Ящик Пандоры - Марина Юденич

Сон чрезвычайно встревожил Ванду, в нем усматривала она отчетливое предупреждение о грядущей опасности, а возможно, что и — опасностях. Разбираться в том, кто предупреждал ее об этом — на самом деле бабушка, профессор Ванда Болеславовна Василевская, собственное ее, Ванды, подсознание или еще какие неведомые силы, — сейчас Ванда была не намерена: тема эта хотя и занимала ее, как любого думающего человека, тем более избравшего своей профессией пауку о душе, но была бесконечна и могла увести очень далеко от дня сегодняшнего и решения конкретных и крайне серьезных проблем.

Однако первое, что попалось ей на глаза, едва она переступила порог просторной кухни-столовой, была кожаная папка, которую Ванда все же прихватила с собой, покидая кабинет Подгорного.

Скорее машинально, чем надеясь извлечь что-либо полезное для себя из аналитических заключений бравого полковника, она открыла первую страницу и быстро, что называется, по диагонали, пробежалась по ней.

Спустя два с половиной, а быть может, и три часа, в течение которых Ванда медленно листала страницы папки, не пропуская ни строчки, кое над чем скептически хмыкая, а кое-что помечая для себя на полях попавшимся под руку цветным маркером, ее отвлекла мелодичная трель, воспроизводящая музыкальную фразу настолько знакомую и популярную, что вспомнить ее сразу было невозможно. В следующее мгновенье стало ясно, что звонит телефон, однако ни один из ее телефонов, равно как и дверной звонок, этой мелодии не воспроизводил. Ванда вообще придерживалась принципа «кесарю — кесарево», а потому телефоны у нее звонили обычным звонком, а классическую музыку она слушала там, где ей и полагалось звучать: на концертах, в опере, а дома — на кассетах и компакт- дисках.

Звонил, конечно же, телефон Подгорного, а через несколько минут он сам, толком не проснувшийся, всклокоченный, едва запахнув халат, пулей вылетел из дверей кабинета навстречу Ванде и, с трудом переводя дыхание, выпалил одну только фразу:

— Это не она!

Ясно было, что речь идет о Таньке. Подгорному только что сообщили о страшном убийстве маленькой племянницы одного из соседей по башне — руководителя крупного российского банка; отец девочки, к слову, работал в том же банке, возглавляя один из департаментов. Убийца, как и в случае со стариком Ильиным, оставил на теле жертвы записку того же содержания. Более того, один из сотрудников другой финансовой компании запоздало поведал дикую историю о том, что некоторое время назад какой-то изувер повесил на дереве, а затем вспорол брюшко маленькому котенку, которого он подарил своим детям. На шее котенка болталась массивная золотая цепь, за которую заложена была записка того же содержания.

В том, что маньяк, приславший вначале пространное послание-памфлет всем обитателям башни, начал действовать, не оставалось сомнений.

— Но это не может быть она! — захлебывался Подгорный, и в голосе его явное облегчение мешалось с нотками радости: все же Танька была ему не совсем чужим человеком. — Уж к этому-то семейству, ну, я имею в виду, у кого убили девочку, я не имею никакого отношения. Я вообще их не знаю. Я и с Сашкой- то Истратовым общаюсь постольку поскольку… Понимаешь? Значит, это не она… И дедушку тоже не она… Значит, маньяк настоящий где-то бродит. Понимаешь?

— Понимаю, успокойся. Не понимаю только, чему ты так радуешься. Маньяк, между прочим, угрожает и тебе, и твоим близким, и мало ли еще кому, кто так или иначе связан с тобой… Мне, например. Уж если он котом не погнушался…

— Да, да, конечно, ты права, это тоже ужасно. Но все же — это не она. Понимаешь? Если бы это была Танька… Господи, я даже не представляю, что было бы, если бы это была она…

— Кстати, где она?

— Нашлась. — Виктор как-то неопределенно и небрежно даже махнул рукой, будто не он несколькими часами раньше лихорадочно тыкал пальцами в кнопки своих многочисленных телефонов. Теперь, когда Танька, как полагал он, более не представляла конкретной опасности, она снова превратилась для него в некий малозначимый и раздражающий к тому же фактор. «Нет, радуется он не потому, что Таньку минуют подозрения и прочие связанные с ними проблемы, а потому лишь, что он теперь свободен от их решения. Он свободен! И это самое главное в его жизни», — подумала Ванда, без особого тепла во взгляде взирая на бывшего мужа, суетливо притопывающего босыми ножками, что случалось с ним в минуты сильного волнения, посреди коридора и зябко кутающегося в старый махровый халат, из которого он явно и по всем параметрам вырос. — Нашла себе каких-то сумасшедших клиентов, которые у нее консультируются! Тоже мне — психоаналитик! — Подгорный пришел в себя настолько, что даже рассмеялся коротким мелким смехом и снова махнул рукой, как бы призывая Ванду окончательно оставить эту тему.

