайка

непривычно высокого седла. Сзади, по степному обычаю, был приторочен лук, который притягивал взгляды сильнее даже, чем его волосы. Не умели короли франков стрелять из лука, ведь и на охоте они пользовались одним лишь копьем. Недостойно воина разить противника издалека, словно трус. Бросок дротика и сшибка через два удара сердца. Так воевали франки, которые с разбега прыгали на древко застрявшего во вражеском щите ангона. Враг опускал щит, а ему в лицо уже летел топор, брошенный умелой рукой. Редко какое войско могло выдержать сокрушительный удар франкской пехоты. Но сегодня битва пошла совсем не так, как привыкли воевать германцы.

Добрята остановил коня напротив Хлотаря, вытащил меч и прокричал:

— Выходи, если ты не трус! Ты и я! Ну! Решим наш спор!

Хлотарь молчал. Выходить против более молодого и сильного противника он не собирался. Когда-то, в войне с саксами он рискнул, но сегодня он этого делать не станет. Слишком многое стоит на кону.

— Струсил? — Добрята потянул лук и зажал ладонью пять стрел.

Лейды короля закрыли Хлотаря и Дагоберта своими щитами. А Добрята пустил веером свои стрелы, а потом еще раз и еще. Плотно сбитая масса людей была отличной мишенью. Повалились на землю убитые, застонали раненые. А завороженные франки, застыв и открыв рот, смотрели, как с тихим шелестом летит смерть, выискивая тех, кто потерял сегодня милость богов. Добрята развернулся и поскакал к своему войску, которое потрясало оружием, видя, как лук любит их короля. Они радовались, как дети, пока не заревел рог, и сотники на левом фланге не заорали:

— Алхаа! Алхаа!

Всадники закружили привычную степную карусель, поливая пехоту смертоносным дождем. Франки скрипели зубами, укрываясь круглыми щитами. Раненых и убитых среди них было немного, как и на флангах, где стоял всякий нищий сброд, вооруженный кое-как. Впрочем, тут уже знали, с кем придется воевать, а потому щиты, сплетенные из лозы, были почти у всех. Хлотарь поднял руку и знать трех королевств, ударив пятками коней, припустила вперед. Тут многие еще не знали железных стремян и скакали, обходясь или вовсе без них, или упираясь ногами в веревочные петли, привязанные к седлу. Но, как бы то ни было, пять сотен воинов в доспехе и в шлемах, были грозной силой.

Как и следовало ожидать, авары на своих маленьких лошадках не выдержали удара тяжелой конницы и бросились бежать, стреляя по врагу, развернувшись назад. Франки погнались за кочевниками, потеряв из виду свою собственную пехоту. Они еще не были знакомы с любимым приемом всех степняков — ложное отступление и фланговый удар отборной конницы, закованной в железо. Ну, а пехота, потеряв из виду врага, сильно удивилась, почувствовав пятками дрожь земли. Странный звук шел откуда-то сзади. Воины повернулись и обомлели. Франки, алеманны, саксы и тюринги начали креститься и призывать своих богов. Они еще никогда не видели, как атакует тяжелая кавалерия Новгородского княжества. И только бавары, стоявшие на фланге, вели себя поразительно спокойно. Они подняли над головой какой-то флаг и пошли в сторону, выставив перед собой длиннейшие копья. Впрочем, странной коннице они были почему-то не нужны. Она ударила прямо в центр строя франков, разорвав его пополам.

* * *

В то же самое время. Константинополь.

Вход василевса Ираклия в столицу был продуман до мелочей. Сам Великий Препозит несколько месяцев готовил это торжество, тщательно оттачивая каждую деталь будущего действа. Ведь в столицу возвращается монарх-воин, победитель, которым и должен быть римский император. Двадцать лет войны завершились победой. Горожане передавали друг другу вести из уст в уста. Ведь шахиншаха Хосрова расстреляли из лука, а перед казнью всех детей от обожаемой им жены Ширин умертвили на его глазах. Теперь в Персии смута, и знать тянет на себя одеяло власти. В Месопотамии, где отступающие персы разрушили все дамбы, погиб урожай. Все сельское хозяйство, основанное на поддержании в порядке каналов, берущих воду из великих рек, пришло в упадок. Слишком хрупка там была жизнь, жестко увязанная на подачу воды к каждому клочку земли. Сотни тысяч ни в чем не повинных людей погибли от голода, эпидемий или просто утонули, когда шла большая вода. Погиб не только урожай, погиб и скот. Даже глиняные лачуги бедняков смыло потоками воды, оставив несчастных людей без крыши над головой. Огромные территории, кормившие еще совсем недавно миллионы людей, превратились в болота. Благочестивые ромеи не могли сдержать слезы радости, слыша такие вести, и шли в церковь возблагодарить милосердного господа.

Жители столицы занимали места с ночи. Они, живущие от зрелища до зрелища, пропустить такое просто не могли. Ведь внукам своим рассказывать будут, как прямо перед ними проследовал сам василевс, одетый в золотую парчу и пурпур. Люди, день деньской зарабатывающие на жизнь кто торговлей, кто ремеслом зрелища считали своей привилегией, которая отличала их от презренных провинциалов. И чиновничий аппарат Империи, который долгими столетиями оттачивал мастерство ублажения плебса, и в этот раз смог удивить.

Золотые ворота распахнулись, и народ разразился приветственными криками. Чернь бесстыдно тыкала пальцами, орала и восторженно улюлюкала, когда блестящая процессия длинной разноцветной змеей вползла в город. Дворцовая стража в ярких туниках и плащах шла первой, за ней шествовали даны, своим диким варварским видом вызывавшие восторг и страх у простых обывателей. Сам Сигурд Ужас Авар, покрывший себя в той войне бессмертной славой, шел впереди, возвышаясь над толпой на целый локоть. Закованный в железо с головы до ног, он презрительно поглядывал на ромеев из-под маски, пугавшей непривычных людей торчащими клыками. Он был одет в шкуру медведя, искусно выделанную по приказу императрицы. Она мохнатым плащом падала на спину Сигурда, делая того просто огромным. Голова медведя венчала голову берсерка, да так, что, казалось, будто это его собственная голова и есть. Мастерам пришлось изрядно постараться, но результат того стоил. В толпе раздавались вопли ужаса, а люди особо впечатлительные крестились и в страхе отворачивались. Сигурд, увешанный золотыми цепями и браслетами, шел гордо. Все его немалое жалование и доля в добыче были выставлены напоказ перед взыскательной константинопольской публикой. Свой огромный топор он нес на плече, не чувствуя его веса. Все знали, что именно он охранял цезаря Ираклия-младшего, проводя ночи у его колыбели. И многие из знати, оценивая могучую фигуру, вздыхали, и погружались в глубокую задумчивость.

Хакон Кровавая Секира шел рядом с Сигурдом, и золота на нем было не меньше. Пять сотен данов-варангов, охранявших императорскую чету, взяли в кольцо колесницу императора, увидев которую, столичный плебс и вовсе сорвал себе глотки, вопя от