Дети вечного марта. Книга 1 - Вера Огнева

— А тебе не приходило в голову, именно так и поступить?

— Молчи, Эд! Не знай я тебя, отправил бы в подвал — охолонуть.

Теперь кулаком в стол саданул Эд:

— Замкнутый круг! Наш мир разваливается на примитивные составляющие, которые в конечном итоге сожрут друг друга, а чужой не пускаем, закрывая дыры в пространстве собственными телами. Тебе не кажется, что, самоотверженно охраняя границу, ты играешь на руку тому же Клиру?

— Эд, пойми, если я открою шлюзы, сюда повалит толпа. А с ней масса агрессии. Не нашей. Наши-то спят на ходу. Согласен, очень скоро пришельцы попадутся на удочку даровой магии и тоже уснут. Но пока не наступит адаптации, они такого наворочают, ни кому мало не покажется: от банального разбоя, до нарушения ментальных внутривидовых контактов. Продолжать?

— Не стоит. Значит, ты тут служишь не герцогу, не Клиру…

— Я служу цивилизации, такой, какая у нас с тобой есть. А ты?

— Обо мне не надо! Я только Эд-собака: трюки, ловкость рук, танцы на проволоке — все!

Саня уловил в прищур некое движение Эда, но не понял его значения. А там, в очередной раз задремал.

Когда проснулся, за столом уже сидели трое. Шак повернул к нему чистую, разгладившуюся физиономию:

— Вставай, Александр, трапеза стынет.

— Смотри-ка, Александр. Никогда у котов такого имени не встречал, — засмеялся Пелинор.

— Эксклюзив, — в тон ему хохотнул собака.

Саню неприятно кольнуло. Не поймешь, то ли похвалили, то ли обозвали. Кот совсем запутался. Кто такой собака? Если сиятельный аллари, почему бродяжничает? Если бродяга, почему как равный сидит за столом владетельного синьора? А Шак? Лошадь же! Кулаки пудовые, дисциплина, порядок… полетели, завертели… в такую даль загнал, из которой вся прежняя жизнь кажется жалким куском овчинки. Ползал между шерстинками как вошка, воображая их деревьями. Выполз! И кто ты теперь?

Саня поднялся с лавки, но куда идти и что делать, сообразить не мог. Пол тут, что ли, подмести? Ухватишься за простой надежный веник и враз почувствуешь уверенность в завтрашнем дне. Почувствуешь себя простым котом. Мое дело — приборка. Университе-е-ет!

— Котейка, я гляжу, тебя княгиня до синевы запарила. Два часа проспал, а в себя так и не пришел, — захохотал Пелинор.

— Погоди, Влад. Он не спал, слушал. Теперь думает.

— Точно — эксклюзив, — пуще развеселился хозяин. — Кот-мыслитель!

Саня вовремя спрятал руки за спину, — когти зудились, хоть об лавку точи, — поймал себя на том, что действительно веник по углам выглядывает, и дико внутри заматерился. На них, на себя, на… и боком подобрался к столу, сел на лавку, привычно сунув лапы между коленями.

Мамка еще учила: озлился — перемоги. Раскинь мозгами: надыть тебе задираться, али сам дурак?

Раскинул — кругом мамка права. С чего засмурнел? С того, что они тут все, кто при титуле, кто при университетском дипломе, а ты простой как медный котелок кот? И тебя положение безмозглой посудины сильно унижает? А ты прикинь, сколько в ту посудину можно уместить? Ведь, еще месяц назад не думал, что вновь окажешься на Границе. Да не на обычной, на которой сонный стражник кряхтит, силится печать на подорожной разобрать, а ты стоишь и тихо над ним потешаешься. На Границе с большой буквы! И беглый князь Пелинор ту Границу от прорывов прикрывает, оберегая цивилизацию, которая, между прочим, его брата схарчила. Да не просто, — тюк — голова с плеч, — кожу сняли. И это понятно: шкура рыжего медведя-аллари таких денег стоит, что Клир родственникам сильно должен остался. Мец, сдав кузена, по сути, простую коммерцию провел. Навар — сдача от стоимости шкуры. А этот границу собой запер, цивилизацию блюдет!

