Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - Манучер Парвин

– Привет, Пируз! – приветствует меня попугай.

– Привет, – отвечаю я, словно человеку. Сразу же после этого кот спрыгивает с пианино и прыгает мне на колени, мягко приземляясь, будто астронавт, спустившийся на парашюте в море.

– Здесь убежище для домашних животных? – спрашиваю я, поглаживая шелковистого, пушистого рыжевато-серого кота.

– Попугая я получила от матери, а кот всегда у меня жил.

Кот с меня спрыгивает. Я пытаюсь очистить брюки от шерсти.

– Так ты любишь или не любишь котов? – она хочет это сразу же знать.

– Я люблю их достаточно для того, чтобы иногда посещать. Ты знаешь, Джульетта, что некоторые коты – это реинкарнации плохих персидских поэтов?

Я мудро меняю тему.

– Именно поэтому их так много, да?

Мы смеёмся. Джульетта берёт шоколадное яйцо, завёрнутое в серебристо-розовую фольгу, из вазочки на кофейном столике и бросает на пол. Кот, который успел снова запрыгнуть мне на колени, спрыгивает и гоняет округлый предмет, как Пеле мяч.

– Кот у меня мужского пола, ну, если быть абсолютно точной, он кастрированный. Я его называю «мистер Попугай», а попугай у меня – самка, я её зову «миссис Попугай», а сама я выступаю их консультантом по вопросам семьи и брака!

– Привет, Пируз! – миссис Попугай снова меня присутствует, на этот раз без каких-либо сигналов со стороны Джульетты.

Я подхожу к клетке. Попугай напрягается, глаза у птицы округляются, и она смотрит на меня злобно. Я возвращаюсь на диванчик.

– Привет, Пируз! – снова говорит попугай, словно пытаясь со мной помириться.

– Мне потребовался месяц, чтобы научить её с тобой здороваться. Не чувствуй себя отвергнутым, Пируз. Она к тебе привыкнет.

– Спасибо, Джульетта. Надеюсь, что она не будет злоупотреблять, и твои усилия по её обучению окажутся потраченными не зря.

Мы оба смеёмся, наш смех звучит расслабленно. Кот улавливает наше настроение и начинает мяукать, подключаясь к концерту.

– Этот кот умеет читать язык тела и голоса, как мы читаем книги! – говорит Джульетта. – Он также знает настроения попугая.

– Как я знаю твои настроения, или надеюсь, что знаю.

Я делаю шаг к Джульетте, раскрыв объятия. Она шагает ко мне и оказывается в моих объятиях, как будто всегда была там. Мы долго обнимаемся, как пара танцоров, которые только что услышали, что выиграли главный приз. Затем она отступает от меня, так мягко, как улетает летний бриз, под звуки кошачьего мяуканья.

– Мистер Попугай может сочинять стихи для миссис Попугай, но мы никогда этого не узнаем.

– Я всегда хотела иметь персидского кота, который бы со мной разговаривал, но за которым бы мне не приходилось убирать лоток, – отвечает Джульетта, гладит кота, а потом относит в другую комнату.

– Этот персидский кот – я, Джульетта! – кричу я ей вслед.

От её смеха я чувствую себя очень счастливым и помолодевшим. Я жду, пока она не появится снова. Это ожидание кажется мне очень долгим.

– Итак, Джульетта, ты планируешь меня кормить? – спрашиваю я. – Или ты думаешь пожертвовать меня богам страсти, опьянения и нереальности?

До этой минуты всё, что мы говорили друг другу, было игривым. Но теперь игривости приходит конец. Она садится рядом со мной, и её губы оказываются рядом с моими. И она шепчет:

– Ман ашегхе то хастам (Я тебя люблю).

– Правда? – шепчу я, а затем повышаю голос так, что меня могут услышать все соседи: – Правда! Правда! – Я хватаю её, как сумасшедший, и начинаю целовать в губы.

– О, Пируз, моё признание – это не лицензия на безумие!

– Кто научил тебя говорить на фарси, Джульетта? – спрашиваю я, всё ещё ошеломлённый и радостно-возбуждённый.

– Книги и плёнка. Не надо так сильно удивляться. Я знаю всего несколько фраз. Но, я надеюсь, ты хорошо услышал, что я сказала? Ман ашегхе то хастам?

Я тараторю в ответ, будто множество сорок на дереве:

– Ещё один такой же шок, как то, что ты только что сказала мне, Джульетта, и у меня случится сердечный приступ. У меня сердце не из титана. Конечно, я слышал. Я до сих пор слышу. Я тоже люблю тебя, Джульетта. Я боялся тебя испугать, поэтому у меня не хватило смелости сказать это первым. – Я получаю от неё быстрый поцелуй. – Мир для меня больше не серый, он расцвёл цветами радуги. Да, я люблю тебя, Джульетта. Да, я хочу, чтобы твоё сердце билось рядом с моим, чтобы твои дрожащие губы прикасались к моим дрожащим губам, а наши души соединились, были связаны узлом счастья! Ты завоевала меня множеством образов, я люблю тебя многими видами любви и буду любить тебя всеми ударами сердца, которые у меня остались.

