Золотая кровь - Люциус Шепард

– Добро пожаловать, кузен, – сказал он строго и немного гнусаво. – С поклоном от господина Агенора?

Эти слова смутили Бехайма, но от испуга он был не в состоянии понять, что за ними стоит. На мрачном фоне старого темного гобелена и вытертого ковра эти двое вампиров пылали жизненной силой, от них исходили осязаемые волны эмоций и, казалось, шло свечение сильнее, чем от фонарей, наполнявших комнату дымным желтым светом.

– Прошу прощения, мой господин, – сказал Бехайм. – Как вам известно, Патриарх приказал мне расследовать убийство Золотистой…

– И именно это привело вас сюда.

Фелипе произнес это насмешливо, и Бехайм, ободренный тем, что они на него не набросились, ответил:

– А что же еще?

– Действительно, что же еще?

Долорес стряхнула с себя руку Фелипе и взвизгнула:

– Почему ты позволяешь ему оскорблять нас? Убей его сейчас же!

Фелипе склонил голову набок, как будто обдумывая ее слова.

– Нет, – спокойно сказал он. – У нас есть кое-что поинтереснее.

– Господин, вы не так все поняли! – стал объясняться Бехайм. – В мои намерения не входило как-то задеть вас, я пришел, чтобы рассеять все подозрения на ваш счет.

Бехайму пришлось прекратить свои заверения – Фелипе шагнул вперед и воздел руки к небу, как жрец, молящий божество, после чего медленно опустил их, словно преодолевая какое-то невидимое сопротивление. Дуги, описанные кончиками его пальцев, обратились в зримые черные линии, тонкие прорези в ткани реальности, образовавшие контур овала, в центре которого стоял Фелипе. Линии стали расползаться, расплываться и заполнять овал черным туманом, как будто открывая дверь в сердце ночи, в тьму столь осязаемую, что она выпирала из своих границ, как черный газ, заключенный в прозрачную оболочку.

– Вы ведь слышали о наших Тайнах, кузен? – спросил Фелипе, чуть отступив в сторону, чтобы Бехайму был беспрепятственно виден весь овал, который поднялся над полом на несколько десятков сантиметров; в его существование трудно было поверить, но вот он плыл перед ними – жуткий черный разрыв яви, высотой чуть пониже человеческого роста, словно пасть гигантского бесплотного червя, прорвавшегося в комнату сквозь стену и запыленный гобелен. – Не сомневаюсь, что с некоторыми из них вы уже познакомились, но, держу пари, с этой сталкиваетесь впервые.

– Послушайте, прошу вас! – взмолился напуганный Бехайм, не отводя глаз от черного овала. – Меня послала сюда госпожа Александра. Она представила косвенные свидетельства вашего участия в убийстве. У меня не было иного выбора – я должен проводить расследование.

– Лжец! – Смуглое лицо госпожи Долорес потемнело еще больше, наливаясь кровью. Она повернулась к Фелипе. – Не позволяй же ему обливать тебя грязью!

– Тише! – Фелипе сделал несколько шагов к Бехайму, отступившему к двери кабинета. – Даже если бы я тебе поверил, твой проступок не стал бы безобиднее. Ты врываешься ко мне без приглашения и, по твоему же признанию, фактически обвиняешь меня в убийстве. Я убиваю без колебаний, добываю пропитание так, как мне нравится. Но я никогда не надругаюсь над традицией. И мне наплевать, кто тебя ко мне направил, я не потерплю таких оскорблений. Про Александру – это все басни, но, поскольку мне известно, кто подвигнул тебя на такое вероломство и нарушение всяческих правил приличия, я склонен проявить милосердие.

– Уверяю вас, господин, я говорю правду!

– Нет, ты лжешь. Ты просто стал пешкой в споре между Агенором и мной. И этот ход, по-моему, оказался ошибочным.

– Мне неизвестно о каких-либо ваших делах с господином Агенором.

– О чем ты говоришь? – спросила у Фелипе госпожа Долорес. – Вы с Агенором участвуете?…

– Агенор так думает, – раздраженно ответил Фелипе. – Хотя я сказал ему – нет.

Несмотря на испуг, Бехайм отметил про себя расхождение между тем, что говорилось в дневнике Фелипе, и его словами.

– Почему же он тогда продолжает на тебя давить? – не успокаивалась госпожа Долорес.

Фелипе пожал плечами:

– Кто знает? Возможно, он поймал меня на слове. В противном случае вряд ли послал бы ко мне вора. Так или иначе, он всегда был помешанным, теперь же хочет оправдать свое безумие моими препаратами.

Он оттолкнул госпожу Долорес, которую, кажется, озадачил его ответ, и подошел к Бехайму, остановившись в шаге от него. Того словно околдовали жестокие ярко-розовые губы Фелипе, устремленные на него покрасневшие глаза с черными зрачками, неестественная гладкость задубелой кожи, красивые черты лица, скованные надменностью и своеволием в зверскую маску.

– Хочу, чтобы ты представлял себе, что тебе уготовано, кузен, ибо ожидающая тебя участь необычна и по сути своей, и по дарованному тебе милосердию.

Фелипе красноречиво махнул рукой в сторону черного овала. Этот жест, по-видимому, был продолжением магического действа – черное пространство оформилось, обрело глубину. Бехайм словно заглянул в зияющую глазницу: в ней была пустота, населенная бледными призраками – неуловимыми крылатыми существами со смутными, зыбкими очертаниями. Оттуда доносился слабый прерывистый свист, будто ветер швырял песчинки об оконное стекло. Ему стало холодно, ноги у него подкосились, как на краю бездны, грозящей навеки поглотить тебя.

– Гермето ди Ланца, обращенный моей дочерью Александрой – той, чье доброе имя ты пытался запачкать, – был Колумбом, впервые пустившимся в плаванье по водам, обозреваемым тобой в сей миг, – бодро произнес Фелипе. – Переходя из одной жизни в другую в ночь своего посвящения, он случайно наткнулся на вот эту самую тьму и, уразумев, что эта территория еще не нанесена на карты, почувствовав, что в будущем можно ею воспользоваться, никому не рассказал о своем открытии и втихомолку занялся исследованием ее возможностей. К несчастью для бедняги Гермето, его изыскания не остались незамеченными. – Фелипе взял с тумбочки, у которой стоял Бехайм, керамическую статуэтку танцующей разодетой парочки. – Если бы я позволял моим чадам самовольничать в научных делах, то, вне всякого сомнения, потерял бы их уважение. И вот однажды вечером, когда Гермето изучал пропасть, которую ты сейчас перед собой видишь, я поприветствовал его, дав пинка его слугам, которые и канули туда. Мне показалось, что будет вполне справедливо, если он последует за ними.

Он швырнул статуэтку в овал. Разорвав его поверхность, она на мгновение повисла, вытеснив часть окружающей ее тьмы, выплеснув из образованной ею впадины несколько капель, которые вылетели наружу с неповоротливостью ртути или другой жидкости тяжелее воды, ненадолго застыли в воздухе, словно кто-то пробил отверстия в небо из черного дерева, и снова упали на место, а статуэтка, медленно вращаясь, начала движение вниз – трагикомический образ оцепеневших развеселых дамы и кавалера, раскрашенных, в шелках с вышивкой, с размалеванными щеками, и эта пара, кружась, понеслась ко дну, в полную тьму и пустоту. За секунду до того, как безделушка исчезла из виду, совсем рядом на миг промелькнула какая-то бледная крылатая тварь.