Зощенко - Валерий Попов

В марте 1923 года выходит в свет сборник рассказов «Разнотык» («Былое». Тираж 4 тысячи экземпляров). В июле выходит сборник «Юмористические рассказы» («Радуга». Тираж 5 тысяч экземпляров). В начале осени печатается сборник «Рассказы» («Картонный домик». Тираж 3 тысячи экземпляров).

Дальше «снежный ком растет». В 1926 году выходит четырнадцать его книг, не считая десятков публикаций в многочисленных журналах!

В 1928 году — литература и книгоиздательское дело развиваются бурно — устраивают возле Дома книги на Невском целый бульвар книжных ларьков. И в каждом из них — популярный писатель. Но самое большое столпотворение — у ларька Зощенко!

Критик Е. Журбина пишет в «Вечерней Красной газете» (1929 год): «Кто самый любимый и известный человек в Ленинграде? Зощенко!»

Пробился! Есть фотография Зощенко 1928 года — красавец, щеголь. И сделанная его рукой надпись на обороте: «Благополучный человек! Таким бы всегда!»

ПРОРАБОТКА

Но «таким», ясное дело, заинтересуются. Особенно там, где «все быть должны как все», — не выделяться. Михаилом Зощенко занимались многие. Еще в 1922 году появились отзывы на сочинения Зощенко весьма влиятельных литераторов — Николая Асеева (Печать и революция. № 2) и Всеволода Рождественского (Книга и революция. № 2). Отзывы положительные. Но пора было поговорить о Зощенко «с большевистской прямотой». Было ясно уже, что Зощенко показал не «отдельные недостатки», а самую суть. Об этом, например, прямо сказал замечательный поэт Владислав Ходасевич (правда, из Парижа): «Можно сказать, что ни у автора, ни у героев, ни у предполагаемого “слушателя Зощенки” отрыва от масс не наблюдается. Напротив, все люди свои. Одним словом — “уважаемые граждане”. И вот тут-то выясняется нечто исключительное, важнейшее: все это не просто воры, пьяницы, хулиганы, пошляки, хамы сознательные, знающие себе цену, руководимые не чем-нибудь, а высшими мотивами: “пролетарской” идеологией, заветами вождей, новой добродетелью и высокими лозунгами».

То есть можно и так сказать: успехи советской власти отражены, но они, если верить Зощенко, ужасны!.. На что можно надеяться такому писателю в пролетарском государстве, которое он изобразил такими красками?

«…Призадумался Зощенко, — продолжает Ходасевич, — взяло его сомнение, стоит ли “освещать”, “клопам на смех”, ту неимоверную внутреннюю и материальную бедность, в которой живут “уважаемые граждане” Советской России?»

Призадумался Зощенко. Ну и… продолжил в том же духе. Да еще шибче! Могла ли советская власть на это спокойно смотреть? То Антанта наступает, то — изнутри враги. Остается лишь маленький вопрос: за что же Зощенко все так любили? Почему эти самые алкоголики и воры, они же советские граждане, которых он «пригвоздил», читали, и ликовали, и просили еще? Даже когда он с группой писателей поехал на Беломорканал, зэки, и уголовники особенно, сгрудившись на пристани, кричали радостно: «Зощенку!» Чем же он так всех осчастливил?

Послушаем умных людей.

Сергей Есенин: «В нем есть что-то от Чехова и Гоголя. Будущее этого писателя весьма огромно».

Евгений Замятин: «Отлично пользуется Зощенко синтаксисом народного говора: расстановка слов, глагольные формы, выбор синонимов — во всем этом ни единой ошибки. Забавную новизну самым стертым, запечатанным словам он умеет придать».

Виктор Шкловский: «Сделанность вещей Зощенко, присутствие второго плана, хорошая и изобретательная языковая конструкция сделали Зощенко популярным русским прозаиком. Он имеет хождение не как деньги, а как вещь. Как поезд».

Владимир Маяковский: «Зощенко, при некотором мелководье нашей сатирической работы, большой, квалифицированный и самый популярный писатель. Его нужно всячески продвигать в журналы…»

Казалось бы, о чем Зощенко горевать, когда его так высоко ценят лучшие люди? И по количеству публикаций он явно лидировал в те годы. Поэтому, видимо, и «выбрали» его для «экзекуции» — чтобы выше власти не заносился!

За всю историю человечества людям искусства никогда не давали спокойно жить. Да и какой мог быть покой, если всегда лучшие мастера сразу оказывались при дворе какого-нибудь короля, герцога или, на худой конец, папы, и присмотр за ними был строгий. Одного античного философа, помнится, даже приговорили к смертной казни, и ему пришлось выпить предложенную чашу с ядом — настолько он не нравился правителям своим вольномыслием. Николай I брался быть личным цензором Пушкина, корил Лермонтова — почему он взял «Героем нашего времени» нехорошего Печорина, а не честного служаку Максима Максимыча… Как же большевики могли оставить литературу без присмотра?

Даже Владимир Ульянов (Ленин) не гнушался литературной критикой и, помимо отзывов на научные книги, написал отзыв на книгу Аркадия Аверченко — «Дюжина ножей в спину революции». Сначала эта книга была издана в Крыму, при Врангеле, а в 1921-м переиздана в Париже. Именно на это издание и обратил внимание Ленин. И в общем-то правильно сделал, что обратил. То была яркая, острая и, главное, вполне убедительная книга о том, как жилось в России до того, как власть взяли большевики. И Ленин, с присущим ему полемическим задором, написал на нее отзыв. Человек читающий, он не мог не знать, что до революции Аверченко был самым популярным в России сатириком. И эта книга, демонстрирующая ужасы «революционных завоеваний», была написана замечательно. Революция, утверждает автор в предисловии, это не ребенок, которого нужно защищать.

Это молния, но мы же не будем защищать молнию, выходя на поле во время грозы! Автору революция представляется мужиком, который в любой момент выскочит из подворотни, подставит нож к горлу и снимет с вас пальто. Именно в такую революцию, как утверждает Аверченко, и надо воткнуть дюжину ножей.

Отзыв на эту книгу Ленин печатает в газете «Правда» 22 ноября 1921 года. И, по сравнению с той грубой и безапелляционной критикой, которая пошла в ход позже, статья эта кажется даже удивительной. Называется она — «Талантливая книжка».

Ленин замечает: «Когда автор свои рассказы посвящает теме, ему неизвестной, выходит нехудожественно. Например, рассказ, изображающий Ленина и Троцкого в домашней жизни. Злобы много, но только непохоже, любезный гражданин Аверченко. Уверяю Вас, что недостатков у Ленина и Троцкого много во всякой, в том числе, значит, и в домашней жизни. Только, чтобы о них талантливо написать, надо о них знать, а Вы не знаете».

Рассказ этот называется «Короли у себя дома». О жизни «коронованных особ». Ленин — жена, Троцкий — муж. Они скандалят, перекладывают обязанности друг на друга, Ленин жалуется, что повелся на уговоры мужа и приехал в Россию. Решают общегосударственные вопросы в спорах и дрязгах. «Вот как просто живут коронованные особы. Горностай да порфира — это на людях, а у себя в семье, когда муж до слез обидит, — можно и в затрапезный шейный платок высморкаться».