Операция «Остров Крым» - Ольга Чигиринская

Глеб отобрал три десятка ребят, которые не спекутся, – да нет, никто из десантников бы не спекся, преодолев бегом почти километр по сорокаградусному склону, – но Глебу нужны были такие, у которых даже дыхание не собьется, чтобы после этого броска вступить в драку.

И когда беляки ответят на огонь АГС, когда лобовая атака свяжет их боем, Глебовы тридцать человек скажут свое слово. Они траверсируют крутой склон над дорогой, выберутся на площадку, в тыл к белякам, и вступят в рукопашную. Пусть их благородия сами понюхают, каково оно – драться с невидимым, вездесущим, неизвестно откуда взявшимся противником. Пусть нажрутся грязи. Пусть посмотрят, мать их, что такое десант…

«Безотчетная симпатия, говоришь? Предашь, не взяв минуты на размышление? Убью тебя, паскуда».

Добежав до края обрыва, над которым стремилась в небо ажурная стальная башня, Асмоловский подал знак: ложись! Ближе, не выдав себя шумом, подойти было невозможно. А когда внизу начнется стрельба, белякам будет некогда прислушиваться.

…Так, пулеметное гнездо на вышке они сохранили. Правильно, позиция хорошая, простреливается почти весь склон… Бинокль в предутренней мгле – как мертвому припарка. Это туман или облака? Если вы не знаете, чай это или кофе, то какая вам разница? Большая, господа офицеры. Если эта хрень – туман, с первыми лучами солнца она рассеется. А если облака – нет.

Что это за темные пятна? Машины… Сколько? Две… Считай, взвод. Три пулемета, один – на вышке. А минометы, гиены войны, кошмар этой ночи? Нет, вроде не видно их задранных к небу рыл. Или он ошибается? Нельзя ему ошибаться…

Казалось, что никогда не кончатся минуты между исчезновением в дымке посланного к комбату с результатами разведки рядового и началом далекой, хорошо слышной в тумане стрельбы.

О! Пошла писать губерния: оживилась вышка, затарахтели пулеметы на машинах… Фонтанчики взметенной земли вырастают рядочками, словно кто морковку сажает: АГСы пошли в ход. На них ответили минометным огнем. Глеб прислушался – один. Да, точно, один миномет. Значит, тот самый, что гасил нас. А, заткнулся один из пулеметов… Получи, фашист, гранату!

– Пошли, ребята! – сказал он.

Страшновато, когда под ногами обрыв, и камешки, стронутые ботинком, растворяются во мгле раньше, чем ты слышишь далекий стук… Да ладно, ребята, ничего страшного, какие-то там шестьдесят градусов, всего двадцать метров влево, пройти – что помочиться… Вот она, сваренная из труб оградка, вмурованная в гранит скалы, вот я перебрасываю через нее ногу и чувствую всем своим бренным телом несуразную свою огромность и беззащитность перед лицом пулемета, который, по счастью, нацелен не в меня, и исправно молотит в сторону, прямо противоположную…

Пробежка… Здание передающего центра… Уф, есть, «мертвая зона»! Следующий! Пошел, пошел, пошел!

Т-твою мать!

Баева успели срезать, едва он ногу перенес через забор. Глеб высунулся из-за угла, поднял автомат, нажал на спуск: жрите, сволочи!

Перебежка, угол гаража, барабанная дробь пуль, попадающих в стальную площадку… Не пробиваются толстые железные листы, но плотность огня хорошая, и хрен вы развернете пулемет, гаврики! Хрен вы поднимете башку, хрен вы вообще что сделаете, потому что Степцов и Зурабов уже тарахтят ботинками по ступеням вверх, и падает убитым второй номер, а пулеметчик, видя, что дело кисло, бросает пулемет и начинает отстреливаться, тоже наматывая пролет за пролетом, затрудняя стрельбу что Прохорову, сажающему с вершины горы, что преследователям, а потом и вовсе швыряет свой автоматик вниз – патроны кончились у нас, жалость-то какая! – и продолжает лезть наверх, словно это ему поможет… Уж больно быстро он лезет, что твой орангутанг, и не по лестнице, а по наружным фермам, «волчьим ходом», красивым и техничным… Еще один скалолаз… Но что там с ним будет – уже плевать, главное – пулемет заткнулся, и беляки со своих оборонительных позиций уже бегут сюда – пока что просто узнать, что случилось, а вот трах-тах-тах! – и нет друга ситного, и нет у вас здесь тыла, братцы, один сплошной фронт!

Бежите? Бегите, ребятишки!

Глеб подал знак – все назад! По укрытиям!

Все попрятались.

…И тогда под ноги первому из бегущих он швырнул гранату…

«Ба-бах!» оказался значительно громче, чем Глеб ожидал…

Старший унтер Сандыбеков, собираясь, ха-ха, на дело, взял да и сунул в карман альпинистский карабин. Он не знал, зачем вообще взял на Роман-Кош свое скалолазное снаряжение. Теперь он понял – сам Аллах подсказал. Бросив свой пулемет, отстреливаясь от наступающих, Шэм бежал вверх по решетчатым ступенькам телевышки. У него остался один путь к отступлению: вверх. Задержался лишь на миг – «закрыл за собой дверь». Теперь у него было ровно тридцать секунд – с того момента, когда он утопил стерженек детонатора в массе пластиковой взрывчатки и сорвал предохранитель, и до взрыва.

