Золотая Колыма - Герман Волков

Оба плота были готовы. Юрий Александрович написал письмо и распоряжения в Олу. Он подробно описал весь маршрут передвижения передового отряда, чтоб было ясно, как идти второму отряду. Как и в дневнике, краски не сгущал, напротив:

«В общем дорога была хорошая, по Тотангичану — прекрасная, а по долине Малтана можно одинаково хорошо пройти и без троп, правда, приходится три раза переправляться вброд, все три переправы довольно глубоки, и брод следует выбирать осторожно...»

Набросали такие же бодрые послания своим друзьям и остальные: Раковский — Бертину, Лунеко — Ковтунову, Алехин — Мосунову. Все это вручили Петру Белугину с наказом:

— Мы прошли — дело за вами!

На старых высоких тополях, росших по берегу Малтана, Раковский сделал затесы:

«29/VIII—28 г. Отсюда состоялся первый пробный сплав К. Г. Р. Э. Юрий Билибин, Иван Алехин, Степан Дураков, Михаил Лунеко, Сергей Раковский, Дмитрий Чистяков».

По просьбе Степана Степановича добавил: «Демьян Степанов».

К затесам Сергей подвел Медова, прочитал ему, что вырублено, и доверительно по-якутски попросил:

— Запомни, Макар Захарович, это место. В случае чего приведешь наших сюда.

Сергей подал старику топор:

— Пиши свою фамилию.

И Макар Захарович, пыхтя над каждой буквой, нацарапал: «Медоп».

28 августа, вторник.

Ночь морозная. Утром иней. Солнечно. Лошади и проводники ушли на Олу. К вечеру небо затянуло, поднялся ветер».

ДЕМКА — ВЕСТНИК БЕДЫ

Макар Захарович Медов и Петр Белугин возвратились в Олу в середине сентября. Лошадям дали немного отдохнуть, и в конце месяца выступил в тайгу отряд Бертина: Белугин, Игнатьев, Кирилл Павличенко и сам Эрнест Петрович. Цареградскому осточертело сидеть в Оле, и он вместе с Медовым решил сопровождать отряд до сплава и по пути самому покопаться в том месте, где Билибин поднял древние ракушки.

Стояла глубокая осень. Лиственницы пожелтели и осыпались, устилая тропы шелковистым ковром. Шли дожди. Река Ола разлилась и даже речушки, впадающие в нее,, преодолевали, подолгу отыскивая брод. По ночам подмораживало, и дорога леденела. За день не делали и двенадцати километров.

Когда начали подниматься по Тотангичану на Яблоновый перевал, повалил густой тяжелый снег. Думали — растает, а он и не собирался таять, лег до весны. Макар Захарович решительно заявил, что дальше не пойдет: кони погибнут.

С ним согласились. Но и возвращаться обратно со всем грузом и всем отрядом Эрнест Петрович счел неразумным. Лошадей развьючили, груз сложили и надежно укрыли, поставили палатку с железной печкой. В этом таборе Бертин, Игнатьев, Белугин и Павличенко остались ждать олений караван, а если представится возможность — двигаться вперед... Цареградский с Медовым вернулся подготовить зимний транспорт.

17 ноября Евгений Игнатьев, пробившись по глубоким, снегам и незамерзшим речкам, доставил Цареградскому письмо от Эрнеста Бертина.

Написанное 9 ноября, оно начиналось так:

«В. А., с нашим первым отрядом случилась, вероятно,, какая-то неприятность...»

Эрнест паникером не был, но в письме с каждой скупой строкой усиливалась тревога и напрашивалось предположение, что отряд Билибина потерпел на порогах аварию и в живых остался только пес Демка: «Он сильно истощенный,, побитый. Видать, долго плутал и пробирался тайгой, пока не вышел на наш стан».

Цареградскому не верилось и не хотелось думать, что шестеро его товарищей, молодых, здоровых, погибли. В крайнем случае они могли потерять на порогах груз, сидеть без пищи и теплой одежды, не имея возможности сообщить о себе... Но почему собака пришла на стан одна?..

На все эти «почему» письмо ответа не давало. Ничего, кроме предположений, не мог сказать и Евгений Игнатьев. Они до прихода Демки ходили на лыжах в разведку, перебрались за Яблоновый перевал, но не встретили ни одного человека и ничего об отряде Билибина узнать не могли.

Валентин не знал, что делать. Игнатьева, не дав отдохнуть ему, послал к Медову в Хопкэчан, сам — к Лежаве-Мюрату...

Тот забегал по комнате:

— Черт-те что! Там экспедицию Нобиле ищет весь мир. А тут три месяца ни слуху ни духу — и никто не чешется! Завтра же выезжать по следу Билибина! Хоть на собаках, хоть на лыжах, хоть на брюхе!.. А сегодня, сейчас же, я собираю тузрик, партячейку и весь совпроф! Доклад о катастрофическом положении будете делать вы! Да поострее! Порезче! И письмо это непременно зачитайте! Собака беспокоится, ищет, а люди сидят, портки протирают...

Экстренное заседание тузрика, партячейки, совпрофа и комсомола состоялось в тот же день утром.

Валентин никогда прежде на подобных заседаниях не бывал, а тут сразу — докладчик! Хотел подготовиться, набросать тезисы, обратился за помощью к поднаторелому в таких делах Лежаве, но тот отрезал:

— Какие тезисы! Катай без бумажек!

И Цареградский «катал», сам себя не узнавая. Никогда он не был таким резким и прямым. Не щадил ни Белоклювова, ни Марина, ни Миндалевича, ни самого себя:

— Нас послали сюда, чтобы, как говорил товарищ Серебровский, «расшевелить золотое болото», а мы сидим четыре с половиной месяца в этой ольской трясине! Может, мы не очень опытные, может, среди нас кое-кто прежде не видел оленя, но мы делаем все, чтоб организовать транспорт. Взялись даже за обучение диких оленей. Пошли даже на опасный сплав по порогам. А вот вы, благополучно здравствующие, что делали вы во время нашего великого сидения в Оле? Вместе с Миндалевичем против нас туземное население восстанавливали? Завышали цены, отбивали у нас возчиков, лошадей, оленей...

Заседание еще не закончилось, как, резко распахнув двери, вместе с ветром и свежим снегом ворвался Макар Медов и, никого не замечая, кинулся к Валентину:

— Литии! Собаки баар! Нарты баар! Барда Литин! Бохапча — барда! Билибин — барда!

Ранним утром 19 ноября первыми из Олы двинулись шесть собачьих упряжек, до отказа загруженных продовольствием, теплой одеждой и горбушей — собачьим кормом. Взяли с собой палатку и железную печку. На первых нартах торили путь сыновья Макара Захаровича Петр и Михаил. На остальных — Цареградский, Казанли, Ковтунов, Мосунов, за один день прошедшие у старика Медова курсы каюров. Сам Макар Захарович не каюрил, подсаживался то к одному, то к другому в качестве инструктора.

И в тот же день, чуть позже, выступили из Олы первые двадцать оленьих нарт. Через неделю — еще двадцать. Всего сто оленей. Двинулся большой аргиш. Кончилось великое ольское сидение.

ВПЕРЕД НА СОБАЧКАХ

Искусством управлять собачками быстро овладели не только Цареградский и прыткий Кузя Мосунов, но и тяжеловатый на подъем Андрей Ковтунов, и рассеянный, как все ученые, Митя Казанли, прежде видивший собачьи упряжки лишь в книжках с картинками.