Сборник летописей. Том III - Рашид-ад-дин

возвратился к Хулагу-хану и доложил об обстоятельствах. [Хулагу-хан] его обвинил, дал ему восемьдесят палочных ударов и сказал: «Чтобы его сохранить, ты действовал плохо, а в еде, питье и в общении с женами излишествовал». Между тем в упомянутое время некий индиец проводил их, вывел на верный путь, переправил через реку Амуйе и 19 числа месяца джумада-л-уля лета 666 [7 II 1268] доставил их в окрестностях Кябудджамэ на служение [Абага-хану]. Абага-хан его обласкал и сделал тарханом, а Кутуй-хатун, услышав в Бадахшанском краю весть о событии с Хулагу-ханом, так плакала, что глаза ее ослепли. Абага-хан по прибытии их стал радостен сердцем и весел, благословил их приход и обогатил [их] имуществом и утварью. Из ставки Кутуй-хатун на служение к Хулагу-хану еще раньше прибыла наложница по имени Арыкан. Из добычи, которая приобреталась, ей передавали долю Кутуй-хатун, [и] она собрала множество драгоценного имущества. Когда Кутуй-хатун приехала в ставку, она потребовала его по статьям [и] нашла в порядке. Абага-хан дал им для прокорма[220] [местности] в областях Диярбекр и Маяфарикин и несколько других местностей, а оттуда ежегодно доставалось около ста тысяч червонных динаров. Иногда [Абага-хан] в знак попечения всячески заботился о них. Между тем весною он вернулся из Хорасана и другую зиму перезимовал на [реке] Чагату, а летом отправился в Аладаг и Сияхкух. Следующей зимой он был в Арране, а летом, что было в 668 году [1270], воссел [на коня] на войну с Бораком.

Рассказ о прибытии Борака из Мавераннахра в Хорасан, сражении его с войском Абага-хана, его поражении и обращении в бегство

Когда Борак свергнул Мубарекшаха и покорил Чагатаев улус, то встал на путь притеснения и насилия. Кайду удерживал его от такого образа действий и по этой причине между ними приключились разногласия. В то время воеводой Туркестана был некий Мугултай. От имени каана Борак послал эмира Бикмиша, чтобы он сел на его место. Мугултай отправился к его величеству каану и доложил |A 213а, S 486| обстоятельства. Каан послал старшего эмира по имени Коничи с шестью тысячами всадников, чтобы он убил Бикмиша и стал воеводой. Борак отправил эмира с тридцатью тысячами человек,[221] чтобы его отразить. Коничи, когда понял, что не сможет устоять, вернулся в Хитай. Войско Борака разграбило Хотан. Когда Борак достиг полного могущества, он задумал поход на Кайду и Менгу-Тимура, а Мас’уд-бек указал им на случаи проявления насилия с его [Борака] стороны и подстрекал их на войну [с ним]. В конце концов обеим ратям случилось сойтись на берегу реки Сейхун, и Борак, устроив засаду, хитростью разбил рать Кайду и Кипчака, многих из нее убил и захватил в полон и получил обильную добычу. Он стал заносчив, осмелел, и надменность и высокомерие его выросли.

Когда весть о поражении Кайду и Кипчака дошла до Менгу-Тимура, он разгневался и послал в помощь Кайду своего дядю Беркечера с пятьюдесятью тысячами всадников. Этот снова собрал рассеявшиеся дружины, и они дали бой Бораку, разбили его и с войском обратили в бегство. Множество из его [Борака] войска было убито и ранено. Злосчастный Борак добрался до областей Мавераннахра, снова собрал разбежавшихся [бойцов своего] войска и держал совет с военачальниками, что-де при существовании этих людей, которые на нас нападают, царство за нами не удержится. Самое лучшее сейчас — разорить грабежом эти цветущие края, и начнем с Самарканда. Военачальникам эта речь пришлась очень по душе.

Когда Кайду, Кипчак и Беркечер проведали об этом обстоятельстве, они учинили совещание о том, чтобы пуститься вслед за ним и прогнать его из тех областей. Кайду сказал: «Когда он получит известие в таком смысле, то произведет разрушение раньше и больше. Будет более подходяще, ежели мы отправим гонца, станем его увещевать и будем просить мира». Кипчак сказал: «Между нами была крепкая дружба. Если будет дозволено, я отправлюсь и соблазню его льстивыми и сладкими речами». Так как они знали красноречие и витийство Кипчака, то послали его в Самарканд с двумя сотнями отборных всадников. Он остановился в Согде и отправил одного всадника к Бораку с извещением о своем прибытии и искал мира и единения.

Когда весть дошла до Борака, он призадумался на час и сказал эмирам: «Неведомо, что за война таится за этим миром», — а гонцу сказал: «Справься за меня о здоровье Кипчака, да скажи, чтобы как можно скорее приезжал. Светом его присутствия мы просветим узревшие обиду очи». Он приказал великолепно убрать место приема, а воинам, вооружившись, выстроиться перед дворцом, и величаво, по обычаю царей, он воссел на престол. Когда Кипчак прибыл, Борак сошел с престола и встретил его с почетом и уважением. Они обняли друг друга, и Борак, взявши за руку Кипчака, провел его на престол и обменялся с ним чашами. Борак милостиво расспросил его о здоровье и сказал: «Что может быть приятней встречи с друзьями, родными, единомышленниками и дорогими людьми?». Кипчак завел речь о примирении, единении и родстве. Борак промолвил: «Ты говоришь прекрасно. Мне тоже иногда приходила на ум необходимость уважения к этим понятиям. Я стыжусь своего положения, потому что мы все двоюродные братья друг другу. Славные отцы наши завоевали мир мечом и завещали нам. Почему мы теперь в согласии друг с другом не пользуемся благами мира, почему между нами должен быть этот раздор и усобица. Прочие царевичи из наших родичей владеют великими городами и цветущими пастбищами, кроме меня, который имеет вот этот малый улус. Кайду и Менгу-Тимур восстали на меня из-за этого владения и гонят меня, печального и смущенного, по свету». Кипчак похвалил его и сказал: «Добрые слова ты молвил, однако еще лучше, если мы не будем поминать минувшее, устроим сообща курултай, очистим грудь от давней вражды, оставим упорство и упрямство и заключим друг с другом договор, что при всех обстоятельствах будем согласны и будем помогать друг другу». Так как Борак был расстроен долгой сумятицей, он дал согласие на мир. Через неделю Кипчак с разрешения вернулся обратно. Кайду и Беркечеру примирение с Бораком тоже показалось подходящим, и они похвалили Кипчака. Весною 667 года [1269] все эти царевичи собрались на луговьях Таласа |A 213b, S 485| и Кенджека и после недели пирования, на восьмой день, держали совет. Сначала говорил Кайду: «Славный дед наш Чингиз-хан завоевал мир благоразумием, рассудительностью и ударами меча и стрел и предоставил [его], устроив и приуготовив, для своего рода. И