Песня длиною в жизнь - Мишель Марли

пробормотал он. — Если мне придется разбить сердце папе, я хочу, чтобы, по крайней мере, мои шансоны были безупречны.

Он коснулся пальцем ее подбородка и серьезно посмотрел ей в глаза.

— Что бы ты ни задумала, Малышка, знай: я не буду петь песни на слова Анри Конте.

— О! — встревожилась она, увидев это внезапно возникшее препятствие. Таких слов она не ожидала. — Я думала, вы друзья.

Ив покачал головой.

— С сегодняшнего дня — уже нет.

Да, он ревновал. Насчет его страстности она догадалась с самого начала. Конечно, это связано с его происхождением. Итальянцы все страстные. Именно они написали самые знаменитые драматические произведения, сочинили прекрасные оперы. Эдит крайне удручила собственная непредусмотрительность: ей ведь и в голову не пришло, что ее новый любовник может ревновать ее к прошлому возлюбленному. С одной стороны, ревность Ива была даже трогательной и лестной, но с другой — могла создать очевидные проблемы. Дело даже не в том, что Эдит еще не рассталась с Анри. В те тяжелые дни было практически невозможно найти таких же талантливых и безотказных авторов, как он. Анри был на данный момент единственным, кому она могла доверить карьеру Ива. Поэтому она должна следовать намеченным курсом, а это значит, надо противопоставлять свои решения своеволию Ива, даже если оно все еще огромно. Ласковым тоном она объявила:

— А теперь, дорогой, убирайся с глаз моих, чтобы я могла сесть и спокойно написать для тебя песню.

— Я буду мечтать о тебе, — прошептал он ей на ухо. — О твоих чудесных глазах и о любовных прикосновениях твоих рук.

Пока он целовал ее на прощание, она думала о закате на юге Франции. Она чувствовала тепло и сладость. Всем телом она ощутила, что его объятия окрашивают всю ее жизнь в розовый цвет, стирая оттенки серого. Как прекрасно быть влюбленной в человека, который называл себя Ивом Монтаном.

ГЛАВА 11

Посреди ночи зазвонил телефон.

Подобные звонки не были чем-то необычным при том образе жизни, который вела Эдит. Однако ее удивило, что на другом конце провода оказался Анри, а не Ив. После дня, так хорошо проведенного с Ивом, ей очень хотелось услышать голос старого друга. Момент для этого был идеальным, так как Эдит сидела у маленького секретера в гостиной и набрасывала кое-какие заметки.

«Я буду мечтать о твоих чудесных глазах и о любовных прикосновениях твоих рук», — слова, которые шепнул ей Ив на прощание, не шли у нее из головы. Она беззвучно повторяла их, словно мозг был граммофоном с заезженной пластинкой. «Чудесные глаза и любовные прикосновения рук» — это хорошие слова для шансона о любви, который будет петь человек, этой любовью живущий. Что может быть более правдивым?

Она писала при свете единственной слабой лампочки, чтобы сэкономить электроэнергию, зачеркивала одни строки и заменяла их другими:

Она обладательница

Чудесных глаз,

А руки…

И тут зазвонил телефон. Улыбаясь, Эдит подняла трубку и начала разговор не привычным образом: «Алло, кто это?», а лишь произнесла:

— Дорогой?

— Какое ласковое приветствие, — отозвался Анри. Он усмехнулся. Она могла слышать каждый звук.

У Эдит сжалось сердце. «Ой!» Она сглотнула слюну. Главное не показаться слишком растерянной.

— Это ты, — слабо отозвалась она.

— Да, это я. Кто же еще? — В его голосе прорезалась подозрительность.

Она заставила себя непринужденно рассмеяться.

— Есть несколько вариантов, вдруг бы мне позвонил генерал де Голль…

— Только попробуй обмануть меня… — мягко прервал он ее. — Это был глупый вопрос. Прости. Я просто хотел сказать, что уже несколько часов думаю о тебе. Я написал текст под названием «Моя малышка, моя маленькая девочка». А кто еще может быть «моей маленькой девочкой», кроме тебя?

— Дорис, — вырвалось у нее, хотя на самом деле она вовсе не хотела быть такой злой. Тем не менее она повторила: — Дорис, твоя жена.

— Ерунда! — возразил Анри. — Я люблю только тебя. Поэтому мне пришли в голову эти строки: «Моя малышка, моя маленькая, давай веселиться…» Может, я заеду за тобой и мы выпьем где-нибудь по бокалу вина?

На этом, конечно, ничего бы не закончилось. После бокала он захотел бы поехать с ней в отель и провести там ночь. В любое другое время она согласилась бы. но не сейчас, когда еще ощущала аромат юга и тепло чужою тела.

— Нет. Не сегодня, Анри. Мне еще нужно поработать.

Он просвистел коротенькую и простую мелодию, которую, вероятно, сам же и придумал. Несмотря на ее отказ, он, казалось, был в отличном настроении, когда повторил свой текст, напев его:

Моя малышка, моя маленькая девочка,

Мы собираемся на свадьбу,

Я увезу тебя в повозке…

— Как ты находишь эту строку про повозку? Она может показаться несколько архаичной, хотя мне нравится такая нарочитая театральность. В этом есть что-то от кабаре.

— Архаичным? Почему же? Раздобыть повозку в наши дни легче, чем автомобиль.

Внезапно она увидела картину: молодой человек, который пытается убедить свою возлюбленную воспользоваться тем единственным выходом, который он может себе позволить. В данном случае повозка, безусловно, подходит лучше, чем «роллс-ройс». В воображении Эдит возникла сцена, на которой эта песня могла бы быть правдиво исполнена. Публика посмеивалась бы над исполнителем, рассказывающим свою историю с сентиментальным юмором. Выходец из рабочих слоев, смешной, но все же желающий спеть свою песню о любви…

— Морис Шевалье прекрасно спел бы этот шансон, — прервал ее мысли Анри.

Прекрасная картина в голове Эдит растаяла еще не полностью. Разрываясь между мечтой и реальностью, она недоверчиво посмотрела на телефонную трубку, прежде чем снова прижать ее к уху и ответить:

— Нет. Так не пойдет. Только не Шевалье!

— А почему бы и нет? — с подозрением отозвался Анри. — Я, конечно, знаю, что он сейчас переехал в свой загородный дом, но такая звезда, как он, не уйдет со сцены навсегда. Времена меняются…

— Именно потому это не для Шевалье, — выпалила Эдит. Она отбросила те опасения, которые мучили ее в свете собственного неопределенного будущего, и полностью сосредоточилась на будущем своего ученика и нового любовника. Мечты были настолько живые, что она буквально увидела Ива Монтана в черной рубашке и черных брюках, стоящего на сцене и поющего: «Моя малышка, моя маленькая девочка…»

Она возбужденно прокричала в трубку:

— Это шансон для Ива! Ни для кого другого!

— Ива? Ты имеешь в виду Ива Монтана?

— Кого же еще? — Она повысила голос. — Забудь о Шевалье. Допиши этот текст для Ива!

— Но, Малышка! —