Черный ангел - Мика Валтари

Джустиниани и его закованные в броню воины, во всяком случае, занимают почетное место у ворот святого Романа, где должны будут противостоять янычарам. Джустиниани собрал сюда по меньшей мере три тысячи человек из своих лучших отрядов.

Так каково же, в таком случае, число защитников города? Это известно только императору и Джустиниани. Но генуэзец как-то обмолвился, что половина гарнизона размещена между воротами святого Романа и Харисия. Значит, защитников города, включая ремесленников и монахов, всего чуть больше шести тысяч? Не могу в это поверить. Одних только венецианских моряков – около двух тысяч, хотя часть из них и должна охранять порт и корабли. Поэтому думаю, что на стенах у нас – по меньшей мере десять тысяч человек, хоть едва тысяча из них – наряду с шестьюстами наемниками Джустиниани – полностью вооружена.

Скажем, десять тысяч против двухсот. И еще ведь не прибыли пушки султана и не появился его флот.

Зато после полудня со стороны Селимврии время от времени доносилось что-то вроде грозовых раскатов, хотя небо было чистым. С одного из синеющих в Мраморном море островов поднимаются вверх черные клубы дыма.

7 апреля 1453 года

Ночью перед Селимврийскими воротами турки поставили колья с обнаженными и изуродованными останками тех, кто защищал Селимврию. Греки оборонялись там до последнего человека. Утром мы увидели сорок кольев и сорок трупов.

По слухам, дошедшим из Перы, султанский флот два дня безуспешно штурмовал эту последнюю византийскую сторожевую башню на островах Мраморного моря. Вчера командующий турецким флотом приказал обложить башню дровами до самого верха и сжег укрепление вместе со всем гарнизоном.

Греки умеют умирать за каждую пядь земли своей распадающейся империи.

На востоке – варвары, на западе – варвары. На границе двух миров защищается последний город Христа.

Не надеясь на помощь. Даже не мечтая о славе. Голые, обезображенные трупы, посаженные на колья и облепленные тучами мух.

Закованный с головы до пят в броню, возвышающийся над всеми, Джустиниани смеется, похожий на ходячую башню, с отекшим лицом и холодными глазами. Сегодня увидев защитников Селимврии, я почувствовал к нему ненависть.

Борьба наша безнадежна. У нас нет будущего. Даже если мы победим султана, Константинополь станет лишь мертвым городом под властью латинских варваров.

Никогда в жизни я не поддавался ненависти и фанатизму. Теперь они пылают в моем сердце всепожирающим огнем.

9 апреля 1453 года

Воскресенье было спокойным. А в понедельник девять самых больших галер подошли к портовому заграждению и заняли там оборону. Ждем турецкий флот.

Длинные вереницы волов тащат огромные бронзовые пушки султана.

В тылу у турок бесчисленные стада поднимают тучи пыли. Рев скота доносится даже до наших стен.

Город полностью подготовлен к обороне. Каждый человек знает, где он должен стоять и что делать. Император Константин целый день ездил вдоль стен и разговаривал с командирами разных отрядов, поднимал боевой дух греков и давал новые обещания латинянам.

11 апреля 1453 года

Вдоль всей стены султан приказал установить около ста маленьких пушек и бомбард, разместив их небольшими группами. Его крупные орудия сосредоточены в четырех пунктах: перед воротами святого Романа, перед воротами Харисия и перед Калигарийскими воротами на Влахернах, где, правда, самые толстые стены, но куда зато не доходит ров. Перед Селимврийскими воротами тоже стоят три большие пушки.

Орудия подтащили так близко к стенам, что зоркий человек может разглядеть лица пушкарей. Сейчас они укладывают дула на гигантские кучи бревен и каменных глыб. Вокруг орудий снуют сотни людей, похожих на трудолюбивых муравьев. Пока пушки кажутся неуклюжими и беспомощными, но их чудовищные размеры легко угадываются, если сравнить разверзшиеся жерла орудий с копошащимися поблизости людьми. Круглые каменные ядра, сложенные рядом с пушками в пирамиды, достают мужчине до бедра.

Пушки тоже защищены рвами и палисадами. Никто из латинян никогда еще не видел таких громадных орудий. Они будут пожирать огромное количество пороха, а если их разорвет, то погибнут сотни людей. Так говорит Джустиниани, чтобы приободрить своих солдат.

Самая большая пушка, которую отлил в Адрианополе Орбано и слухи о которой ходили еще в январе, стоит перед Калигарийскими воротами, там, где стены толще всего. Видимо, султан действительно верит, что его орудия способны задать жару любым укреплениям на свете. Джустиниани было любопытно взглянуть на турецкие пушки, и он поднялся на стену, чтобы рассмотреть их получше. Он взял меня с собой, поскольку вокруг все было спокойно. Одновременно он хотел узнать, как венецианцы чувствуют себя во Влахернском дворце и у ворот Харисия, через которые проходит дорога на Адрианополь.

