Семена прошлого - Вирджиния Эндрюс

— Она выглядит, как ты когда-то, — прошептал Крис, глядя на Синди. — Только ты в ее годы была более эфирным созданием, будто ты не по земле ходила, а летала; и ты всегда верила в чудеса.

Он смотрел на меня своим нежным взглядом, который всегда будоражил мне кровь и оживлял мою любовь к нему.

— Да, любовь моя, — прошептал он. — Чудеса случаются, даже здесь.

Каждый из присутствовавших супругов, казалось, искал компании кого угодно, только не друг друга. Только мы с Крисом все время были вместе. Джори исчез, и теперь Мелоди оказалась в компании Барта. Он что-то говорил ей, и глаза ее блестели. Она хотела уйти, но он схватил ее за руку. Она вырвала руку, но он тотчас схватил ее вновь, бесцеремонно притянув в свои объятия.

Они закружились в танце, и Мелоди, казалось, еле сдерживала напор Барта.

Я направилась было к ним, но Крис удержал меня:

— Мелоди справится с ним сама. А твое вмешательство лишь вызовет у Барта ярость.

Вздохнув, я наблюдала за этим конфликтом, пока он, к моему изумлению, не разрешился в пользу Барта: Мелоди смирилась и даже, по-видимому, находила теперь удовольствие в танце с Бартом. Затем он повел ее от группы к группе, будто она была его женой, а не Джори.

Неожиданно от одной из групп людей отделилась очень красивая женщина и улыбнулась нам с Крисом:

— Скажите: не дочь ли вы Коррин Фоксворт, которая на Рождественском вечере…

Я быстро прервала ее:

— Простите, но у меня здесь есть некоторые обязанности, которые надо немедленно выполнить. — Я поспешила прочь, крепко держа за руку Криса. Женщина бросилась было за нами:

— Но, миссис Шеффилд…

Я была счастливо избавлена от необходимости отвечать ей взрывом музыки: развлечения начались. Гости уселись за столы, Барт и Мелоди присоединились к нам, в то время как Джори с Синди поспешили в гримерную переодеться. Вскоре я уже забыла обо всем, хохоча вместе со всеми над выступлением профессионального юмориста.

Какой чудесный праздник! Я бросала восторженные взгляды на Криса, Барта и Мелоди, которые сидели возле нас. Летняя ночь была великолепной. Окрестные горы как бы заключили нас всех в романтическое кольцо, и я вновь удивилась, что не воспринимаю их теперь как непреодолимый барьер на пути к своей свободе. Я была счастлива, что Мелоди так звонко смеется, но больше всего я была счастлива за Барта: казалось, ему очень хорошо. Он пододвинул свой стул поближе ко мне:

— Ну что ты скажешь, мама? Разве не потрясающий получился вечер?

— Ах, Барт, ты превзошел все, что я когда-либо посещала в качестве приглашенной на торжества. Вечер чудесный. А погода! Захватывает дух от этой красоты: наверху — звезды и луна, а внизу — россыпь разноцветных огней. А когда начнется балет?

Он улыбнулся и любовно потрепал меня по плечу:

— Для тебя ничего не сравнится с балетом, правда? — В его голосе звучали теплые нотки понимания. — Ты не будешь разочарована. Еще посмотрим, сравнится ли нью-йоркская или лондонская постановка с моей «Самсоном и Далилой».

Джори до этого вечера танцевал партию только трижды, но это всегда вызывало такие восторженные отклики, что ничего удивительного в том, что Барт был очарован этим балетом не было. Появились музыканты в черных костюмах; они расселись и начали настраивать инструменты.

Неподалеку стоял с мрачным, неодобрительным выражением лица Джоэл. Он будто бы отражал на себе все чувства, которые должен был испытывать его отец, если бы он видел эту чудовищную трату денег на недостойные развлечения.

— Барт, тебе сегодня двадцать пять, с днем рождения тебя! Я отчетливо помню, как няня впервые передала мне тебя на руки. Рожала я тебя в муках, и врачи постоянно твердили мне, что я должна выбирать между твоей жизнью и своей. Я выбрала твою жизнь. Но я выиграла в этой борьбе, и судьба вознаградила меня вторым сыном, очень похожим на своего отца. Ты плакал и кричал, сжимая крошечные кулачки. Ножками ты откидывал одеяло, но, как только ты почувствовал тепло моего тела, ты перестал кричать и прижался ко мне. Твои глаза, до этого закрытые, открылись широко и удивленно. Ты увидел меня и заснул.

— Я уверен, ты считала все-таки Джори более приятным ребенком, — с сарказмом проговорил Барт, но в глазах его светилась нежность; ему, видимо, понравились воспоминания о нем, как о ребенке.

Мелоди смотрела на меня с очень странным выражением лица. Мне даже захотелось, чтобы она не сидела так близко ко мне.

— У тебя была с самого начала жизни очень яркая индивидуальность и своеобразная красота. Ты желал, чтобы я была рядом день и ночь. Как только я опускала тебя в кроватку, ты начинал кричать. Как только я брала тебя на руки, ты успокаивался.

— Другими словами, со мной у тебя были одни неприятности.

— Я никогда не сосредоточивалась на них, Барт. Я любила тебя со дня зачатия. Я любила, когда ты улыбался. Ты так болезненно улыбнулся в первый раз, что это навсегда ранило мое сердце.

Похоже, я тронула его. Он положил свою руку на мою. Но в этот момент началась увертюра к «Самсону и Далиле», и эта взаимная минута нежности растворилась в восторженном шепоте гостей, которые рассмотрели в программке известное имя Джори Джануса Маркета, который должен был танцевать свою самую знаменитую партию; а партию Далилы исполняла его сестра, Синтия Шеффилд. Многие с любопытством взирали на Мелоди, недоумевая, отчего не она танцует Далилу.

Как всегда, когда я смотрела балет, меня уносило куда-то далеко на облаке мечты; я теряла реальный мир и испытывала необыкновенное чувство и боли, и восторга.

Поднялся занавес; декорация представляла звездную ночь в пустыне, а на ее фоне был расставлен разноцветный шелковый шатер. Пальмы тихонько шевелили своими листьями, паслись очень похожие на настоящих верблюды. Синди, сидящая перед шатром, была в прозрачных одеждах, которые выгодно подчеркивали ее стройную красивую фигуру.

На ней был темный парик, обвитый несколько раз бусами с драгоценными камнями. Далила начала свой заманивающий, полный соблазна танец, желая обворожить Самсона, который пока что-то медлил выходить на сцену. Когда Джори, наконец, вышел, гости устроили ему звучную овацию.

Джори дождался конца аплодисментов и начал танец. На нем была лишь материя, изображающая львиную шкуру. Она поддерживалась на плече единственной лямкой, пересекающей его сильную мускулистую грудь. Его загорелая кожа была смазана маслом и блестела. Длинные черные волосы прямо лежали по плечам и развевались при прыжках и поворотах. Всеми своими движениями он будто смеялся над Далилой, над ее женственной слабостью, и наслаждался своей силой, быстротой движений.