Несерьезные размышления о жизни - Саша Антонова

— Нет, я из гостей Эммы Францевны, а называть меня можешь просто: Федор Федорович, — по-барски взмахнул он рукой и скучным голосом спросил: — Где, когда и при каких обстоятельствах Вы, гражданин Галицкий, убили и спрятали труп Климовой Елизаветы Петровны?

Лев Бенедиктович сжался в рекамье и затравленно посмотрел на меня. Я мило улыбнулась ему в ответ.

— Я не убивал! Она сама таблеток наглоталась, и письмо оставила прощальное. У Эммы Францевны оно в сейфе лежит. А закопать в лесу барыня велела. Я тут ни при чем! А за захоронение в неположенном месте нет уголовной ответственности!

— Как Вы объясните причину самоубийства гражданки Климовой?

— Письмо она получила от жениха. Он ей отворот-поворот, вот она и наложила на себя руки.

— Лжете! — по-прокурорски загремел Федор. — Что было в письме?

— Не знаю! — закрестился Лев Бенедиктович совсем, как домоправительница. — Я письмо через Глашу передал нераспечатанным. Это она мне потом сказала, что Бурцев от Лизы отказался.

— Когда Вы познакомились с Бурцевым?

— Прошлой весной в Бадене. Я сопровождал Эмму Францевну в качестве телохранителя.

— Где закопали труп Климовой?

— В орешнике, напротив большого камня, у речки.

— Так, вернемся к нашим баранам. Как долго Вы сидели в шкафу?

— Уже сутки. Эмма Францевна позвонила вчера утром и просила срочно приехать. Я приехал. Она посадила меня в этот шкаф и велела сторожить компьютер, чтобы никто к нему не подходил.

— Расскажите, что Вы видели ночью.

— В двадцать два пятьдесят Эмма Францевна вошла в будуар. Что-то писала, сидя у бюро. В двадцать три пятнадцать вышла. Почти сразу послышались голоса в малой гостиной, но кто там разговаривал, я не разобрал. Звукоизоляция в доме хорошая. Вот как раньше строили!.. В двадцать три тридцать барыня вернулась в будуар и почти час работала на компьютере. Потом ушла к себе, и больше я ничего не слышал, если не считать слабый звон посуды внизу около часа ночи. Утром пришла Глаша и долго прибиралась. Где-то в это время меня и сморило. Господи, уже вторые сутки без сна… А что случилось с Эммой Францевной?

— При необходимости Вам сообщат.

Галицкий деликатно зевал в кулак, Федор ходил из угла в угол, огибая по дороге многочисленные кресла и столики с безделушками, я смирно сидела в кресле.

— Скажите, Лев Бенедиктович, а прошлой ночью, когда была гроза, Вы по личной инициативе сидели в шкафу? — осмелилась спросить я.

Галицкий отвернулся и засопел, как Гоша, когда я застаю его на месте преступления — валяющимся на хозяйской кровати.

— Что просила Ариадна у Эммы Францевны?

— Галицкий, отвечайте. Ваша свобода в Ваших руках, — давил Федор на щуплого филера.

— Она просила продать ей какие-то фермуары, — нехотя выдавил он из себя.

— Фермуары — это как-то связано с мемуарами? — удивился Федор.

— Нет, это застежка из драгоценных камней на ювелирных изделиях, просветила я мужчин.

— Галицкий, какие еще задания Вы выполняли для Эммы Францевны?

— Слежкой занимался, — угрюмо процедил он.

— За кем?

— За кем скажет, за тем и следил.

— Поконкретней, пожалуйста.

— Ну, она мне давала имена людей и домашние адреса, а я изучал их образ жизни.

— Что за люди?

— Да разные были: чиновник, музыкант, врач, рабочий на стройке, бандит среднего масштаба, банкир… всех и не упомнишь.

— Какие сведения о них Вы добывали?

— Распорядок дня, круг общения, привычки…

— Зачем Эмме Францевне нужны были эти сведения?

Галицкий красноречиво пожал плечами.

— Так. И что же мне теперь с Вами делать?

— Домой отпустить.

— Возьмите лист бумаги и ручку. Идите в светелку. Разрешаю Вам два часа поспать. Потом напишите мне подробно имена и адреса фигурантов, бывших в разработке. Укажите все, на Ваш взгляд, важное по этому вопросу. А также опишите другие задания, которые Вам приходилось выполнять по просьбе Эммы Францевны. Все, свободны.

Галицкий с готовностью бросился из будуара, но у двери остановился.

— Уж, не из разведки ли Вы будете, Федор Федорович? подобострастно вытянул он шею.

— Нет, и не ломайте себе голову. Ступайте, — вельможно взмахнул он рукой.

Мы остались вдвоем, не считая Гоши, который уютно дремал в широком кресле среди вышитых подушек.

— Полина, ты не знаешь, где находится сейф?