Многие защитники стен покинули свои места и собрались группками, чтобы поглазеть на эти чудища. Из города тоже пришли люди; они влезли на крышу дворца и на башни, чтобы лучше рассмотреть невиданные пушки.

Некоторые показывали на турок пальцами и кричали, что узнают Орбано, хотя он был одет, как турецкий вельможа, и носил головной убор главного оружейника. Греки начали осыпать Орбано руганью и проклятиями, а императорские мастера навели на турок пищали и мортиры и сделали несколько выстрелов, чтобы помешать вражеским пушкарям; а те были заняты изнурительной работой – подъемом и установкой гигантского орудия. Но Джустиниани запретил стрелять, считая это лишь пустой тратой пороха. Многие греки побледнели и заткнули пальцами уши, заслышав эти негромкие залпы.

Венецианский посланник Минотто построил своих людей и выступил вперед, чтобы приветствовать Джустиниани. Рядом с Минотто стоял его сын, который, несмотря на свой юный возраст, был капитаном венецианской галеры. К нам присоединился и один из императорских мастеров, немец Иоганн Грант. Я впервые встретился с этим замечательным человеком, об искусстве и талантах которого был весьма наслышан. Грант – чернобородый мужчина средних лет. Его лоб избороздили морщины – следы напряженных размышлений, а глаза смотрят проницательно и беспокойно. Он обрадовался, когда узнал, что я немного говорю по-немецки. Сам он прекрасно владеет латынью и уже неплохо выучил греческий. Император взял его к себе на службу после Орбано и платит немцу то жалованье, которое Орбано безуспешно выпрашивал у василевса.

Грант сказал:

– Это пушка – чудо литейного искусства, превосходящее все границы возможного. Большего орудия не сумеет создать никто. И если бы я не знал, что из него уже делали пробный выстрел в Адрианополе, то не поверил бы, что оно способно выдержать давление, которое создает внутри такой огромный пороховой заряд. И за сто дукатов я не согласился бы стоять поблизости от этой пушки, когда к ней будут подносить фитиль.

Джустиниани покачал головой:

– Я, бедный, взял на себя ворота святого Романа, поскольку других желающих защищать их не нашлось. А теперь вот как-то не жалею о своем выборе. Охотно уступаю венецианцам право поучаствовать здесь в занятной заварушке.

Венецианский посланник ответил, задетый за живое:

– Я вообще не знаю, кто останется на стене или в башне, когда эта пушка выстрелит. Мы ведь только мирные купцы, и многие из нас изрядно заплыли жиром. Меня самого мучает одышка, когда я взбираюсь на стену, да и сердце пошаливает…

Джустиниани усмехнулся:

– Что ж, за Влахерны надо платить. Но если хочешь, я с удовольствием уступлю тебе свою неудобную башню, займу императорские покои – и обещаю завтра утром выйти за стену. Давай меняться. Я не против.

Багроволицый посланник подозрительно посмотрел на Джустиниани, потом смерил взглядом гигантские стены и башни Влахерн и сравнил их с другими частями стены, защищавшей город с суши. А затем коротко ответил:

– Шутишь?!

Немец Иоганн Грант расхохотался и заметил:

– Мы с императорскими мастерами сделали для развлечения кое-какие расчеты и математически доказали, что такой огромной пушки отлить нельзя. Но даже если кому-нибудь это и удастся, она сможет лишь уронить каменное ядро на землю. Все это мы готовы обосновать с помощью цифр. Так что завтра я просто обязан встать на стене напротив пушки, прикрываясь таблицей умножения, как щитом.

Потом Джустиниани отвел меня в сторону и проговорил:

– Жан Анж, друг мой. Никто не знает, что случится утром, поскольку ни один человек никогда не видел орудий таких размеров. Возможно, они и правда способны несколькими выстрелами пробить брешь в стене, хотя я в этом очень сомневаюсь. Останься тут и наблюдай за этой большой пушкой. Поселись во Влахернах, если венецианцы тебя туда пустят. Мне бы хотелось иметь здесь надежного человека, пока не выяснится, чего можно ожидать от этого орудия.

Иоганн Грант сразу принялся опекать меня, поскольку оба мы чужаки и среди греков, и среди латинян. Грант – человек неразговорчивый, а если и отпускает порой какие-нибудь замечания, то в основном саркастические. Он показал мне пустые мастерские у Калигарийских ворот, где осталась лишь горстка греческих сапожников – перепуганных стариков, ремонтировавших солдатские сапоги. Всех молодых мужчин, в том числе и подмастерьев, отправили на стены. Мы бродили по коридорам и залам императорского дворца, в котором жили теперь венецианские купцы и добровольцы. Посланник Минотто занял опочивальню самого василевса и проводит ночи на пуховых подушках и под пурпурными покрывалами.