Портрет прекрасной принцессы - Вера Чиркова

ГЛАВА 9

Запах чистого белья и каких-то трав был так приятен, что не хотелось открывать глаз, тянуло хоть на миг продлить почти забытое ощущение чистоты и уюта. Вот только память и ответственность, эти два вечных надсмотрщика, не позволили мне подольше понежиться в постели. И я резко сел, не оставляя себе никаких соблазнов.

Надо же, ощущения оказались правы. Небольшая комнатка, в которой я очутился, поражала той особой аккуратностью и теплом, каких никогда не удается добиться мужчинам. Кружевные салфетки, легкий шелк полупрозрачных занавесей, цветы в вазочке… все просто кричит, что хозяйка этого помещения — женщина.

Странно. Вроде засыпал я в подземной лечебнице зеленого монастыря. Легкая паника бросила в дрожь, когда я вспомнил свои опасения, но первые же судорожные попытки проверить, все ли в порядке с моей памятью, принесли несказанное облегчение. Судя по ничуть не изменившимся чувствам, я ни на волос не стал другим человеком.

Едва успокоившись, я принялся за проверку своего пояса и сразу получил первый удар. Все на месте, кроме амулета переноса. Мне действительно не удалось припрятать его ни в одной из придорожных харчевен, где мы останавливались перекусить.

Особенно внимательно я рассмотрел швы, скрывающие тайник, и убедился, что они не тронуты. Особый шов и узелки практически невозможно подделать. Немедленно водрузил пояс на место и только тут обнаружил пару странных, но вовсе не печальных обстоятельств.

Во-первых, исчезли струпья и шрамы с моих ладоней. Они еще розовели новой кожицей, но никаких болезненных ощущений больше не доставляли. Во-вторых, исчезла странная конструкция с моей ноги. И хотя ступня пока аккуратно забинтована тонким полотном, боли в ней я тоже не чувствовал.

Сигнал собственного организма, жаждущего найти каморку с целомудренным названием умывальная, совпал с обычным любопытством, и я решительно встал с постели.

И сразу понял, что за время сна мой статус в этой стране значительно возрос. Ночная рубашка до полу, с кружевами на манжетах и воротнике могла принадлежать лишь человеку знатного рода. Да и обнаружившаяся за неприметной дверью искомая комната была слишком изысканно оборудована, чтоб служить простому торговцу или чиновнику.

Но лучшим доказательством послужила одежда, найденная по возвращении. Я с нескрываемым удовольствием переоделся и по привычке поискал глазами зеркало, но, как ни странно, не смог найти этого важнейшего атрибута спальни. Руководствуясь внезапно проснувшимся чувством тревоги, метнулся в умывальню и сразу понял, что напрасно тратил время.

Зеркало тут было, но немного раньше. Судя по крюку, на котором висела совершенно ненужная в этом месте картинка, его сняли или убрали совсем недавно. И это навело меня на простую и единственно верную в этом случае мысль: что-то не так с моей внешностью. Вернее, кто-то решил, что мне может не понравиться собственное изображение и, от греха подальше, убрал все зеркала.

— Доброе утро.

Уже знакомый голос судьи-монаха заставил меня резко обернуться к двери.

Его одежда тоже изменилась, теперь он был в зеленом балахоне, с низко надвинутым на лоб капюшоном. Витой пояс, стягивающий на талии вполне однозначное одеяние, тоже зеленый, как и подвешенный к нему кошель.

— Доброе утро, — неприветливо буркнул в ответ я и сразу перешел к волнующему меня вопросу: — В этом доме можно найти зеркало?

— Пока нет, — так категорично ответил он, что я не стал настаивать. Пожал плечами и уставился на монаха в ожидании указаний. Нет, я вовсе не смирился, просто затаился на время, давая ему возможность открыть свои замыслы.

— Пойдем позавтракаем, — так и не дождавшись ни вопросов, ни проявления эмоций, ровно сказал он и, развернувшись, пошел впереди.

Небольшая площадка, резные перила, сторожащие бегущие вниз ступени, и узкое окно с цветным витражом яснее любых объяснений сказали мне, что спальня находится не на первом этаже.

Монах уверенно зашагал вниз, и вскоре мы очутились в небольшом холле. Два точно таких же, как и наверху, узких оконца по сторонам массивной входной двери да две боковые дверцы — вот и все, что поместилось тут кроме чугунной вешалки и пары симметрично поставленных скамеек.

Вслед за спутником я шагнул в боковую дверь и оказался в довольно просторной столовой. Массивный обеденный стол и стулья были почти вплотную придвинуты к зашторенному окну, но мы устроились в глубине комнаты, в глубоких креслах, стоявших неподалеку от разожженного камина.

Мой проводник дернул за шнурок, и вскоре на пороге появился немолодой мужчина, кативший перед собой маленький столик на колесах. На столике под топорщившейся салфеткой, судя по доплывшему до меня запаху выпечки, явно находилось что-то съедобное.

— Доброе утро, — кивнул я слуге вслед за монахом, наблюдая, как он ловко устраивает столик между нами и аккуратно снимает салфетку.

Ну наконец-то нормальный горячий чай вместо этого надоевшего эля. И булки, горячие, с маслом и ветчиной, все как я люблю. Я с удовольствием сжевал несколько штук, пока не спохватился. Здесь так не завтракают, значит, эта еда готовилась специально для меня, и тогда этот слуга не может быть никем иным, как сообщником монаха. А неплохо они тут устроились, эти рыцари зеленых кустиков. Все схвачено, судьи, стражники, лекари… Интересно, что еще?

— Если ты поел, то я начну объяснения, — отодвинув пустую чашку, заявил монах, и я весь обратился в слух.

Что-то мне говорило, что позже у меня не будет времени на подробное изучение его планов.

— Все началось около двадцати пяти лет назад. В семье великой герцогини случилось большое горе, неизвестные злоумышленники, предположительно готовившие переворот, попытались убить наследницу, единственную дочь герцогини.

— Вопросы можно задавать?

— Да.

— Где была герцогиня и где был ее муж?

— Герцогиня вместе с мужем была на приеме в собственном городском доме. Прием в честь открытия морского пути устраивается каждую весну, — сухо ответил монах и продолжил рассказ: — В тот день девочка осталась жива, ей было всего четыре года, и лекари считали, что со временем она все забудет. Однако через два года обнаружилась страшная подробность. Оказалось, что в тот день на наследницу наложили заклятие. Скорее — проклятие. У нее потихоньку начал расти горб. В герцогстве, как и во многих странах, есть закон, по которому больные и калеки не могут править страной. Разумеется… ее пытались лечить. Но заклятье было наложено так хитро, что, излеченное днем, ночью вырастало вдвое. Вскоре герцогиня запретила эксперименты над дочерью… и решилась на трудный шаг родить еще одного ребенка.