Впусти меня - Линдквист Йон Айвиде

По пути ему встретилась другая женщина в белой футболке, которая вела к выходу мальчика лет двенадцати-тринадцати. Лицо ребенка казалось лиловым на фоне белого халата, замотанного вокруг тела, глаза были пусты. Женщина с укором посмотрела на Стаффана:

– Его мама уже выехала за ним.

Стаффан кивнул. Это что – жертва?.. Его так и подмывало задать этот вопрос, но в суете он никак не мог придумать формулировку поудачнее. Наверняка Холмберг записал имя мальчика и прочую информацию и распорядился передать его в руки матери, которая сама решит, что ему нужно: «скорая», психиатр или терапия.

Общество обязано защищать слабейших.

Стаффан пошел дальше по коридору и взбежал вверх по лестнице, мысленно обращаясь к Господу с благодарностью за явленное милосердие и просьбой дать сил, чтобы вынести предстоящие испытания.

Неужели убийца в самом деле находится в здании?

Возле входа в раздевалку, под табличкой с красноречивой буквой «М», стояли трое мужчин и беседовали с констеблем Холмбергом. Полностью одет был лишь один из них. Второй стоял без штанов, третий – с голым торсом.

– Спасибо, что так быстро, – поприветствовал его Холмберг.

– Он там?

Холмберг указал на дверь в раздевалку:

– Ага, там.

Стаффан кивнул на мужчин:

– А они?..

Прежде чем Холмберг успел что-либо ответить, мужик без штанов сделал полшага вперед и не без гордости произнес:

– Мы свидетели.

Стаффан кивнул и вопросительно посмотрел на Холмберга:

– А может, их стоит…

– Конечно, я просто ждал тебя. Он, похоже, не агрессивен.

Холмберг обернулся к троим мужчинам и вежливо добавил:

– Мы с вами свяжемся. Сейчас вам лучше поехать домой. Ах да, вот еще что. Я понимаю, что это непросто, но постарайтесь не обсуждать происшедшее между собой.

Мужик без штанов криво улыбнулся в знак согласия:

– Вы хотите сказать, кто-то может нас услышать?

– Нет, но под влиянием друг друга вы можете решить, что видели то, чего на самом деле не было.

– Ну уж нет! Я знаю, что видел, и такого извращения я в жизни не…

– Поверьте, это случается с лучшими из нас. А теперь прошу извинить. Спасибо за помощь.

Мужчины двинулись по коридору, что-то бормоча. Холмберг умел разговаривать с людьми. В общем он в основном этим и занимался. Ездил по всяким школам и рассказывал про наркотики и работу полиции. На дело он в последнее время выезжал нечасто.

Из раздевалки послышался металлический лязг, будто уронили лист железа. Стаффан вздрогнул и прислушался.

– Не агрессивный, говоришь?

– Говорят, серьезные телесные повреждения. Вроде как облил лицо кислотой.

– Зачем?

Лицо Холмберга поскучнело, и он повернулся к двери.

– Пойдем узнаем.

– Вооружен?

– Похоже, что нет.

Холмберг указал на мраморный подоконник, где лежал большой кухонный нож с деревянной ручкой.

– Пакета у меня не было. К тому же тот молодец без штанов успел его весь излапать к тому времени, как я пришел. Ладно, потом разберемся.

– И что, так и оставим его здесь лежать?

– У тебя есть другое предложение?

Стаффан покачал головой и сейчас, в тишине, вдруг различил две вещи. Слабый прерывистый свист из раздевалки. Ветер в трубе. Треснувшая флейта. Этот звук – и запах. Запах, который он сначала счел примесью хлорки, пропитавшей все здание. Но это было что-то другое. Резкая, едкая вонь, щекочущая ноздри. Стаффан поморщился.

– Ну что, заходим?..

Холмберг кивнул, но с места не двинулся. Жена, дети. Все понятно. Стаффан одной рукой вытащил из кобуры пистолет, другой нажал на ручку двери. Третий раз за все двенадцать лет службы в полиции ему приходилось входить в помещение с оружием на изготовку. Он не знал, правильно ли поступает, но упрекнуть его было некому. Убийца малолетних. Взаперти, должно быть, в полном отчаянии, да еще и с тяжелыми повреждениями.

Он сделал знак Холмбергу и открыл дверь.

Вонь ударила в нос.

