Песни чёрного дрозда - Вячеслав Пальман

Хоба пошёл быстрей, но не по самой тропе, а рядом с ней.

Только под утро он почувствовал усталость, свернул в сторону и уж хотел было лечь под кустами кизила, когда новый запах, на этот раз очень опасный, достиг его носа: запах медведя, идущего по лесу в том же направлении.

Хоба не знал, как поступить. Экое неприятное совпадение! Он нашёл медвежьи следы, исследовал их, но ничем не выразил своего отвращения и ужаса. Что-то и в этих следах и в этом запахе было знакомое, очень далёкое, очень любопытное. Немного успокоившись, Хоба вернулся на место ночлега и продремал почти до утренней зари.

Отряхнувшись от росы, ещё в темноте, он поднялся и пошёл дальше, на ходу срезая ровными зубами хрусткую траву. Шёл он по ломаной линии, зигзагами, то по тропе Молчанова, то по следам медведя, стараясь не потерять из виду ни тех, ни других.

Вот и кострище, и совсем уж отчётливый запах друга — Человека. И к сожалению, очень сильный запах медведя, который топтался у покинутого костра, что-то ел, потом расшвырял обгоревшие деревяшки.

Но почему молчит труба?

В конце дня, выходя из-за поворота у круглого холма, Хоба резко остановился, окаменел на секунду, а потом, сделав гигантский прыжок в сторону, исчез среди густого березняка. Сердце его заколотилось: прямо перед ним возле старого пня возился огромный бурый медведь. Увидел он оленя или нет?

Не в силах устоять перед любопытством и в случае надобности надеясь на свои резвые ноги, Хоба сделал круг и высунулся из березняка уже с подветренной стороны. Медведя у пня не оказалось. Это опасно. Хоба пробежал по редкому лесу километра два, вернулся к холму с другой стороны и притаился сбоку каменного останца.

Медведь, конечно, заметил оленя. Но и у него рогач вызвал далеко не охотничий интерес.

Лобику вообще не очень часто удавалась охота на оленей. Не по силам. Разве что какой-нибудь неполноценный. Но олени-красавцы всегда вызывали в нем чисто спортивный интерес. К этому примешивалась что-то из давнего прошлого. Во всяком случае, он никогда не проходил мимо стада или одиночки, чтобы не затронуть их, не погонять. Ну и в этот раз тоже.

Такое выслеживание привело к неожиданному результату: звери оказались в сотне-другой метров друг от друга, разделённые лугом. Оба едва высовывали нос из листвы. Оба увидели друг друга, но ничем не выдали себя. Молча, внимательно, ужасно долго гипнотизировали один другого и не знали, что делать дальше.

На ветке ольхи перед Лобиком моталось удлинённое грушевидное гнездо, слепленное из серого, довольно хрупкого материала. Предмет мешал медведю смотреть, он необдуманно захотел отодвинуть его, но не рассчитал движения своей лапы и сорвал гнездо.

Боже мой, что там поднялось!

Сперва загудело. Лобик осторожно отодвинулся, поняв всю опасность от такого обращения с осиным гнездом. Из поверженного мешочка выскочило десятка три длинных, полосатых, как тигры, разъярённых фурий. И не успел Лобик опомниться, как ему в нос, в губы, в уши, у глаз вонзился десяток жал, похожих на хорошо раскалённые в огне иголки. Все завертелось перед затуманенным взором медведя. Он рявкнул, не помня себя вывалился из кустов на луг, обхватил морду лапами и, не переставая реветь, покатился по траве.

Прыжок оленя, едва ли не поверх трехметровых берёз, вынес его на поляну, и через несколько секунд Хоба уже стоял в полукилометре от медвежьей засады, с удивлением наблюдая из безопасного далека, как ревёт и катается этот бурый чудак. Хоба никогда не видел такой картины. Кажется, у медведя беда.

Остерегаясь подобных непонятных зрелищ, Хоба решил убраться подобру-поздорову. Большими скачками, весело и резво пролетел он в виду медведя, который все ещё без передыху тёр себе морду и хрипло ревел, и удалился на юго-восток, так и не поняв, что такое случилось с косматым, которого ему очень хотелось задеть, подразнить.

К вечеру олень вышел в окрестности одинокого озера.

Он ещё не увидел Молчанова, но почувствовал, что Человек-друг рядом. Хоба обошёл вокруг небольшого берёзового леска и прилёг на его опушке.

Хоба отдохнул, поднялся, далеко отставил передние ноги, выгнул спину, буквально положив на неё рога, и, сделав таким образом лишь одно гимнастическое упражнение, вышел на луг, чтобы наконец представиться.

Здесь Молчанов и увидел оленя.

— Ты здесь, мой друг, — просто и радостно сказал он. — Иди, не бойся, я один, и ружьё моё лежит на земле. Иди ближе, Большерогий, я так хотел тебя видеть все эти дни!

Хоба сделал ещё несколько шагов. Он смотрел на Человека во все глаза. Ждал доказательства дружбы. Слова — это слова, не более.

— Возьми. — Александр протянул горбушку хлеба с солью и тихонько пошёл навстречу.

Лишь тогда олень приблизился вплотную и мягкими губами сбросил с руки чудесно пахучий хлеб. Уже не боясь, он нагнулся, откусил и стал жевать, пуская нетерпеливую слюну. Александр дотронулся до шеи оленя, погладил, ощупал рога и улыбнулся.

— Ну ты прямо следопыт! Сам нашёл. И медведя не побоялся. Ты знаешь, что за мной идёт Лобик? Тот самый, твой приятель. Где он сейчас? Надеюсь, не очень далеко. Ты отдохни, Хоба, а я займусь костром, ладно?

Александр ещё издали увидел сухую берёзу, вынул из ножен косырь и направился к дереву. Хоба — огромный, рогастый, — аппетитно облизываясь, пошёл за ним. И пока Молчанов рубил, пока разделывал берёзу на поленья, стоял в трех шагах от него и с интересом наблюдал.

— Вот как это делается, понял? — Александр связал ремнём груду поленьев, вскинул за спину. — Пошли на берег, там веселей.

И снова Хоба безбоязненно и дружелюбно шёл за ним, с тем же интересом наблюдал, как от маленькой спички занялась берёзовая кора, и долго стоял, опустив голову, не в силах отвести от огня зачарованного взгляда. В больших глазах его плясал красноватый отблеск.

Молчанов сходил за водой, повесил котелок с крупой, вбил колышки для полога, принёс берёзовых веток на подстилку и все время разговаривал с оленем так, будто это человек, попутчик, который попал в горы впервые и которому все-все надо объяснять и показывать.

Хоба слушал, водил ушами, но никак не мог оторвать взгляда от огня. Пытаясь его отвлечь, Александр подходил к нему, гладил спину, трепал холку, ещё и ещё с удовольствием ощупывал развесистые белесые рога с полированными концами, а олень только редко и сильно вздыхал.

Молчанову казалось, что олень все понимал. Когда на него подул ветер и понесло дым, отошёл, занял более удобное место. Когда Молчанов ел, он шагнул ближе, принюхался и потянулся к хлебу. И когда Человек стал укладываться спать, тоже потоптался и лёг совсем было близко, в пяти шагах, но стоило Молчанову подтянуть к себе из-под рюкзака ружьё, как бесшумно встал и с обиженным выражением отошёл подальше.