Игра в пятнашки (сборник) - Рекс Стаут

– Нет, Ви, все это происходило на самом деле. Я тут же запихал веревку в карман и не доставал ее оттуда, пока не оказался один в своей спальне за запертой дверью. Я внимательно осмотрел ее и удовлетворенно заключил, что она хоть и грязная и кое-где потерлась, все же достаточно крепка. Я прошел в ванную, хорошенько постирал ее в мыльной воде и отполоскал, но затем столкнулся с проблемой. Где же оставить ее сушиться? Конечно, не там, где ее может обнаружить один из двух моих слуг или же кто-нибудь из гостей, как раз ожидавшихся к ужину. Запирать ее в ящик сырой мне не хотелось. Да и вообще мысль запереть ее в ящик мне не нравилась совершенно. Поэтому, приняв душ, я обмотал веревку вокруг пояса, после чего оделся к ужину. Мне было очень неприятно чувствовать ее на теле, но, оставь я веревку в любом другом месте, было бы еще неприятнее.

Позже, когда гости разошлись, я, раздеваясь перед сном, размышлял над еще одной проблемой, причем не в первый раз. Надо ли чем-нибудь оглушить жертву, прежде чем набросить веревку ей на шею? Я считал весьма желательным применить только одно орудие – веревку, раз уж избрал такой способ. Сняв веревку с пояса, я стал набрасывать ее на различные предметы – ножку стула, книгу, подушку – и туго затягивать, но не сумел ничего выяснить таким образом. А мне необходимо было знать, насколько туго нужно затянуть веревку, чтобы жертва не могла дышать и кричать и быстро стала беспомощной. Поэтому я обвязал веревку вокруг собственной шеи, покрепче ухватился за концы и начал тянуть.

Слушатели не сводили с него глаз, когда он поднял кулаки к горлу и принялся медленно разводить их в стороны.

– Бог мой, – промолвил кто-то.

Квест кивнул:

– Да, но этим-то все и разрешилось. Никто не подоспел ко мне на помощь. Я просто пришел в себя, после того как упал на пол и пролежал голым несколько минут… не знаю, сколько именно. Не знаю я и того, что вызвало обморок: одно только психологическое напряжение или же затянутая на шее веревка. Но я твердо знаю, что то был единственный раз в моей жизни, когда у меня в мозгу мелькнула мысль о самоубийстве. Нет, не когда я обвязал веревку вокруг шеи и затянул ее – тогда мне точно об этом не думалось, – а после того, как я пришел в себя. Какую-то минуту в голове у меня было совершенно пусто. Я сидел на полу и таращился на веревку в руке – и вдруг все это обрушилось на меня, словно прорвало плотину. Я совершенно серьезно и осознанно планировал убийство – вот и веревка в доказательство! Или это был всего лишь кошмар? Я кое-как встал на ноги и доковылял до зеркала. На шее оставалась синяя борозда. Если бы в этот самый момент под рукой у меня оказалось какое-нибудь быстрое средство, скажем заряженный пистолет, думаю, я бы покончил с собой. Но ничего такого не нашлось, и я не свел счеты с жизнью. Позднее, ближе к утру, кажется, мне даже удалось заснуть.

Что ж. – Квест развел руками. – На этом все и закончилось. Десять лет поднос с этой веревкой, аккуратно скрученной, простоял у меня на комоде, где я ее видел по утрам и вечерам. Меня часто спрашивали, зачем она там лежит, но до сегодняшнего дня я не отвечал. Насколько я…

– Она все еще там? – спросил Вульф.

Квест удивился:

– Конечно!

– Она оставалась там постоянно?

Тут Квест всполошился. Челюсть его отвисла, и он сразу стал выглядеть лет на десять старее. Когда же он снова заговорил, интонация сделалась другой.

– Я не знаю, – пролепетал он, едва ли не потрясенно. – Я не был дома с утра понедельника, жил у сына в городе… Мне надо позвонить. – Он встал. – Мне надо позвонить!

– Вот, – сказал я, пододвинул к нему телефон и встал.

Он сел в мое кресло, набрал номер и после долгого ожидания заговорил:

– Делла? Нет-нет, это мистер Квест. Прости, что вытащил тебя из постели… Нет-нет, со мной все в порядке. Всего лишь хочу кое о чем тебя попросить. Ты ведь помнишь тот кусок старой бельевой веревки у меня на комоде? Я хочу, чтобы ты сходила и проверила, лежит ли она там, как и обычно, как всегда лежала. Я подожду у телефона. Сходи проверь и скажи мне… Нет, ничего не трогай, просто посмотри, на месте ли она.

Он подпер лоб свободной рукой и стал ждать. На него никто не смотрел, ибо все уставились на Вульфа, который снял трубку своего телефона и слушал. Прошло целых две минуты, когда Квест наконец поднял голову и заговорил.

