Русская община и коммунизм - Жак Каммат

формирования коммуны. Требовать демократии означало бы принимать потребность в согласии между классами, что значило бы подвергать сомнению тот факт, что коммунизм является разрешением всех антагонизмов, а значит согласием человека с самим собой.

5.1.12. С капиталом, экономическое движение больше не отделено от движения социального. Купля и продажа рабочей силы объединяются, но это ведёт к подчинению человека капиталом. Капитал устанавливается в виде материальной общины и у него нет иной политики, поскольку именно капитал организовывает рабство людей.

До этой исторической фазы существовало более или менее чёткое разделение между производством и распределением. Политическую демократию можно рассматривать в качестве средства для более равномерного распределения продуктов. Но когда достигнута материальная община, производство и распределение связаны уже нерасторжимо. Императивы обращения воздействуют на распределение. Однако, обращение больше не является чем-то полностью внешним по отношению к производству, но является для капитала основным моментом всех его процессов. Именно капитал определяет условия распределения.

Все люди выполняют определённые функции для капитала, от которого фундаментальным образом зависит их существование. Через исполнение ими этих функций, люди получают распределённые определённым образом продукты через посредничество зарплаты. Так мы приходим к социал-демократии. Политика доходов является средством их достижения.

5.1.13. В период формального господства капитала (политическая демократия) демократия не является формой организации, противостоящей капиталу, это механизм, используемый капиталистическим классом для достижения господства над обществом. В течение этого периода все организационные формы, вовлечённые в эту борьбу, достигают одного и того же результата. Вот почему пролетариат может также на некоторое время вмешиваться и на этой территории. С другой стороны, противостояния могут также происходить внутри одного класса, например, между промышленной и финансовой буржуазией. Поэтому парламент становится ареной столкновения этих различных интересов. Пролетариат может использовать парламент в качестве платформы для обличения демократической мистификации и использовать всеобщее избирательное право в качестве средства для классовой организации.

Когда капитал достигает реального господства и устанавливается в качестве материальной общины, вопрос был разрешён: он захватил государство. Захват государства изнутри уже не стоит, потому что он является лишь:

«формальностью, haut gout* народной жизни, некоей церемонией. Сословный элемент есть санкционированная, узаконенная ложь конституционных государств: государство является-де интересом народа, или народ — интересом государства»

(Маркс, «К критике гегелевской философии права», М: ПСС, т.1)

5.1.14. Демократическое государство представляет собой иллюзию контроля человека над обществом (что человек может управлять экономическим феноменом). Оно провозглашает человека суверенным. Фашистское государство является реализацией данной мистификации (в данном смысле оно может казаться её отрицанием). Человек не является суверенным. В то же время, фактически, это реально признанная форма капиталистического государства: абсолютное господство капитала. Социальное единство не может существовать в условиях разрыва между теорией и практикой. Теория говорит: человек является суверенным; практика утверждает: это капитал. Лишь постольку, поскольку последний не приходит к абсолютному господству над обществом, существует возможность неравномерного распределения. В фашистском государстве реальность подчиняет себе идею для того, чтобы сделать из неё реальную идею. В демократическом государстве идея подчиняет реальность для того, чтобы сделать из неё воображаемую реальность. Демократия рабов капитала подавляет мистификацию для того, чтобы лучше реализовать её. Демократы хотят подчеркнуть это, когда верят, что могут примирить пролетариат с капиталом.

Общество, обнаружив реальность своего угнетения (что упраздняет дуальность, диспропорцию между реальностью и мыслью), должно противопоставить ей освободительное бытие, представляющее собой человеческую коммуну: коммунистическую партию.

5.1.15. Большинство теоретиков девятнадцатого века были государственниками. Они думали, что социальные проблемы можно решить на уровне государства. Следовательно, они были посредниками.

Они не понимали лишь того, что пролетариат должен не только уничтожить старую государственную машину, но также заменить её другой. Многие социалисты верили, что государство можно захватить изнутри, а анархисты считали, что его можно упразднить со дня на день.

Теоретики двадцатого века являются уже корпоративщиками, потому что они думают, что все проблемы разрешимы через иную организацию производства и его гуманизацию. Это иммедиатисты. Их аргументы - косвенное доказательство теории пролетариата. Говорить, что необходимо примирить пролетариат с экономическим движением значит признавать возможность решения лишь на этой почве. Этот иммедиатизм проистекает из факта, что коммунистическое общество постоянно усиливается внутри самого капитализма. Вопрос заключается не в примирении, но в уничтожении власти капитала, его организованной силы, капиталистического государства, поддерживающего частную монополию, когда все экономические механизмы ведут к её исчезновению. Коммунистическое решение находится посредине. Сама реальность уходит от государства, необходимо подчёркивать это и, в то же время, указывать на необходимость другого, переходного состояния: диктатуры пролетариата.

5.1.16. Развитие в сторону социал-демократии было обречено с самого начала:

«Пока власть денег не является отношением между вещами и людьми, общественные отношения должны быть организованы политически и религиозно» (Маркс)

Маркс всегда обличал обман политики и выявлял реальные отношения:

«естественная необходимость, свойства человеческого существа, в каком бы отчуждённом виде они ни выступали, интерес, — вот что сцепляет друг с другом членов гражданского общества. Реальной связью между ними является не политическая, а гражданская жизнь»

(Маркс, «Святое семейство», М: ПСС, т.2)

«Именно рабство гражданского общества по своей видимости есть величайшая свобода, потому что оно кажется завершённой формой независимости индивидуума, который принимает необузданное, не связанное больше ни общими узами, ни человеком, движение своих отчуждённых жизненных элементов, как, например, собственности, промышленности, религии и т. д., за свою собственную свободу, между тем как оно, наоборот, представляет собой его завершённое рабство и полную противоположность человечности. На место привилегии здесь стало право».

(Маркс, «Святое семейство», М: ПСС, т.2)

Вопрос демократии предстаёт в иной форме в виде фальшивого противостояния между конкуренцией и монополией. Материальная община интегрирует и то, и другое. С фашизмом (= с социал-демократией), также интегрируются демократия и диктатура. Это средство для преодоления анархии.

«Анархия есть закон гражданского общества, эмансипированного от расчленяющих общество привилегий, а анархия гражданского общества составляет основу современного публично-правового состояния, равно как публично-правовое состояние, со своей стороны, является гарантией этой анархии. Поскольку и в какой степени они противоположны друг другу, постольку и в той же степени они друг друга обусловливают»

(Маркс, «Святое семейство», М: ПСС, т.2)

5.1.17. Теперь, когда буржуазный класс, возглавивший революцию, приведшую к развитию капитала, исчез и сменился капиталистическим классом, живущим с капитала и его процесса увеличения стоимости, а господство капитала уже было гарантировано (фашизм) и благодаря этому нет больше необходимости в политическом согласии, т.к. оно поверхностно, но лишь в согласии экономическом (корпоративизм, доктрина о потребностях и т.д.), адептами демократии становятся средние классы. Чем больше разрастается капитализм, тем больше испаряется