Великие Князья Литовские: Ягайло - Геннадий Левицкий

Теперь Мамай следил за ходом битвы затаив дыхание. Кровавое сражение близилось к концу. Прорвавшиеся татары начали скапливаться в тылу русских полков для нанесения последнего смертельного удара. Поражение русских неминуемо. В предчувствии торжества, на устах Мамая появилось некое подобие улыбки: "Вот она желанная победа!" Но что это?.. В следующее мгновение лицо великого эмира исказилось от ужаса.

Из ближайшей дубравы, словно соколы, вылетали сотни тяжеловооруженных русских всадников и обрушились на изготовившуюся для последнего удара уставшую ордынскую конницу. Засадный полк тут же врубился в тыл прорвавшихся татарских отрядов, сея в войске противника смерть и панику. С другой стороны действия засадного полка поддержали ранее отброшенные татарами дружины Дмитрия Ольгердовича. Но не столько сила, сколько страх и неожиданность обратили в бегство татар. Вначале они понемногу пятились назад и огрызались, но вскоре правое крыло татар, самое многочисленное и боеспособное, бросилось бежать во весь опор от невесть откуда взявшихся русских богатырей.

Увидев бегство конницы, спешенные татары также принялись улепетывать со всех ног. Этому немало способствовала атака перешедшего в наступление полка правой руки, который завернул свой фланг и ударил в тыл пешей ордынской фаланги.

Последними держались генуэзцы. Но вот и они, проклиная русских, а заодно и татар, начали откатываться назад. Теперь и наемники, лишенные поддержки с флангов, начали думать только о спасении. Однако, в отличие от татар, обратившихся в беспорядочное бегство, генуэзцы не торопились рассыпаться в разные стороны. Отбиваясь от наседавших русских и отступая, фаланга по команде военачальников начала перестраиваться в квадрат. Русские воины, попытавшиеся расстроить ряды генуэзцев, натолкнулись на все тот же частокол копий. Бросив неприступный квадрат (тем более, он уже не пытался вступить в битву), вся русская рать принялась крошить бегущих татар.

Мамай в первые мгновения отступления своих, бывших так близко к победе, войск, совсем обезумел от гнева и досады. Первый шок прошел довольно быстро, и понемногу он начал приходить в себя. Чтобы остановить свое бегущее войско и загородить дорогу русским, великий эмир приказал строить заслон из обозных телег и кибиток. Но обезумевшие от страха татары сами же разнесли в щепы все укрепления Мамая.

Увы! Ордынское войско — войско наступления. Оно могло или нападать или бежать, но только не обороняться. Даже сейчас татары своей численностью превосходили русскую рать, но эти разрозненные бегущие люди уже перестали быть войском, и не было силы, способной остановить всеобщее бегство.

Мамай взобрался на подведенного телохранителями коня и вскоре оказался впереди самых резвых своих подчиненных, которые теперь отказывались подчиняться всем и всему, кроме собственного страха.

В погоню за ненавистным врагом бросились все русские, все, кто мог держаться на ногах. На поле битвы остались лишь раненые да мертвые. До глубокой ночи продолжалось преследование. Беспрерывным потоком в русский лагерь потекли толпы пленных, обозы с добычей, стада животных. В руки русских воинов попали стенобитные машины и тараны, с помощью которых Мамай собирался брать Москву.

Князь Владимир Андреевич серпуховской горел желанием вместе со всеми участвовать в преследовании врага, но тревога за двоюродного брата заставила его вернуться на поле брани. Серпуховский князь велел трубить в трубы, скликать людей, оставшихся в живых после страшного побоища. И люди шли на зов труб, шли, опираясь на плечо друга, иных товарищи несли на руках.

— Братья! — Обратился Владимир Андреевич к собравшимся. — Кто видел великого князя Дмитрия Ивановича? Жив ли он, погиб ли?

Нашлись воины, видевшие московского князя во время битвы. Одни вспомнили, как он отбивался от наседавших татар в первых рядах большого полка. Другие видели Дмитрия Ивановича жестоко израненного, истекавшего кровью. Но никто не знал точно: живой он или мертвый. Сообщения очевидцев вселили в душу Владимира Андреевича тревогу, но вместе с тем и надежду. И снова просит он ратников.

— Братья! Давайте же поищем дружно князя нашего, Дмитрия Ивановича. А если найдет кто из знатных его, то до кончины своей будет окружен великим почетом, а если кто из простых, то отмечен будет богатством и славою.