Выпустив последние патроны, он бросил автомат, перепрыгнул с лестницы на железные фермы и полез по ним вверх – правильнее будет сказать «пошел», ибо Шэм передвигался по вертикали быстрее, чем иной человек – по ровной земле. Если бы не пули, попадание которых в металл рождает в нем протяжный звук и слегка нервирует, если бы не реальная опасность взрыва, это лазание вообще было бы детской забавой.

Сегодня днем, распределяя взрывчатку по крепежным болтам, они с Хиксом проявили скорее скупость, чем щедрость. Им совершенно не нужно было своротить вышку – достаточно как следует пугнуть тех, кто попытается влезть, – на тот случай, если дела пойдут совсем плохо…

Если они переборщили со взрывчаткой…

Если он не успеет добраться до верха и защелкнуть карабин на тросе…

Если… Ой, мама! Пятьдесят метров вниз – падать будет больно…

Парень на вершине горы едва не задел очередью по ногам… Одиночными стреляй, кретин! Нет, учиться тебе уже поздно…

Брезентовая тесьма плотно обхватывает руку… Лязг карабина о сталь, щелчок…

И взрыв!

Молния блеснула внизу, звуки перестали существовать, вышка содрогнулась, Шэм сорвался и полетел вниз, заскользил по тросу на петле карабина, отчаянно пытаясь развернуться лицом по направлению движения: на такой скорости приложись спиной, не сумей самортизировать ногами – конец!

Сейчас пригодился бы опыт прыжков с парашютом… жаль, взять его негде…

Развернулся он в последнюю секунду перед столкновением, принял удар на ноги… Бисмалла!

Так, если этот парень наверху не отвлекся на взрыв и не принял это скольжение за падение, то он просто перегнется через край и снимет неудачливого Тарзана пулей… В сторону! Бегом! Ноги болят, ш-шайт, как болят ушибленные ноги!

Он побежал к гаражу, где уже все приготовили: вышибли окно вместе с рамой, закрепили веревку за трубу и прицепили жюмар с петлей. В систему влезать-вылезать будет некогда, остается петля – по старинке…

Убедившись, что все правильно и на месте, Шамиль достал «беретту» и кинулся наружу – снять с убитого десантника подсумок с патронами и взять его автомат. Кто-то должен был теперь прикрывать отступление к гаражу.

Глеб посмотрел наверх и ужаснулся…

Беляки заминировали вышку. Заряд рассчитали точно: сама вышка уцелела, но площадку, где был пулемет, и куда – Господи! – поднимались Зурабов и Степцов, ее сорвало напрочь. Теперь она валялась внизу, скрученная, а лестница, крепившаяся к ней одним краем, жутко ходила вверх-вниз, как нелепые гигантские качели. Обоих рядовых разбросало кусочками в радиусе сорока метров от вышки. Пулемет зашвырнуло почти до линии вражеских сочлененных транспортеров.

А все три белогвардейские машины уже горели, и белогвардейцы бежали сюда, и будет у нас тут сейчас не легкий бой, а тяжелая битва…

Глеб Асмоловский не знал, один он остался в живых или есть еще кто-то. Кто-то стреляет – значит, кто-то есть, никого не видно, значит, все в укрытии, стало быть, набегающих беляков можно угостить еще одной гранатой, а чем их угощать дальше – неясно, патроны в АК закончились. И он бросил еще одну гранату, и кто не успел упасть до взрыва – я не виноват, а сам опять нырнул за угол, перебросил «калаш» за спину и вытащил пистолет. Цель – добежать от гаража до административного корпуса. Программа-минимум. Вперед!

На Верещагина он налетел почти сразу же. Не сразу, правда, узнал: просто взял на прицел крымца, тоже перебрасывающего автомат на спину – ха, патроны кончились! – и тут крымец посмотрел ему в глаза…

Он выстрелил. Выпустил пулю в свое преданное доверие.

Но слишком много времени – десятую долю секунды! – Глеб затратил на то, чтобы забыть лицо противника. За это время беляк слитным движением, как в кино про ковбоев, выдернул из кобуры шпалер, и бабахнул, не целясь, навскидку…

Пуля толкнула Асмоловского – словно кувалдой в грудь; он упал на одно колено и все-таки выстрелил… Хотел выстрелить еще, но рука не слушалась. Странно, но боль казалась вполне терпимой, он выносил ее без стона или крика, но тем не менее она висела на плече жерновом и гнула к земле все ниже и ниже, а этот говнюк, не размениваясь на второй выстрел, пнул ногой и выбил «макар», заодно опрокинув Глеба наземь, перешагнул через него и исчез в застлавшей глаза черноте…