— Ты что, собрался вскрывать сейф? Как тебе не стыдно! Прах Эммы Францевны еще не предан земле, а ты уже копаешься в ее вещах!

— Полина, девочка моя, я же не для себя стараюсь. Надо же выяснить, что тут за тайны такие.

— Насчет Лизы ты уже все выяснил. А остальное тебя не касается. Все тайны Эммы Францевны умерли вместе с ней, и ты в это дело больше не вмешивайся!

В меня вселился какой-то бес и зло выговаривал растерявшемуся Федору. Я подхватила сонного Гошу и скрылась в своей комнате.

Во мне все кипело и бурлило. Ах, как была права моя двоюродная бабушка: ох, не прост наш Федор Федорович. Для филолога, изучающего матерные частушки, он слишком хорошо разбирается в подделках лицензионных документов и мастерски ведет допрос узников мебели. Только ли судьба Елизаветы Петровны интересует его или это был всего лишь предлог, а на самом деле и он охотится за партийными деньгами или золотыми самородками? Никому верить нельзя!

До темноты я просидела за закрытой дверью. И что самое обидное, никто меня и не хватился.

Вечером я проголодалась и осмелилась покинуть свою обитель. Всех домочадцев я нашла среди яблонь, за столом, накрытым для ужина.

Ариадна, отец Митрофаний, Влад и Федор сидели за овальным столом и смотрели на Аркадия Борисовича, который с аппетитом поглощал янтарную уху. Пустовал стул между Владом и Федором, и мне пришлось устроиться на нем. Глаша налила мне тарелку ухи, остальные уже поели. Федор, как ни в чем не бывало, подмигнул мне и придвинул блюдо с ломтями домашнего хлеба.

Аркадий Борисович доел последнюю корочку, промокнул губы, лоб и щеки салфеткой и блаженно прикрыл глаза. Все молчали.

— Как всегда, в такую жару в морге полетел холодильник, — сообщил нам доктор. — Будем хоронить завтра утром. Кого смог, я предупредил. При вскрытии ничего подозрительного не обнаружилось, в чем я и не сомневался. По факту смерти никаких дел заводить, естественно, не будут. Тело привезут завтра часам к одиннадцати.

Глаша водрузила на стол ведерный самовар и предложила на десерт хворост со взбитыми сливками и плюшки с вареньем семи сортов.

Аркадий Борисович откланялся, сославшись на неотложные медицинские дела. Федор поднялся вслед за ним, и они вместе двинулись во тьму о чем-то негромко беседуя. Мы остались сидеть за столом, вяло потягивая чай из чашек кузнецовского фарфора.

Ариадна сидела на дальнем конце стола, она выглядела умиротворенной. Я залюбовалась «Царицей египетской». До чего же она была хороша, не смотря на отсутствие привычного слоя макияжа.

Отец Митрофаний хмурил брови, углубившись в какие-то свои мысли. Он неожиданно вскинул голову и проговорил ни к кому не обращаясь: — Истинно, истинно говорю вам, кто скажет горе этой: «поднимись и бросься в море», и не усомнится в сердце своем, но будет верить, что совершиться то, что он говорит, — будет ему.

Он опять уставился невидящим взглядом в свою чашку.

— Лиза, — наклонился в мою сторону Влад. — Ты совсем не обращаешь внимания на меня. Чем я заслужил такую немилость?

Он поднялся со стула, взял меня за руку и повел в сторону флигеля.

— Ах, Лиза, жизнь — странная штука. Вот она есть, и вот ее уж нет. Мы вспоминаем об этом фокусе, лишь, когда ловкий престидижитатор сдергивает узорчатый платок с черного цилиндра и вынимает изящной рукой, затянутой в белую лайковую перчатку, ушастого кролика по имени Судьба. Кто знает, а вдруг именно в этот момент Вселенский Иллюзионист манипулирует с твоей жизнью. Обидно уйти в небытие, не испытав всю полноту отпущенного срока. Глупо не воспользоваться шансом, который выпадает раз в тысячу лет, из-за химеры условностей.

Влад уверенно обнял меня и, сдвинув бретельку сарафана, приник к плечу губами.

— Лиза, у Эммы Францевны остались родственники? Тебе должно быть известно.

Я прислушалась к себе, но ни душевного трепета, ни учащенного сердцебиения, ни повышения артериального давления не обнаружила и успокоилась. Лишь острое любопытство (что еще ему от меня надо?) вырвалось из груди томным вздохом, и я пробормотала:

— Да, у нее осталась внучатая племянница.

— Как зовут? Сколько лет? Где живет? — быстро спросил он, окучивая мою шею.

Я представила себе его выражение лица, когда Влад отправиться знакомиться с родственницей, а найдет меня, не удержалась и хихикнула.

— Что такое? — растерялся коварный обольститель, видимо, не часто девушки хихикали в кульминационный момент его объятий.