Сумрачная планета - Барбара Хэмбли

— Ничего не выйдет.

— Я могу помочь?

— Я не могу тебя об этом просить, — сказала она. — Это касается только меня.

— Скажите мне, — мир превратился бы в пустое и жуткое место, если бы он ей не помог. Он мог не найти Каллисту. И почему-то для него казалось очень важным, что она не ищет помощи ни у кого, кроме него. — Пожалуйста.

Она застенчиво улыбнулась, словно осуждая саму себя.

— Прошло немало лет с тех пор, как у меня был защитник. Твоей Каллисте повезло, Оуэн, — она вновь подняла взгляд ярко-голубых глаз и коснулась пальцами его груди. — Это старая и долгая история, друг мой. Когда я впервые оказалась на этой планете — о, это было много лет назад, — я лишь намеревалась выполнить небольшое поручение, данное мне Орденом, и улететь. Но, увидев, как живут здесь люди, постоянно сражаясь за права на водокачки, за права на деревья и за то, кому какие растения на каком клочке земли выращивать, я не смогла их оставить. Здесь были военачальники, мелкие задиры со своими наемниками, и, хотя не в наших обычаях вставать на чью-то сторону, я не могла позволить, чтобы то, что я видела, продолжалось и дальше. Я поставила все свои способности на службу народу. С лазерным мечом в руке я повела их к более богатой и более мирной жизни. Мой корабль был уничтожен в одну из ночей, когда я возглавляла спасение заложников от врага; и я поняла, что мне придется остаться. Когда война закончилась, эти люди сделали меня своим правителем. И я была счастлива.

Люк кивнул, мысленно представив себе эту прекрасную женщину в дни ее боевой молодости. Дом и в самом деле был таким, какой мог бы построить благодарный народ для справедливого правителя, освободившего их от тирании.

— Но много лет спустя на этой планете появился другой джедай, зловещее создание — эгоистичный, лживый, но умевший внушить доверие к себе. Он пришел сюда, услышав о том, что Сила на этой планете весьма могущественна. Здесь она залегает близко к поверхности реального мира, достаточно близко для того, чтобы можно было ее коснуться, хотя сам он этого сделать не мог. Его собственные способности использовать Силу были достаточно слабы, и он пытался любым путем удовлетворить тщеславие. Его звали Белдорион. Белдорион Красноглазый. Белдорион Великолепный.

Она вздохнула и устало провела рукой по лбу.

— Ты и сам знаешь, Оуэн, всегда найдутся те, кто решит последовать за таким как он. Он прибегал не только к угрозе насилия, не только к насилию, но и ко лжи и клевете, искажая правду и память о правде, пока все, что я здесь сделала, не приобрело совершенно иной смысл, зловещее значение, в которое с радостью поверили те, кому я в свое время помешала творить зло. Мои друзья отвернулись от меня. У Белдориона не хватало знаний, чтобы изготовить собственный лазерный меч, и он украл мой. Я оказалась отброшена в нищету. Внушая всем страх, в окружений продажных приспешников, Белдорион начал править Хвег Шулем, словно король, а обо мне забыли.

Голос ее сорвался, и она быстро подняла руку, прикрывая рот. На тихой улице позади них слышалось монотонное скрипучее мычание блерда; мимо проехала женщина-Старожил в повозке на высоких колесах, запряженной парой алкопаев, которых она то и дело хлестала длинным бичом. Люк снова представил себе эту прекрасную женщину, спешащую по кривым улочкам в развевающемся на ветру грязном платье, и опять вспомнил Бена и как дети на станции Тоши часто бегали перед ним, хихикая и изображая пальцами некое подобие магических знаков. Даже после стольких лет — а тогда он и сам был лишь маленьким мальчиком — он помнил улыбку Бена, прятавшуюся в уголках его рта.

— Что ж, — продолжала Тазельда, — как знаем мы, истинные рыцари, БелдОрион неизбежно должен был пасть жертвой собственной жадности и собственных пороков. Много лет назад он был свергнут и изгнан человеком по имени Сети Ашгад, политиком, которого в наказание сослал сюда старый император, так же как были сосланы сюда предки этих людей. Белд Орион настолько погряз в разврате, что у него не осталось никакой реальной власти. Его последователи перебежали от него к Ашгаду, и Ашгад отобрал у него его дом вместе со всеми находившимися в нем сокровищами. Сокровищами, которые он украл у меня, — угрюмо добавила она. — И что самое главное, где-то в этом доме находится мой лазерный меч.

— О, — тихо сказал Люк.