Воины снова разбрелись по полю. Искали все. Те, которые не знали великого князя в лицо, спрашивали у лежащих на земле раненых: не Дмитрий Иванович ли он? Вскоре Владимиру Андреевичу по ошибке принесли несколько «Дмитриев». На теле одного из воинов опознали плащ и доспехи московского князя. Но павший ратник оказался Михаилом Бренком. За Дмитрия приняли одного из белозерских князей, похожего на него ликом и телом. Прочесав все поле, ратники продолжили поиски в прилегающих оврагах, речках, лесах.

Два молодых воина углубились в зеленую дубраву, и вдруг один из них заметил под ветвями свежесрубленной березы лежащего человека. Ратники осторожно подняли березу, отбросили в сторону и присмотрелись к лежащему.

— Кажись он, Федька?

— Точно, он. Ты стой здесь, а я побегу к Владимиру Андреевичу.

Вскоре охраняющий услышал треск ломаемых сучьев. Вслед за показывающим дорогу Федькой, на поляне появился Дмитрий Андреевич, а за ним едва ли не целое воинство. Серпуховский князь тут же упал на колени и прильнул к груди брата.

— Жив! — Радостно воскликнул он. — Несите быстрей воды.

Общими усилиями Дмитрия Ивановича освободили от погнутых, изрубленных доспехов. Все тело князя было покрыто кровоподтеками от ударов и ранами, но смертельных, к счастью, не оказалось. Холодной родниковой водой увлажнили чело его и сухие губы. И вот, наконец, Дмитрий зашевелил губами, веки тяжело приоткрылись, и вопросительный взор устремился к склонившимся лицам.

— Слышишь ли ты меня, Дмитрий? — Спросил Владимир Андреевич брата.

— Говори, Владимир…

— Мы победили, брат. Мамай бежал, а его войско разбито.

Весть о победе произвела на Дмитрия действие, равное по силе всем существующим лечебным снадобьям. Он приподнялся и попытался встать на ноги, но тут же был подхвачен заботливыми сильными руками. С трудом уговорили князя не двигаться, ибо полученные в битве раны опять начали кровоточить.

Дорогой ценой заплатила Русь за победу. Еще целых восемь дней понадобилось воинству Дмитрия Ивановича, чтобы похоронить павших товарищей. Десяткам тысяч воинов выпала горькая доля навсегда остаться на поле русской славы. Многих близких людей лишился 8 сентября и Дмитрий Иванович. В вырубленных внутри дубовых колодах лежат бездыханные князья Белозерские, Александр Пересвет, воевода Лев Морозов, Андрей Серкизович. Долго не мог Дмитрий оторвать свой взор от остывшего тела Михаила Бренка. Только сейчас осознал он истинное величие подвига молодого воеводы.

— А ведь ты спас мне жизнь! Ведь это меня спешили убить татары, увидев великокняжеский стяг и мои одежды. — Промолвил Дмитрий Иванович над телом Бренка и смахнул непрошенную слезу.

Наступил день прощания с павшими. И снова над полем Куликовым звучит голос Дмитрия Ивановича, прозванного за эту победу Донским.

— Братья, мы победили проклятых татар. И не могло быть иначе, потому что не в силе бог, а в правде. Но тяжкими утратами досталась нам победа, едва ли не половину рати оставляем на этом поле. Почтим же память воинов, головы свои сложивших за свободу земли русской. — Ратники в суровом молчании сняли шеломы и шапки, а Дмитрий Донской тем временем обратил свою речь в сторону множества свежевыросших могильных холмов. — Братья, бояре и князья, и дети боярские, суждено вам то место, меж Дона и Днепра, на поле Куликовом, на речке Непрядве. Положили вы головы свои за святые церкви, за землю Русскую и за веру христианскую. Да будет вам всем, братья и други, православные христиане, пострадавшие за великую Русь нашу, вечная память и вечная слава!

Исчезли, стертые временем, могилы павших, исчезли из памяти многих поколений людей отдельные имена простых ратников, но спустя многие века осталось то, ради чего они отдали свои жизни — свобода Русской земли.

Конец великого эмира

Бросив на произвол судьбы свое разбитое войско, Мамай все дальше и дальше уходил от проклятого поля битвы. Переправившись через Красивую Мечу, загнав до смерти двух лошадей и отмахав еще пару десятков верст, Мамай остановился. Держаться в седле не было больше сил. Телохранители стащили с коня вконец обессилевшего эмира и уложили на войлоки.

Тем временем, на землю опустилась ночь, но Мамай, несмотря на смертельную усталость, до утра не сомкнул глаз. Из предосторожности великий эмир даже запретил разжигать костры — непременные атрибуты стоянок воинских отрядов. Впрочем, все обошлось благополучно — даже при всем желании русские не смогли бы достичь стоянки Мамая на своих измученных лошадях. Самые отчаянные из них преследовали татар лишь до Красивой Мечи.