Деревянные актеры - Елена Яковлевна Данько

вывихнутой ногой лежит дома у матери. А дело было вот как, — начал рассказ мейстер Вальтер. — Бродили мы с Руди по разным глухим деревушкам. Хорошо еще, что фрау Эльза с дочкой дома остались. Вот пришли мы в одну деревню, поставили театр перед постоялым двором и объявили, что будем представлять «Фауста». Народ собрался не только деревенский, а с гор, из лесов пришли люди с котомочками. Никогда они кукол не видали. Народ все строгий, рожи у них постные, на каждом перекрестке — распятие, а в деревне всем пастор верховодит. Вот сыграли мы первое действие. Зрители молчат, будто воды в рот набрали, даже над Кашперле не посмеются. Только бабы изредка охают. Пастор стоит позади всех и наших кукол глазами буравит. Пора нам второе действие начинать, а тут Руди сплоховал. Задел он локтем веревку, на которой висели куклы позади тропы, — веревка оборвалась, куклы попадали в кучу, все нитки перепутались. Фауст с драконом так между собой переплелись и замотались — прямо хоть плачь!

«Сидим мы с Руди, нитки распутываем. Я его сквозь зубы на чем свет стоит ругаю, а зрители орут: «Начинай, давно пора! А то деньги давай обратно!» Тут я сплоховал. «Подождите, — кричу я в сердцах, — никак мне не распутаться! Мне тут один чертенок все нитки запутал!» Это я про Руди говорю, а они как завопят: «У него чорт нитки запутал! Сам говорит — колдун!» Женщины завыли, убегают. Мужчины беснуются. Пастор говорит что-то и указывает на театр. Древние старухи машут костлявыми кулаками и вопят: «Колдун! На костер его! У него все куклы — чертенята!» Гляжу я, вся толпа с палками, с ножами прет на меня, впереди пастор с распятием, бледный, глаза как у волка. «Удирай, — говорю, — Руди!» И сам хочу улизнуть. Куда там! Окружили, повалили наземь, руки мне связали моей же веревкой… Руди догнали, приволокли. А старухи уже сцену ломают, костер складывают, пастор над моими куклами что-то бормочет, а сам боится до них пальцем дотронуться. Зажгли костер…»

Мейстер Вальтер выколотил свою трубку.

— А дальше? — спросил парень из пекарни, выпучив глаза.

— Лежу я, как бревно. Руки и ноги скручены веревкой. Лежу и думаю: «Пропадайте мои куколки, лишь бы нам с Руди отсюда живыми выбраться». Вижу: бежит кто-то с постоялого двора. Бежит проезжий — важный господин. Развевается серый кафтан, кудри бьются по ветру, — видно, забыл впопыхах свою шляпу. Я так и обмер. «Ну, — думаю, — пропали наши головушки! Уж этот-то нам спуску не даст!» Не к добру это, когда господа опрометью бегают, — того и гляди, кого-нибудь прибьют! Подбежал проезжий, остановился, повернул голову к пастору и белой рукой показывает на костер. Свысока, через плечо говорит проезжий с пастором. «Стыдно, — говорит, — вам, образованному человеку, укреплять суеверие в народе и побуждать его к жестокости!» Нос у проезжего с горбинкой, подбородок кверху. Пастор залопотал невесть что, глаза у него забегали. Проезжий руку чуть-чуть приподнял — довольно, мол, разговаривать… На нас кивнул: «развяжите!» — а сам моих кукол с земли подбирает, Фауста рукавом обтер и бормочет: «Бедный маленький Фауст! Бедный мой друг!»

— А ты не врешь, мейстер? — ахнул пекарь. — Признайся, выдумал ты этого проезжего?

Мейстер покраснел.

— Если не верите, нечего просить меня, чтоб я рассказывал … Я вам не сказочник!

— Рассказывай, рассказывай, мейстер, что дальше было? Не слушай пекаря! Дальше-то как? — наперебой заговорили слесарь и бочар.

— Дальше — повел нас проезжий на постоялый двор. Смотрим мы в окно. Театр догорает. Пастор над ним проповедь говорит. Потом все запели псалом и разошлись. А проезжий на лавку положил Руди, — у Руди нога разболелась, после того как его по земле волокли, — а сам со мной допоздна за столом сидел, все про наши кукольные дела расспрашивал, куда мы едем да какие представления даем… Прямо скажу: такого господина я отроду не видал!

— А кто же был этот проезжий?

— Хороший человек, даром что дворянин. Он всего «Фауста» наизусть знает и кукол очень любит. А зовут его тайный советник фон-Гёте из Веймара. Если бы он за нас не вступился, пропали бы мы с Руди! Эх, плохо нам, кукольникам, там, где попы верховодят и мешают честным людям веселить народ! Ну, хозяйка, еще кружку пива!

И мейстер Вальтер залпом осушил кружку за здоровье тайного советника фон-Гёте, который всего «Фауста» знает наизусть.

— Ну, мейстер, расскажи теперь, что ты видел на Рейне? — сказал высокий слесарь, когда смех и шутки замолкли.

— На Рейне? — мейстер Вальтер понизил голос. — На Рейне видел я Ганса Шульца. Его повесили на воротах замка за то, что он не отработал барщину барону… И пятерых детей Ганса я видел тоже…

Мейстер говорил глухо, отрывисто. Бочар, нахмурившись, кусал усы. Пекарь замер с открытым ртом.

— Еще я видел в Шварцвальде виселицы. Висят на них храбрые охотники, крестьяне, что с голоду стреляли дичь в княжеском лесу. Встречал я и вербовщиков в синих мундирах. Они охотятся за рослыми парнями и продают их прусскому королю в солдаты…

— А хорошего ты ничего не слыхал? — дрогнувшим голосом спросил сапожник.

— За Рейном, в Эльзасе, свежий ветер дует. Горят там зарева — пылают замки помещиков… На деревьях, как груши осенью, висят сборщики податей… Собираются мужики с косами, с вилами, громят в городах хлебные склады, а хлеб раздают голодным…

Собеседники забыли свои кружки с пивом. Они ловили каждое слово мейстера.

Вдруг что-то блестящее мелькнуло в окне подвала. Я взглянул. Высокие колеса нарядной кареты катились мимо окна по улице. С запяток соскочили чьи-то ноги в туфлях с пряжками, и шаги затопали по лесенке в подвал. Мейстер замолк.

— Эй, который тут поппеншпэлер? Выходи! — крикнул лакей в рыжей ливрее, появляясь на пороге. Высокий воротник подпирал его сытые щеки.

Все молчали.

— Вот хамье! Долго мне спрашивать? Отвечайте живо, который из вас кукольник? — грубо крикнул лакей, щелкнув по двери хлыстом.

— Шапку долой, барская обезьяна! — вдруг взревел бочар, стукнув кулаком по столу.

Все повскакали с мест. Лакей забегал глазами, отступил и сдернул треугольную шляпу.

— Да я что ж? Я могу шляпу снять, если люди хорошие … — забормотал он.

— Ну, то-то. А теперь, если тебе нужен кукольник, так вот он здесь, а зовут его