Подняться на башню - Лора Андронова

— Ярко выраженный психопат депрессивно-взрывного толка, — заметил Юмазис.

Риль кивнула:

— Чего и следовало ожидать.

Ловко лавируя между столами, она подошла к незнакомцу и присела рядом:

— Господин Присс, если не ошибаюсь?

Тот неохотно поднял на нее глаза и поморщился:

— Не ошибаетесь.

— Простите великодушно, что мешаю вашей трапезе… — В голос Риль постепенно вплетались нежные, поющие нотки. — Но мне кажется, вас что-то гнетет. Досадная проблема или, может, страстное желание чего-то несбыточного?

— Что за…

— Быть может, мечта? — Она коснулась кончиками ногтей лба Присса, тот дернулся. испуганно заморгал и замер. По его нездоровому одутловатому лицу разлилось спокойствие.

— Не бойтесь, — шепнула Риль, едва заметными жестами усиливая наведенное состояние доверия и умиротворения, — мы хотим помочь вам.

«У меня бы так не вышло, — с некоторой завистью подумал подошедший Юмазис. — Буквально в один момент такого строптивого дядьку укротила».

— Расскажите нам о себе, — сказал он вслух.

Присс снял шапочку и некоторое время задумчиво ее разглаживал.

— Странно, что вы спрашиваете. Ведь вам ничего не стоит залезть ко мне в голову и переворошить все мои мысли… Впрочем, как хотите. — Он снова поморщился. — Зовут меня, как вы уже знаете, Тробан Присс. Я письмоводитель и переводчик, работаю в конторе достопочтенного Цуки, что в городище Нижнего Двана. Естественно, холост.

— Естественно?

— Естественно. Я ненавижу людей. Гномов, эльфов. Орков. Ненавижу и презираю. Они все, все чего-то хотят от меня, но я им не нужен, никому не нужен. Они приходят ко мне, чтобы я им перевел что-то, какие-то их идиотские письмишки, завещания, прошения, объявления для газетных листков. Крестьяне. Купцы. Мастеровые. Сомнительного благородства господа и их слуги. Они такие разные, у них разные носы, уши, губы, волосы. Кто-то из них умнее, кто-то глупее. Кто-то весь пропах кислым вином. От кого-то отвратительно песет духами, от кого-то — потом. Или потом вперемешку с духами и кислым вином. Они смотрят на меня заплывшими глазками, дотрагиваются до меня своими липкими ладонями. До чего я ненавижу эту лавчонку! Вы спросите: зачем же я там работаю? Я вам отвечу: хочу заработать достаточно денег, чтобы удалиться от дел и заняться ботаникой и селекцией — выводить новые сорта цветов и трав, наблюдать за ними. — Тробан перевел дух и заговорил снова, с еще большим жаром: — А дома… Дома не лучше. Моих средств не хватает даже на то, чтобы купить половину сарая, потому я снимаю комнату в трущобах, насквозь воняющих прогорклым маслом и гнилой морковью. И вы думаете, там я могу насладиться одиночеством? Держите карман шире! По утрам меня будят молочницы. Их грубые, крикливые голоса, дребезжание бидонов связаны у меня с самыми ужасными минутами минутами, когда уходит сон. Ночами мне не дают уснуть вопли гуляк и подзаборных шлюх. А еще есть дети! Вечно орущие младенцы! Невыносимые подростки! На моем этаже живут две большие семьи. И если я ненавижу кого-то сильнее, чем молочниц, подзаборных шлюх и липких клиентов с прошениями, так это детей. Визгливые, невоспитанные, неугомонные создания! От них никуда не денешься, не скроешься…

Из его глаз потекли слезы.

— Я хочу быть один, понимаете? Один! Спокойно изучать жизнь растений. Неужели это так много?! Чтобы никто не стоял у меня за спиной, когда я читаю, пишу или просто размышляю. Чтобы никто не совал свой любопытный нос в мои бумаги! Чтобы никто не глазел на меня — равнодушно, с усмешкой или гадливой жалостью. — Голос Присса понизился до едва различимого шепота. — Никто-никто. Никогда.

Он тихо положил голову на руки, и веки его смежились.

— Спит, — прокомментировала Риль и без того очевидный факт. — Утомился, бедный.

Юмазис заворожено рассматривал вздрагивающего во сне человека:

— Какой типаж! Ристагов штопор! Какой изумительный псих!

Почему сразу псих? Он просто больной и несчастный.

— Вот именно. Больной и несчастный псих. И от нас требуется его осчастливить. — Юмазис назидательно погрозил пальцем куда-то в пустоту. — А то главный колдодурень никогда не позволит нам побывать в Грозе.

Риль механически потянулась к не тронутой Тробаном белой булке и принялась отщипывать от нее кусочки.

— Какая пустыня самая большая — Заюльская? — заговорила она, обращаясь больше к самой себе. — И погодные условия подходящие — перепады температур, пылевые бураны. Народ там особо не шляется, тем более в центральной части. Что, Юз, осилишь телепортацию? Или караван придется нанимать?

— Идея, конечно, свежая. А он там копыта не откинет?

— Надо сделать так, чтобы не откинул. — Она задумалась. — Маленький оазис с родником. Цветник, огородик. Кое-какая живность.

— Обширный винный погреб, книги по ботанике, — серьезно поддакнул Юмазис— Вообще-то неплохо бы у самого Присса спросить, что ему может понадобиться.

Оба хмуро посмотрели на письмоводителя:

— И спросим. Непременно спросим…

Блеяние переходивших через большак коз вывело Баулика из прострации, и он снова услышал спокойный голос Риль.

— Конечно, все оказалось совсем не так просто, как мы думали. На создание оазиса ушло около года напряженного труда. Увидев свой новый дом — двухэтажный, добротный, красного кирпича, — Присс обрадовался как ребенок. Он ходил по саду, благоговейно касался листьев и цветочных лепестков. Он был совершенно счастлив и хотел только одного — чтобы мы поскорее ушли. Довольные собой, мы поспешили обратно в Академию.

— Но его президентство остался недоволен вашей работой?

Риль усмехнулась:

— Его президентство даже слушать нас не захотел. Он заявил, что мы едва бросили семена в почву, а уже хотим получить плату за собранный урожай.

— Умнейший человек! — воскликнул монах.

— Орк, — поправила Риль.

— Тем более.

— Выпроваживая нас за пределы кабинета, он порекомендовал нам заняться полезными для общества делами и не беспокоить его лет десять, а то и пятнадцать.

— И вы смирились?

— А что оставалось делать? — Она пожала плечами. — мы стали ждать. Юмазис подался на крайний север и предложил свои услуги какому-то герцогу.

— А вы?

— Я… Я сидела дома. По большей части.

— Вы не поддерживали связь?

— Нет. С чего бы? — удивилась Риль. Монах захлопал светлыми ресницами:

— Все-таки столько лет за одной партой…

— Тем не менее у нас не было ничего общего. Кроме этой самой парты.

Нежно-розовое солнце упало за горизонт, и по полям пополз туман. Воздух посвежел. Не говоря ни слова, Риль свернула с дороги и спешилась возле одиноко растущего кедра. В руках у нее оказался толстый сверток, и пока Баулик выбирался из стремян и разминал затекшие ноги, его спутница разожгла костер и поставила небольшой шелковый шатер. Не желая ударить лицом в грязь, монах извлек из своих дорожных тюков скатерть, брынзу, кусок ржаного хлеба и пяток вареных репок. Неодобрительно покосившись на эти скромные блюда, Риль стянула сапоги и прилегла на траву.