— Из-за травм, которые я получила, сражаясь против Белдориона, я не могла сделать себе новый. Когда я пошла к Ашгаду — много лет назад — и попыталась забрать меч, меня просто вышвырнули вон — столь же жестоко, как когда-то вышвырнул меня Белдорион. С тех пор я много раз пыталась его вернуть. Смотри, — небрежным движением она сбросила платье с правого плеча и показала ему, среди укусов дрохов, страшный шрам на руке. — Когда мы отправимся в пещеру искать твою Каллисту, — тихо сказала она, — мы будем совершенно беззащитны. Слуги Ашгада не знают жалости, тем более что они не люди, а лишь человекоподобные дроиды. Я же больше не обладаю достаточной Силой для того, чтобы войти в дом Ашгада и забрать меч. Собственно, я даже не знаю точно, где он — здесь или в другом его доме, в пустыне, у подножия Грозовых гор. Ради Каллисты и.,ради тебя — я с радостью пошла бы вместе с тобой и показала, где он, но я не посмею.

Она судорожно вздохнула и обеими руками откинула с лица грязную копну волос.

— Я не посмею.

Глядя на ее руку, исполосованную шрамами, Люк ощутил и ярость, и тревогу. Она — добрая, прекрасная женщина, и боль, причиненная Тазельде ее врагами, остро отозвалась в нем. Но вдруг они, эти враги — кем бы они ни были — сорвут свою злость на Каллисте?

— Где может быть ваш меч, — спросил Люк, — если он в доме Ашгада?

Он снова вспомнил сверкающие белоснежные стены, надменно возвышавшиеся над маленькими коттеджами Старожилов.

— Под кухней есть сокровищница, — на голубых глазах Тазельды выступили слезы благодарности. — Вход через кухонный двор, вот здесь.

Она отошла к небольшому столику, а затем протянула ему листок грубой местной бумаги, на котором был нарисован план дома.

Люк взмахнул листком, чувствуя необычайную легкость во всем теле, и широко улыбнулся, словно мальчишка.

— Я вернусь. К ночи нас уже не будет в городе.

— Она сказала мне, что я могу доверять тебе, Оуэн, — тихо сказала Тазельда. — Я видела, как засветились ее глаза, когда она произнесла твое имя. Думаю, тебе нечего бояться того, что предстоит узнать.

Каллиста. Все тело Люка, казалось, пело от счастья, когда он шагал по неровно вымощенным улочкам города Старожилов.

«Какую бы тьму ни послал мир, любящие всегда встречаются у конца пути…» Я нашел ее, нашел! «Я видела, как засветились ее глаза…» Он замедлил шаг.

«…когда она произнесла твое имя».

Но Каллиста не могла знать, что он назовется Оуэном Ларсом.

Он остановился, поняв, что заблудился среди почти одинаковых белых домов.

«В вино было что-то подмешано», — со странным спокойствием подумал он.

Люк никогда не отличался склонностью к выпивке, а с тех пор как он начал изучать и познавать Силу, он полностью отказался от алкоголя, который мешал должным образом сосредоточиться. Конечно, вино Тазельды не было похоже ни на какое другое, и все же он удивлялся, как вообще смог столько выпить. Теперь же, сосредоточившись на собственном метаболизме и очистив организм от части алкоголя, он понял, что в вине содержалось что-то еще.

«Синтетический стимулятор, — подумал он, опершись рукой о стену и закрыв глаза. — Приодин или приодаза, а может быть, алгарин — нечто, создававшее благожелательный и дружелюбный настрой». Лея рассказывала, что в свое время. употребление приодазы было обычным делом перед приемами среди знати Корусканта, как противоположность моде на дуэли, и во время рабочих дискуссий и бракоразводных процессов часто следовали обвинения, что та или иная сторона подсыпала препарат в каф противоположной стороны перед самым началом переговоров.

Снадобье было безвредным и не вызывало привыкания, оно лишь притупляло бдительность.

«Все-таки сколь разумно с ее стороны, — подумал Люк, — было воспользоваться этим методом, чтобы преодолеть мое предубеждение, так что я смог увидеть ее такой, какова она на самом деле».

Он прошел несколько шагов, пытаясь сориентироваться, в каком направлении находится дом Ашгада, и тут возникла неожиданная мысль:

«О чем это я только что подумал?» Его охватил приступ боли. Не физической боли, но боли утраты, одиночества, глубоко сидящей боли ребенка, который с первых сознательных дней своей жизни подозревает, что мать отказалась от него, словно от приблудного щенка, по причинам, которых он не понимал. Боль от бегства Каллисты. Боль от утраты мечты об отце, которого он воображал себе в своих одиноких фантазиях.

На него нахлынула холодная волна страха. Он не мог потерять Тазельду…

Сквозь детский страх утраты до него из мрака. докатился сумрачный голос: