Песни чёрного дрозда - Вячеслав Пальман

Приятный вывод.

Покойный Егор Иванович Молчанов только мечтал о такой возможности, когда говорил своему сыну Саше о бесконечно злом избиении животных со стороны многих и многих людей, которые воздвигли невидимую, но прочную стену между цивилизованным обществом и миром диких животных. И вот — первая попытка в заповеднике, теперь уже можно сказать, удачная попытка. Её продолжение внесёт что-то новое в науку, такие опыты непременно должны множиться, их надо провести и в других заповедниках.

Молчанов вспомнил опыт биолога Кнорре с лосями в Камском заповеднике на Северном Урале. Всего за одно-два поколения учёному удалось приручить этих больших добрых животных, и они, при свободном содержании, стали делать много полезных работ: возили в упряжке грузы по непроходимой тайге, таскали на себе вьюки, лосихи даже молоко давали, очень жирное и вкусное молоко. А ведь лосей только в нашей стране насчитывается сейчас около семисот тысяч. Какое подспорье северному и лесному жителю, какие это помощники, не нуждающиеся ни зимой, ни летом в сене, овсе, вообще в подкормке!

Он вспомнил о приручённых песцах, соболях. О дельфинах, которым уже теперь прочат серьёзную роль в рыболовном деле, в спасении людей на морях и океанах. Общение с понятливыми животными само по себе полезно, красиво, оно придаёт миру благородство и взаимную симпатию, качества, очень нужные новому строю новых людей, идущих на смену жестокому, ничего не щадящему предпринимательству.

И даже частную проблему их заповедника, о которой не забывал Молчанов, кажется, можно решить с помощью более или менее приручённых оленей. Хоба — один из немногих путешественников на далёкие расстояния. Ведь он только что перешёл вместе с ним через перевал с севера на юг. Теперь он знает эту дорогу. Вероятно, скоро вернётся назад, ему здесь непривычно, кроме того, наступает время осенних свадеб, время любви и битвы за ланок, а на южных склонах оленей пока что мало. Если его олень хотя бы ещё дважды пройдёт через перевал, то он сможет к зиме перевести за собой своих ланок на эту сторону. За ним пойдут другие, и, таким образом, проблема размещения стада в голодные снежные зимы на Кавказе может быть решена хотя бы частично.

Александр устал, его одежда покрылась грязью, ботинки разорвались, сбились. На заросшем лице обозначились светлые усы и бородка. Все-таки путешествовал более двух недель. Он улыбнулся, представив себе, как встретит его Борис Васильевич, очень пристрастный ко всему, что касается внешности человека. Может быть, лучше остановиться в лесничестве? Но, вспомнив о письме учителя, решил идти прямо к нему.

Усталое, озабоченное лицо Молчанова прояснилось, едва он вспомнил, кто ещё живёт сейчас в Жёлтой Поляне. Маленький Саша, его тёзка, сын Тани… Он увидит его завтра. Непременно! Вот только смоет с себя грязь, соскоблит щетину на лице, приведёт в порядок одежду. А то ведь испугается лесовика.

Александр прибавил шагу.

Вот и дорожка, где они стояли с Таней, где он сказал ей… Отсюда она вернулась, а он пошёл наверх с чувством страшной усталости, какой давно не знавал. Неужели за все это время Таня не написала ему хотя бы коротенького письма? Что она делает сейчас в Ленинграде, как живёт? Ведь скучает о сыне, хотя бы только о сыне. А раз так, должна писать своей матери, должна приехать. При-е-хать! — это самое-самое главное. Приехать! Пусть только на один месяц, даже на одну неделю. Вдруг такое чудо: завтра прилетает. И он, Саша-большой, вместе с Сашей-маленьким едут в Адлер встречать её, как в тот раз. Нет, по-другому. Тогда над ними висело огромное горе, оно придавило все остальное. Прошло время, горе поутихло, и все должно быть светлей, лучше.

Молчанов шёл по мокрой дороге и не замечал, что небо потемнело, день сделался пасмурным, хоть и было очень тепло, даже жарко. И уже давно накрапывало, лениво, но настойчиво, в лесу усиливался слитный, убаюкивающий шум. Это стучали о листья миллионы дождевых капель и с тихим шорохом стекали на мягкую лесную подстилку.

Внизу лежал посёлок, знакомый до последней тропинки у берега торопливой Мзымты. Сердце билось сильно, нервно, но не оттого, что устал и за плечами ноша.

Несколько сотен метров по улице, минуя турбазу, мостик, ещё немного на подъем, здесь, за поворотом, широкооконная школа, и вот он, знакомый дом Бориса Васильевича, и сам учитель в лёгкой домашней рубашке стоит на крыльце и улыбается, поблёскивая глазами за чистыми стёклами очков:

— Наконец-то, Саша!.. Я тебя очень жду.

— Торопился как мог.

И Саша пожал руку учителю.

Утром Молчанов поднялся рано.

— Не спится? — спросил Борис Васильевич.

— Привычка, — сказал Молчанов, но сам подумал, что не только привычка.

И все-таки он заставил себя тщательно побриться, погладил сорочку, которую вчера постирал, мало-мальски зачинил тяжёлые туристские ботинки, не выдержавшие длительного похода через горы.

Вчера, когда он пришёл, Борис Васильевич не слишком подробно рассказывал о Никитиных. Так, только к слову. Но совсем не потому, что не знал, как они живут. Знал он много, пожалуй, все знал, даже о событиях предвидимого будущего, однако посвящать в эти размышления Молчанова считал пока излишним. Бывает, что элемент неожиданности очень украшает жизнь.

Учитель на правах хозяина немного затянул процедуру завтрака. В этой неторопливости гость почувствовал умысел и нашёл ему оправдание. Ну конечно, какой резон бежать чем свет в дом, малыш наверняка спит, а потом будет долго одеваться, завтракать, привыкать к новому дню.

— Ты куда прежде всего направишься? — спросил Борис Васильевич, когда стаканы с чаем были отодвинуты, посуда собрана и вымыта мужчинами с подчёркнутой тщательностью.

— К Никитиным. Визит вежливости… — Александр вложил в эти слова ровно столько тёплой иронии, чтобы не выдать своего нарастающего волнения.

— Правильно, Ирина Владимировна всякий раз, когда мы встречаемся, спрашивает, как ты, где сейчас и все такое разное. Ну и внук её…

— Что внук?

— Представь себе, тоже спрашивает: «Где Шаша?» Вот так. Запомнил тебя. Гостинцы для него есть? Маленький человек очень любит все сладкое и яркое.

Молчанов развёл руками:

— Были конфеты «Коровка», специально купил перед походом. Скормил Одноухому. Все до единой.

— Вот видишь… Впрочем, дело это поправимое.

Учитель географии порылся в буфете, отыскал кулёчек, от которого хорошо пахло ванилью.

— Заменитель твоим «Коровкам». Держи. Это батончики. Малыш любит, уже проверено. Ну, давай топай. И привет хозяйке. Я попозже загляну к ним.