Мир всем - Ирина Анатольевна Богданова

появлении изогнулся дугой и лениво поцарапал когтями пол. За время пребывания у нас он распушился, заблестел и научился нахально выпрашивать еду у всех без исключения.

Я вспомнила, что сегодня у моих учениц первая контрольная работа по арифметике, и улыбнулась. Наверняка они сейчас волнуются и переживают, не понимая, какое счастье — первая в жизни контрольная. Будут ли они помнить свои перепачканные чернилами пальцы и тихое шуршание счётных палочек посреди напряжённой тишины? Лично я первую контрольную запомнила огромной кляксой на всю страницу, которую я догадалась вытереть школьным фартучком.

Осеннее пальто я себе так и не купила и в школу ходила в армейской шинели со споротыми погонами. Около школы я увидела завхоза Николая Калистратовича и помахала ему рукой.

— Здравствуй, дочка!

Он называл меня только так, и от его бесхитростной ласки теплело на душе. Как славно, когда утро начинается с улыбки, и как важно, чтобы рядом был человек, который может улыбнуться тебе просто потому, что ты есть.

Я вошла в класс, когда по школьным коридорам прокатился весёлый звук колокольчика. Девочки встали и замерли.

— Садитесь. — Я бегло осмотрела класс и придвинула к себе журнал. — Абрамова.

— Я.

— Баранова…

— Здесь.

Моё перо летало по бумаге, проставляя галочки напротив фамилий.

Девочки вставали и садились, словно ветерок пролетал по классу.

— Максимова.

— Я.

Валя выпрямилась, и я в который раз подумала, что вместо угрюмой нервной девочки вижу перед собой нормального ребёнка с огоньком в глазах.

Где-то через неделю после октябрятского поручения Вале взять шефство над профессоршей Елизаветой Владимировной я подозвала её к себе после урока.

— Валя, расскажи, ты заходишь в Елизавете Владимировне?

Валя кивнула, и я заметила, что её косички аккуратно заплетены и перехвачены атласными ленточками.

— Да, захожу. Елизавета Владимировна научила меня играть в Ма Джонг.

— В Ма Джонг?

Я вспомнила карточки с иероглифами в руках Елизаветы Владимировны.

— Это игра такая, очень интересная. На карточках нарисованы всякие картинки — цветочки, веточки или буквы. И надо найти две одинаковые. А ещё Елизавета Владимировна сказала, чтобы я приходила к ней на обед и ужин.

Я поразилась, вспомнив, как профессорша общалась со мной жестами.

— Она что, разговаривает?

Валя посмотрела на меня с недоумением:

— Конечно, разговаривает. Елизавета Владимировна читала мне сказки про Ганса и Гретель, только в книжке буквы нерусские. Елизавета Владимировна обещала меня тоже научить, когда я буду получать по родному слову и чистописанию одни пятёрки. А я Елизавете Владимировне приношу воду и помогаю подметать пол, хотя она меня совсем об этом не просит.

Меня настолько поразили произошедшие перемены, что я смогла только пробормотать:

— Всё хорошо, Валя. Ты настоящий октябрёнок.

Закончив перекличку, я подошла к доске и написала примеры для контрольной. В воцарившейся тишине слышались лишь шорох карандашей по бумаге и старательное сопение. Я посмотрела на устремлённые на меня глаза:

— Начинайте работу, девочки, и помните, что лучше сначала решить на черновике, чем потом зачёркивать неправильный ответ в тетради.

В середине урока дверь тихо скрипнула, и в класс вошёл директор Роман Романович. Жестом он показал ученицам, чтобы те не вставали, и сел за последнюю парту.

Я никогда не имела ничего против открытых уроков, и директор имеет право наблюдать за учебным процессом. Но мне решительно не понравилось, что он ворвался в класс посредине контрольного задания. Наверняка он легко прочитал мои мысли, потому что подошёл после урока и примирительно сказал:

— Антонина Сергеевна, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет на большой перемене. У меня к вам небольшое поручение.

Хотя инспекторский визит директора не рядовое явление, я успела благополучно забыть о нём, потому что в начале большой перемены девочка Оля порвала нарукавник соседке по парте. Пока я разнимала спорщиц, читала нотации и мирила, прошло минут десять. И тут я вспомнила, что Роман Романович пригласил меня зайти. Кинув строгий взгляд на учениц, я попросила дежурных старшеклассниц не спускать глаз с малышей и обязательно дождаться моего возвращения.

К кабинету директора я подошла запыхавшись и быстрым движением пригладила волосы, которые постоянно выбивались из причёски.

— Роман Романович, простите, что опоздала, дети требовали моего вмешательства.

Он жестом остановил мой поток слов и подошёл поближе. Я бы сказала — так близко, что это оказалась на грани приличия. Я отодвинулась в сторону.

— Антонина Сергеевна, просматривая ваше личное дело, я обратил внимание на ваш очень красивый почерк.

Я почувствовала, что мои щёки зарделись от похвалы. Изысканный почерк был моей тайной гордостью, но знал бы кто, сколько слёз я пролила, когда бабуся заставляла меня по сто раз переписывать прописи.

Романа Романовича, похоже позабавило моё смущение. Он улыбнулся:

— Поэтому я хочу поручить вам подписать несколько почётных грамот к празднованию дня рождения товарища Сталина. Сами понимаете, работа ответственная и требует особого отношения. Надеюсь, возражений не последует?

— Нет, конечно! Я всегда рада помочь.

— Ну вот и отлично. Жду вас сегодня после уроков у себя в кабинете. В качестве компенсации обещаю обеспечить чай и печенье.

* * *

После уроков я освободилась около трёх часов дня, когда серый день за окном медленно готовился плавно перетечь в пасмурный вечер. В ноябре темнеет рано, и к шести часам на улице станет совсем темно. Но я любила ленинградский сумрак с жёлтыми каплями фонарей вдоль улиц и чернильной водой Невы с застывшими фигурами каменных сфинксов напротив Академии художеств.

В школьном коридоре свет ещё не горел. Я взяла под мышку портфель, набитый тетрадками с контрольной по арифметике, и постучала в кабинет директора.

— Роман Романович, можно? Я пришла подписывать похвальные грамоты.

Подняв голову от бумаг на столе, он быстро встал:

— Конечно, проходите, Антонина Сергеевна, я вас ждал.

Роман Романович зажёг настольную лампу, и на портрете Сталина на стене световой круг от абажура обрисовал руку с зажатой трубкой.

«Плохой пример для ребят», — искрой мелькнула в мозгу назидательная педагогическая мысль, тут же исчезнувшая от вида подноса с двумя стаканами чая. То, что Роман Романович собирался пить со мной чай, заставило меня смутиться. Совместное чаепитие наедине точно не входило в мои планы. Я вообще предпочитаю дистанцироваться от начальства, почитая за благо собственную независимость.

Меня вгоняли в краску излишне настойчивые взгляды директора и его предупредительный тон, когда он поставил передо мной стакан чая в ажурном подстаканнике и придвинул коробку конфет с рисунком огромной аляповатой розы на чёрном фоне.

— Угощайтесь, дорогая Антонина… — как бы невзначай он проглотил моё отчество, и мне стало окончательно не по себе.

Конфеты, да ещё в коробке, при