– Да, Делла? Вот как? Ты уверена? Нет, мне просто надо было знать… Нет-нет, я в порядке, все в полном порядке… Спокойной ночи.

Он аккуратно и твердо положил трубку и повернулся к моему боссу:

– Я мог воспользоваться ею, мистер Вульф, вы правы, но вернуть ее на место у меня возможности не было, потому как я туда не возвращался.

Он встал, извлек из кармана кошелек с мелочью, достал два десятицентовика и один пятицентовик и положил мне на стол.

– Звонок на четверть доллара с налогом. Благодарю.

Он вернулся к своему креслу и сел.

– Думаю, мне лучше воздержаться от ответов на дальнейшие вопросы.

Вульф пробурчал:

– Вы предвидели их, сэр. Неплохо задумано и великолепно исполнено, вздор это или же нет. Вам нечего добавить?

– Нет.

– Значит, вы еще и знаете, где остановиться. – Вульф повернулся направо: – А вы, мистер Питкин? Вас, часом, не осчастливил катарсис много лет назад?

Оливер Питкин в сотый раз шмыгнул носом. Почти два часа назад ему приготовили ржаное виски с имбирной газировкой, и он все еще мучил стакан.

Я ошибся в нем во вторник, когда подумал, что он всегда был и будет пятидесятилетним. Он уже прибавил по меньшей мере лет пять и как-то весь съежился. И теперь вместо аккуратного невзрачного коротышки стал в моих глазах неким подобием гигантского жука.

Очевидно, он где-то слышал, что, если желаешь произвести впечатление на собеседника, надо склонить голову вперед, подбородком к груди и взирать на него из-под бровей, как это делает борец, принявший боевую стойку. Может, оно и было верно, только не в его исполнении.

– Не уверен, – начал он осторожно, – что понимаю смысл слова «катарсис». Не объясните ли?

– Предпочел бы не отклоняться от темы. Давайте вернемся к вопросу, который я задал мисс Дьюди. Имеете ли вы что сказать, чтобы снять с себя подозрение в убийстве?

– Так не пойдет. – Он шмыгнул носом. – Это не по-американски. Сначала предъявите мне доказательства, на которых основываете свое подозрение. Если у вас что-либо имеется в запасе, я отвечу. Вот это будет по-американски.

– У меня нет доказательств.

– Значит, нет и подозрения.

Вульф окинул его взглядом:

– Вы, сэр, либо осел, либо прикидываетесь таковым. Если подозрение в причастности к убийству опирается на доказательство, это уже убежденность. Располагай я доказательствами, разве сидел бы здесь полночи и вызвал вас на откровенность? Я бы вызвал полицию и сдал их. Вам есть что сказать?

– Не так, нет. Задайте мне вопрос.

– Как по-вашему, вы способны на убийство – не в порядке самообороны и не в состоянии аффекта, а по злому умыслу?

Питкин какое-то время изучал его из-под бровей. Дать застигнуть себя врасплох он явно не намеревался.

– Нет, – ответил он.

– Почему нет? Многие люди могут и совершают. Почему же вы не можете?

Это потребовало более длительного изучения. Наконец прозвучало:

– Из-за того, как я смотрю на вещи.

– И как же вы смотрите на вещи?

– С точки зрения прихода или расхода. Я счетовод, и для меня все в жизни сводится к этим двум частям бухгалтерского баланса. Потому-то мистер Идз и продвигал меня, пока не назначил секретарем и казначеем корпорации. Он знал, как я смотрю на вещи. И вот вам мое правило: если риск от сделки весьма велик, ее не следует рассматривать вовсе, какую бы прибыль она ни сулила в случае успеха. Это непреложный принцип, который нельзя нарушать никогда. Примените его к идее убийства – и что вы получите? Риск чересчур велик, поэтому убивать нельзя. Плохая идея. Все сводится к дебету и кредиту, и в случае убийства дебет изначально слишком велик. Любую проблему на свете можно рассмотреть в терминах прибыли и убытка, и другого столь же практичного способа не существует.

Питкин шмыгнул носом.

– Когда я говорю о прибыли, то подразумеваю заработанную прибыль, но не в правовом смысле. Я подразумеваю прибыль, заработанную де-факто, а не де-юре. Возьмем доход, который я буду получать всю оставшуюся жизнь от акций «Софтдауна». Его называют незаработанным, хотя в действительности я именно что заработал его – годами преданной службы компании. Я заработал его, потому что заслужил. И наоборот, возьмем доход, который Сара Яффе получает от своих акций после смерти отца. – Он крутанулся в кресле. – Миссис Яффе, я хотел бы спросить, сделали ли вы когда-нибудь хоть что-то полезное для корпорации? Назовите мне хоть одну вещь, мелочь или нечто существенное. За последние пять лет ваш средний доход в виде дивидендов, выплачиваемых на акции «Софтдауна», превысил сорок тысяч долларов. Вы заработали хотя бы один цент из них?