Христо-люди - Аркадий Стругацкий

Поленом они разбили окно и забрались вовнутрь. Энн на втором этаже, в своей спальне, свисала с притолоки.

Они сняли ее и положили на кровать. Помощь опоздала на несколько часов. Соседка укрыла тело простыней.

Рэчел все это казалось нереальным. Она была ошеломлена. Соседка взяла ее за руку и вышла из комнаты. Уходя, она заметила свернутый листок бумаги на столе. Соседка взяла его.

- Наверное, тебе или родителям, - сказала она, протягивая листок Рэчел.

Рэчел взяла его и прочла надпись на наружной стороне.

- Но это не… - Начала она автоматически. Затем она пришла в себя и постаралась сразу же повернуть листок так, чтобы соседка не смогла прочесть надписи.

- О, да, да, я передам им, - сказала она и спрятала послание в одежду, послание, адресованное не ей, не ее родителям, а инспектору.

Муж соседки отвел ее домой. Она передала новость родителям. Затем, оставшись одна, она пошла в комнату, где они раньше жили с Энн, и прочла письмо.

Оно касалось всех нас, включая Рэчел, и даже Петру. Мы обвинялись в убийстве Алана. Рэчел дважды прочла письмо и затем тщательно сожгла его.

Через день или два напряжение спало с нас. Самоубийство Энн было трагедией, но никто не увидел в нем ничего удивительного. Молодая жена, беременная первым ребенком, потеряла мужа - при таких обстоятельствах. Значит, она лишилась рассудка - таков был всеобщий прискорбный, но объяснимый вывод.

Загадочной оставалась смерть Алана, для нас так же, как и для всех остальных. Подозревали нескольких человек, враждовавших с ним, но ни у кого не было достаточных оснований для убийства, к тому же во время убийства Алана все они были на виду.

Старый Уильям Тэй узнал стрелу собственного изготовления, но он изготовил большинство стрел нашего района. Это была стрела, предназначенная не для состязаний, а простая стрела для повседневной охоты. В каждом доме можно было найти дюжину таких стрел. Люди говорили разное. Откуда-то разнесся слух, что Энн была не такой преданной женой, как считалось, что в последнее время она боялась своего мужа. К печали родителей, говорили, что она сама убила его стрелой и совершила самоубийство, боясь разоблачений. Но и этот слух затих, поскольку не было найдено никаких улик. Через несколько дней появились другие темы для толков. В конце концов, все признали загадку неразрешимой.

Мы держались настороже, стараясь уловить малейший намек, который мог бы вызвать подозрения против нас, но ничего не было, и по прошествии некоторого времени мы почувствовали облегчение.

Но хотя мы и жили относительно спокойно весь следующий год, опасения не оставляли нас. Мы теперь поняли, что безопасность всех нас находилась в руках каждого из нас.

Нас огорчала участь Энн, но мы понимали, что потеряли ее раньше, чем она умерла.

Лишь один Майкл, казалось, не успокаивался. Он говорил:

- Один из нас оказался недостаточно сильным…

ГЛАВА 11

Весенние инспекции в этом году оказались благосклонными. Только два поля на весь район оказались приговоренными к сожжению, и ни одно из них не принадлежало ни моему отцу, ни дяде Энгусу. Два предыдущих года были такими плохими, что люди, в первый год колебавшиеся в отношении к домашнему скоту, производившему отклонения, на второй год перебили его. В результате стало гораздо больше нормальных рождений. Больше того, тенденция к норме все усиливалась… Это вселяло мужество в людей, они стали дружелюбнее и общительнее. В конце мая многие готовы были поручиться, что уровень отклонений на этот раз небывало низок. Даже старый Джекоб вынужден был согласиться, что божественное недовольство на какое-то время было отложено.

- Господь милосерден, - сказал он неодобрительно. - Дает им последний шанс. Будем надеяться, что они изменят свои обычаи, иначе все будет плохо в следующем году. Пока все идет хорошо, но посмотрим…

Однако никаких признаков ухудшения не было. Поздние овощи свидетельствовали о такой же нормальности, как и ранние всходы. Погода также обещала хороший урожай, и инспектор большую часть времени проводил дома и стал очень популярен.

Для нас, как и для всех остальных, все предвещало спокойствие, хотя нас ожидало трудное лето. Возможно, так бы и получилось, если бы не Петра.

Однажды, ранним июньским утром, она совершила два поступка, которые ей были строго запрещены. Во-первых, хотя она была одна, она на своем пони уехала с территории нашей фермы. Во-вторых, она не держалась открытых мест, а отправилась в лес.

Леса в Вакнуке, как я уже говорил, относительно безопасные, но и в них нужно сохранять осторожность. Дикие кошки нападают редко, только в отчаянном положении, обычно они предпочитают спасаться бегством. Тем не менее, не очень умно отправляться в лес без оружия, так как сюда иногда забредают большие животные из окраин, охотящиеся в дикой стране.

Призыв Петры пришел также внезапно, как и в первый раз. Хотя это и не был сильный, подавляющий волю страх, как раньше, все же эмоция была выражена интенсивно: глубокое отчаяние и тревога передались полностью. К тому же девочка не контролировала свою мысль. Она просто излучала так сильно, что стирала у меня в мозгу все, оставляя в сознании лишь смутные тени.

Я попытался пробиться через эту мысль и связаться с остальными, но не смог установить контакта даже с Розалиндой. То, что я испытывал, трудно передать: я как бы пытался расслышать что-нибудь сквозь шум, или увидеть сквозь густой туман. К тому же в мысли не было и намека на причину тревоги. Это был, если можно выразить мысль в обычных словесных терминах, бессловесный крик протеста. Просто рефлекторное чувство, без сознания и контроля. Я сомневался даже, знает ли она, что делает. Скорее это было инстинктивно…

Все, что я мог сказать - это был сигнал отчаяния, и шел он с определенного направления.

Я выбежал из кузницы и схватил ружье - одно из ружей всегда висело у входа, заряженное и подготовленное для стрельбы в случае необходимости. В несколько минут я оседлал лошадь и поскакал. Единственное, что я мог определить по зову - это направление. Миновав живую изгородь, я ударил лошадь пятками и поскакал в сторону западного леса.

Если бы Петра хоть ненадолго перестала посылать сигнал отчаяния, и в этот промежуток мы могли бы связаться друг с другом, то последствия были бы другими, вернее, их совсем могло бы не быть. Но она не перестала… Она продолжала беззвучно кричать, и этот ее сигнал как щит отделял нас друг от друга, и я ничего не мог сделать.

Местами дорога была плохой. В одном месте я упал и потратил много времени на то, чтобы вновь поймать лошадь. Но в лесу продвигаться стало еще труднее. Густые заросли мешали поворачиваться, и я был вынужден ехать по единственной различимой тропе. Вскоре я понял, что ошибся. Подлесок был слишком густым, чтобы сразу ехать в направлении сигнала, поэтому мне пришлось вернуться и искать тропу вновь. Само по себе направление меня не беспокоило: Петра ни на мгновение не переставала посылать сигнал. Наконец я нашел очень узкую тропу, закрытую свисающими ветвями так, что я должен был сильно нагибаться, но ведущую в правильном направлении. Вскоре дорога стала лучше, и я смог продвигаться быстрее. Наконец я выехал на открытую поляну.