Нариманов - Илья Дубинский-Мухадзе

После отбытия ссылки поехали мы опять на пароходе в Баку. Даже на реке было ужасно жарко. В Баку нечем было дышать. Несколько месяцев все жили у тети Сакины на Верхне-Нагорной улице, пока дядя не снял квартиру в доме Бабаева на втором этаже, напротив мужской гимназии. Теперь в этом доме 1-е почтовое отделение. На новую квартиру перебрались всей семьей: дядя Нариман, дядя Ризван, тетя Сакина и все дети. Старшая моя сестра Асья уже была учительницей русско-азербайджанской школы.

Мы с сестрой Ханум ходили в ту школу. Чтобы нам легче было учиться, дядя советовал между собой говорить по-русски, уроки учить вслух, тогда лучше усваивается. Поэтому, когда задали учить гимн, мы принялись распевать его в полный голос. Дядя вошел к нам в комнату, недовольный, велел прекратить пение. «Лучше читайте стихи нашего Сабира или прекрасные басни Крылова. Куда полезнее!»

Я удивилась, как можно пойти с неприготовленными уроками.

— Сказать в школе, что ты не велел учить? Против моего ожидания похвалы я не получила.

— Нет, девочка, тебе говорить ничего не надо… Раз задали — учи, но постарайся, чтобы я не слышал!

Когда мне исполнилось двенадцать лет, дядя Нариман подарил мне Собрание сочинений Гоголя, как сейчас помню, в голубом переплете. Вскоре спросил, читаю ли я. Призналась, что не очень нравится. Он огорчился. «Я Гоголя старался на наш язык перевести!.. Повзрослеешь — поймешь, какой это писатель!» Вторая подаренная им книга — стихи Лермонтова. До сих пор люблю их, перечитываю…

В Баку дядя почему-то долго не мог работать доктором. Лишь на следующее лето устроился в лечебницу Черного города[40], крупного рабочего района. Он часто велел готовить дома обед для больных, покупал для них фрукты — сам относил в больницу. Рано утром и вечером, почти ночью, принимал больных дома. Иногда с рецептом давал денег на лекарство, говоря, что наш народ на лекарство не потратится, скорее пойдет к молле. Дома он с больными вел беседы, чтобы не ходили к моллам, знахарям, объяснял, что чадра способствует заболеванию глаз трахомой.

Были и такие больные, которые засиживались долго, допоздна. Им в кабинет подавали чай. Позже я узнала, что это ближайшие дядины товарищи по «Гуммет» — Азизбеков, Эфендиев, Сардаров, Кадырли. После их ухода дядя возвращался к себе в кабинет и до глубокой ночи что-то писал.

Когда мы очень просили, дядя Нариман уступал, интересно рассказывал о своей жизни. Как он ходил по домам, агитировал, распространял бесплатные билеты в театр. Принимали обычно не очень хорошо, а иногда ругали и показывали на дверь. Был случай на спектакле у кого-то на квартире, где присутствовали наши родственники, знакомые. В напряженный момент объяснения героя в любви — его играл дядя Нариман — бабушка Халима-ханум подняла скандал. «Не хочу, чтобы мой Нариман женился на артистке! Я нашла ему невесту из порядочной семьи!..» Общими силами еле-еле убедили ее, что это всего только представление, игра… Нариман-бек очень любил театр, всегда с удовольствием выступал.

Я ни у кого не спрашивала, так не принято, бабушка Халима-ханум в самом деле присмотрела невесту или крикнула те слова в большом волнении за сына… Женился дядя Нариман много позже, после ссылки. Думаю, что это по нашей вине — племянниц и племянников. Все ждал, покуда мы подрастаем, станем на ноги. Он родился в 1870-м, женился на Гюльсум Алиевой в девятьсот тринадцатом году. Гюльсум имела домашнее образование, хорошо владела русским языком. Жили они с дядей очень дружно, он был мягким человеком. Когда Гюльсум пришла к нам в дом, он снял с нее чадру.

Помню, как мы отправились в Шемаху на летние каникулы. Дядя Нариман задержался в Баку, мы считал дни до его приезда. Наконец он приехал. Сельчане узнали. Со всех сторон в дом потянулись больные, доставляли парализованных, безнадежных. Гюльсум-ханум взмолилась: «Доктор, ты приехал отдыхать, я скажу, что ты не принимаешь». Он строго возразил: «Я рад, счастлив, что народ обращается ко мне — врачу, а не бредет по привычке к моллам-знахарям. Клятва врача — всегда и везде оказывать помощь. Запомни, пожалуйста!»

Где бы дядя Нариман ни жил, вокруг него всегда было много людей. Я думаю, всех профессий и национальностей. Еще больше народу с ним переписывалось. Письма с яркими красивыми марками доставляли из Персии и Турции, Бухары, из разных индийских городов. Приезжали гости из Тифлиса, Одессы, Шуши, Нахичевани, Елизаветполя, из Астрахани, Казани.

Почти каждую пятницу собирались близкие друзья: поэт Абдулла Шаик, драматург Наджафбек Везиров — один из основателей азербайджанского театра, художник Азимзаде (его очень хвалили за карикатуры в знаменитом журнале «Молла Насреддин»), однокурсники Нариман-бека по Горийской семинарии Ганизаде и Махмудбеков, великолепный Меджнун[41] — певец Гусейн Кули Сарабский, врач Ахундов, режиссер Боурь, впервые поставивший на русской сцене «Надир-шаха». Кто еще? Драматический актер, театральный художник, режиссер — человек разносторонней деятельности Гусейнбала Араблинский (их род из Ленкорани, настоящая фамилия Халафов), сын великого Мирзы Фатали Ахундова — Шарифзаде, его товарищ по сцене Самед Мансур. Читали стихи, маленькие рассказы, разыгрывали сценки из новых пьес. В конце вечера обязательно пел Сарабский. Дядя восхищался его голосом.

Гюльсум-ханум раскидывала свежую белоснежную скатерть, расставляла вазочки с вареньем и янтарным медом, разливала душистый чай в грушевидные стаканчики. Мы с сестрой непрерывно подбрасывали в самовар угли…

13

Дней в запасе у Нариманова оказались немного — от пятницы до среды.

С утра в пятницу, 23 мая, доктор Нариманов начинает первый прием больных в только учрежденной «временной лечебнице» Черного города. «Черным, — объясняет бакинский старожил, талантливый прозаик Александр Ширванзаде, — это предместье называется потому, что здесь все черно, начиная с построек и улиц и кончая, людьми и животными. Достаточно побыть здесь два часа, чтобы копоть, вылетающая из заводских труб, покрыла вас с ног до головы»… В среду, 28-го, с рассветом долгие гудки низких густых тонов — призывные, властные — возвещают:

— Забастовка, забастовка!

Майская девятьсот четырнадцатого года. Общебакинская. Политическая. «Долой самодержавие! Да здравствует социализм, да здравствует демократическая республика!»

От пятницы до среды… Доктору Нариманову за это время надо оглядеться на новом месте, подыскать помощников, подготовить ко всяким неожиданностям лечебницу — три узкие темноватые комнаты с безнадежно отсыревшим потолком и вздыбленными половицами.