— Танька консультирует? — искренне удивилась Ванда, но Подгорный был уже одержим другой идеей и не желал более ничего слышать о Таньке.

Сознание его цепко схватило сказанное Вандой о маньяке и опасности, которую он представляет для всех, включая его самого, и теперь лихорадочно работало, раскручивая эту информацию. Справедливости ради следует отмстить, что Виктор Подгорный никогда не был стратегом, но то, что он отличный тактик, было бесспорно.

— Слушай, вот что. Давай-ка в темпе одевайся, приводи себя в порядок и поедем со мной, — решительно скомандовал Виктор.

— Куда еще?

— Так, в одно место. Короче, мы решили собраться сами, ну мы — хозяева всех контор, которым принадлежит башня, и перетереть это дело, так сказать, в узком кругу. Вот ты нам все свои соображения и поведаешь: Тебе ведь уже есть что сказать, да? По глазам вижу, что есть.

— Может, и есть. Но никуда я с тобой не поеду. У меня и так по твоей милости два дня из жизни вылетели полностью. Так что разбирайтесь со своим маньяком сами. У вас аналитики, службы безопасности, у вас связи, деньги — вот и действуйте. А мне выспаться надо, а потом — работать.

— Слушай, ты ведь сама сказала, что завтра он может выбрать тебя, потому что ты моя бывшая жена, потому что эту ночь я провел у тебя, к примеру. А вдруг он следит? Ну хорошо, допустим, не ты и не я, а еще одна пятилетняя девочка или мальчик. Ты что, будешь спать спокойно, зная, что наши аналитики — дырка от бублика?

— Так зачем вы их держите?

— Для престижу. Модно, понимаешь? Ну, принято в нашем кругу: если собака — то ротвейлер или там доберман какой-нибудь; если машина — то… ну, про машины ты и сама знаешь; если любовница — то топ- модель или певичка из популярных, а если начальник службы безопасности — то непременно генерал или на крайний случай полковник гэбэшный или грушный. Начальников главков союзного еще КГБ — тех прошлые олигархи расхватали, но от тех и вовсе проку, по-моему, никакого: давно в маразме. Мы добирали уже остатки — так, их заместителей, начальников отделов, — сама видела, что за персоны. Слушай, ну что мы время теряем, там стрелка забита уже через сорок минут, а ты еще полчаса как минимум перышки будешь чистить, я же тебя знаю.

— Было бы для кого, — фыркнула Ванда, и это означало, что предложение Подгорного ею принято.

Со стороны это могло показаться странным, потому что Подгорный, во-первых, был совершенно безразличен Ванде, а во-вторых, действительно изрядно надоел. Его патетическая речь о возможных безвинных жертвах маньяка, разумеется, возымела на Ванду некоторое действие, как, впрочем, возымела бы и на любого другого нормального человека. Но главная причина ее внезапного и скорого согласия заключалась в другом.

К этому времени Ванда знала о маньяке практически все, а неожиданное предложение Подгорного предоставляло ей уникальную возможность встретиться с ним лично, причем в ближайшие полчаса.

А теперь, господа, я расскажу вам сказку. Да, именно сказку, потому что все от начала до конца в этой сказке придумано мною, но из этого ведь вовсе не следует, что всего этого не могло произойти на самом деле. Верно?

Заранее хочу принести вам свои извинения, потому что моя сказка вряд ли приятно развлечет вас, и уж тем более позабавит, но что поделать, господа, ведь все сказки на свете, как и все на свете зеркала, всего лишь отражают ту действительность, которая их окружает, возможно, несколько утрируя в своем отражении что-то, а что-то, напротив, преумаляя. Каждый из вас в детстве наверняка любил ходить в комнату смеха — были такие аттракционы в парках культуры и отдыха в те времена, когда мы с вами были еще маленькими детьми, и суть их заключалась лишь в том, что на стенах висели зеркала, сильно искажающие окружающую действительность и, в частности, облик того, кто в них заглядывал. Но нас эти искажения веселили и радовали, вспомните, наверняка каждый из вас хоть раз да хохотал до колик, увидев вместо привычной собственной физиономии в лукавом стекле безобразно кривляющееся чудовище. Что уж говорить о сказках! Их преувеличения или откровенные волшебства до сих пор подчас волнуют наши души, где-то в глубине которых живет еще, свернувшись маленьким теплым комочком, надежда: «А вдруг?»