После того, как я это сказал, она забирает у меня остатки дыхания поцелуем.

– Ты со мной разговариваешь или цитируешь стихи, Пируз? Как насчёт бокала вина?

– Я жажду вина и тебя, вы оба опьяняете.

Джульетта достаёт два тонких винных бокала и бутылку «Шираз», вина, изготовляемого из винограда, который выращивают в Ширазе, городе в южной части Ирана, где родились легендарные поэты Хафиз и Саади. Она правильно догадалась, что я его люблю. Она нежно касается краешком своего бокала моего бокала и говорит:

– Саламати (За твоё здоровье!)

– Саламати!

Мы пьём вино маленькими глотками и целуемся. Когда приходит время еды, она не предлагает ни гамбургеры, ни картофель «фри». Она достаёт тарелку с небольшими лавашами, размером под бутерброд, сливочный сыр и баночку икры с Каспийского моря. Мы также жуём фисташки и свежую клубнику, голубику, малину и сушёные тутовые ягоды, импортируемые из Ирана. Мы запиваем всё священным красным вином. Затем она ведёт меня к маленькому круглому столику у окна. Она зажигает две высокие свечи. Пока я жду, когда она вернётся из кухни, я смотрю в окно на шоссе и на лучи света, отбрасываемые автомобильными фарами, удаляющимися или на восток, или на запад. Это только полоса бетона, но «Шираз» у меня в венах и любовь в моём сердце делают ленту шоссе такой же красивой, как Карун весной, великая река, которая течёт с гор на западе Ирана.

На ужин осетрина, рис с укропом и стручковой фасолью и салат. Салат из шпината, зелёного горошка, турецкого гороха, и всё это с кисло-сладким соусом, который приготовила сама Джульетта. Рыба, аспарагус и длинная молодая морковь с зелёными хвостиками остаются пока нетронутыми. Они поданы на голубых тарелках с золотыми ободками.

– Сегодня – ночь нереального, – говорю я.

– Для тебя, Пируз, для сегодняшней ночи я провела кое-какое исследование. Знаешь, я умею проводить исследования.

– Да. Ты жестока с животными и аспирантами. Я с тобой сегодня в безопасности?

– Не гарантирую никакой безопасности, Пируз. Так что следи за словами! – она грозит мне пальцем.

– Поздравляю с получением большого гранта, Джульетта. Мне об этом рассказал доктор Х.

– Большой грант, большая головная боль! Пожалуйста, никаких разговоров о работе сегодня вечером, Пируз!

– Я не заслуживаю таких кулинарных усилий со стороны такого занятого учёного.

– Никогда не доказывай то, что ты только что сказал. Ты заслуживаешь. Я так говорю, Пируз.

– Да, профессор Джульетта Пуччини, – я отдаю ей честь, и она смеётся.

– Ты знаешь, что ты гораздо более знаменит, чем ты думаешь, Пируз?

– Я не знаменит, и я не хочу быть знаменитым, но что ты имеешь в виду?

– Остроумный, проницательный писатель Роб Левандоский сделал тебя, Пируз, одним из героев своего романа «Случайно получившийся зелёный». Он получил отличные рецензии в «Нью-Йорк Таймс».

– Я должен покраснеть?

– Не сейчас!

– Боже мой, это мой друг. Он давно спрашивал меня, не буду ли я возражать, если он сделает меня героем своего романа. Я думал, что он шутит. Я совершенно забыл об этом. В любом случае, Джульетта, сколько в тебе итальянской крови? Удовлетвори моё любопытство и избавь меня от страхов!

– Уже боишься, Пируз?

– Я шучу, но итальянцы и персы, представители двух непримиримых, не идущих на компромиссы империй, в древности сражались на протяжении веков.

– И мы, как империи, тоже будем безжалостно сражаться друг с другом?

– Нет, мы удивим историю, заключим мир перед войной и будем на протяжении веков заниматься любовью! Мне нравится итальянская душа и культура! На самом деле! Твоё наследие, Джульетта, даёт мне много информации.

– Я тебе побольше расскажу о себе и своём наследии попозднее. Сегодня ночь для игры!

От каждого куска осетрины я становлюсь всё голоднее. От каждого глотка «Шираза» моя жажда становится сильнее. Каждый поцелуй – а поцелуев так много – подводит нас всё ближе к вэсалу – этому полному единению тел и душ, о котором говорится в старых персидских сказках. У меня такое ощущение, будто меня перенесло в безумный мир противоположностей и крайностей. Я чувствую себя смелым, но тем не менее робким. Бесстрашным, но испуганным. Пустым, но полным. Уверенным, но неуверенным. Неоспоримо во мне только одно. Я никогда не был так сильно влюблён. И никогда не влюблялся так быстро. И я никогда не чувствовал себя таким потерянным и таким легкомысленным! Я никогда столько не пью.