В ноздрях защипало так, что прошибли слезы. Он закашлялся. Выудил из кармана носовой платок и прикрыл им рот и нос. Несколько раз ему приходилось помогать пожарным тушить горящие дома, и ощущения были похожими. Но здесь никакого дыма не было, только легкий пар, витающий в воздухе.

Господи боже, что это?!

Монотонный прерывистый звук по-прежнему доносился из-за ряда шкафчиков для одежды. Стаффан знаками велел Холмбергу обогнуть шкафы с другой стороны, чтобы перекрыть все входы и выходы. Дойдя до конца ряда, Стаффан заглянул за угол, держа пистолет у бедра.

Он увидел перевернутое жестяное мусорное ведро, а рядом с ним – обнаженное тело, распростертое на полу.

Холмберг выглянул с противоположной стороны и махнул Стаффану рукой, – мол, порядок; судя по всему, им сейчас и правда ничего не угрожало. Стаффан ощутил укол раздражения – теперь, когда опасность миновала, Холмберг надумал вдруг взять командование в свои руки. Стаффан выдохнул через носовой платок, отнял его ото рта и громко произнес:

– Внимание! Это полиция! Вы меня слышите?

Человек на полу не реагировал и лишь продолжал издавать этот странный монотонный звук, уткнувшись лицом в пол. Стаффан сделал пару шагов вперед.

– Поднимите руки так, чтобы я их видел.

Мужчина не двигался, но, приблизившись к нему, Стаффан увидел, что он дрожит всем телом. Вся эта канитель с поднятыми руками была ни к чему. Одной рукой он обнимал мусорную корзину, другая лежала на полу. Ладони опухли и потрескались.

Кислота… На что же он должен быть похож?

Стаффан снова поднес платок ко рту и приблизился к преступнику, одновременно убирая оружие в кобуру, – если что, Холмберг прикроет.

Тело судорожно подрагивало, и каждый раз, когда кожа соприкасалась с кафельным полом, слышалось тихое хлюпанье. Ладонь на полу билась, как рыба на суше. И этот бесконечный вой прямо в пол: «Э-э-э-и-и-и-э-э-э-и-и-и…»

Стаффан сделал знак Холмбергу, стоявшему в паре шагов, чтобы тот не приближался, и склонился над телом.

– Вы меня слышите?

Человек умолк. Тело его изогнулось в судороге, перевернувшись на спину.

Лицо.

Стаффан отшатнулся назад, потерял равновесие и грохнулся на копчик. Он еле сдержался, чтобы не закричать, когда боль отдалась в пояснице. Он закрыл глаза. Снова открыл.

У него же нет лица!

Стаффану приходилось как-то видеть наркомана, в состоянии аффекта разбившего лицо об стену. Он видел сварщика, начавшего сваривать бензобак, не слив из него бензин; бензобак взорвался прямо ему в лицо.

Но все это меркло по сравнению с представшим перед ним зрелищем.

Нос разъело до основания, на его месте зияли только дыры в черепе. Рот превратился в кровавое месиво, губы склеились, и лишь в углу виднелась кривая щель. Один глаз вытек на остатки щеки, но другой… другой был широко открыт.

Стаффан уставился в этот глаз, единственное человеческое, что узнавалось в этой бесформенной массе. Глаз был налит кровью. При каждой попытке моргнуть на зрачок опускался обрывок века и тут же снова исчезал.

Там, где полагалось быть остальному лицу, торчали хрящи и кости, выглядывавшие из-под лоскутов плоти и черных обрывков ткани. Обнаженные блестящие мышцы сокращались и разжимались, подергиваясь, будто на месте головы вдруг оказался клубок искромсанных на части угрей, бьющихся в предсмертных судорогах.

Его лицо – то, что когда-то было лицом, – жило своей жизнью.

Стаффан почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, и его бы несомненно вырвало, если бы силы организма не были сосредоточены на острой боли в позвоночнике. Он медленно подтянул ноги и встал, держась рукой за шкаф. Все это время залитый кровью глаз смотрел на него не отрываясь.

– Ах ты черт…

Холмберг стоял, опустив руки, и смотрел на изуродованное тело. Пострадало не только лицо. Кислота попала и на грудь. Кожу на одной ключице разъело так, что часть белой как мел кости торчала из кровавой каши.

Холмберг покачал головой, то поднимая, то снова опуская руку. Прокашлялся.