Саня поднял глаза. На столе перед ним стоял полный до краев стакан. Он подхватил и махнул одним духом. Пелинор налил второй. Этот пошел не так гладко. Да и то сказать, водку кот пил второй раз в жизни. Первый — дома еще, в Камишере, когда на ловле многоножку одолел. Саня тогда себя первый раз в жизни героем почувствовал. Люди ему кланяться начали. А эти, ученые, многоножку хоть раз в жизни видали?!

Кот оглядел, поплывшую комнату, и соседей по столу. О! Княгиня вернулась. Саня, не соображая, что делает, потянулся ее обнять. Шак навалился ему сзади на плечи, усадил. Князь полез в шкаф, достал оттуда музыкальный ящик, — не такой как у них, поменьше, — откинул крышку. В центре располагался вертящийся круг. Рядом — кривая лапа. Отдельно в гнездышке лежала тонкая, тоже кривая железка. Кот тупо рассматривал диковину.

— Я в подвале нашел тайник. От прежнего хозяина крепости осталось, — пояснял Пелинор товарищам, доставая из бумажного конверта круглую черную пластину. В середине пестрел буковками светлый кружок. Саня потянулся читать, Шак опять усадил на место: не дергайся, котяра. Хозяин вставил маленькую кривую железку в бок ящика и прокрутил; положил пластину на диск. Конструкция завертелась.

В глазах у Сани тоже завертелось. Слегка затошнило. Если нальют еще с-с-такан, он от-т-ткажется.

Из музыкального ящика послышались шорохи. Там волна набегала на каменный берег: ахр-ш-ш, ахр-ш-ш… а за ней — густой как березовый вар голос: " Жил был король когда-то. При нем блоха жила. Милей родного брата…" — бас, каким заговор на бурю читать.

— Занятный артефакт, — улыбнулся собака, когда бас таки задавил блоху.

А в Санином воображении сложилась трагическая коллизия: король — человек, блоха — аллари. Убили гады!

— За что!? — крикнул он в лицо смеющемуся Пелинору. Лицо сначала вытянулось, потом, заволновалось красным блином, поехало в стороны. А Саню потянуло вверх.

— Пошли, — приговаривал Шак, за шкирку выволакивая кота из-за стола. — Самое время, прогуляться.

Саня уцепился за лавку и потащил ее за собой. Шак встряхнул. Под ногами грохнуло — отвалилась скамейка. Кот повис тряпкой.

Крышу снесло напрочь, как любит выражаться собака. Иш, сидит, ухмыляется. Достать бы, да начистить противное рыло! Лошадь, гад, не пустит. Тащит, хоть упирайся, хоть нет. О, свеженьким потянуло… Звезды! Да что же вас так мотает? Или меня?

Из раскрытой двери догнал шорох набегающей волны.

Саня намеревался вывернуться из лап мучителя и послушать еще, но случилось страшное: в лицо прилетела вода. Целое море воды. Оно поглотило и утопило. Кот попытался вынырнуть — ни фига! Его держали, не давая вздохнуть. Вода залила нос уши, глаза и, наконец, рот. Кот понял, что погибает, и забился в истошной предсмертной агонии, норовя зацепить утопителя когтями. Его выдернули из воды, дали отдышаться, потом погрузили обратно.

И так несколько раз.

— Давай, давай, — пробился в сознание голос Шака. — Купайся. После бани — первое дело. Еще хочешь?

Саня весь замотался, изображая отрицание.

— Не верю! — заявил истязатель. — Ну-ка, еще разочек. Оп! Да не дрыгай ты ногами. Не поможет. У-тю-тю. Какие мы мокренькие. Где наша простынка? Ща завернем котика. Лапы- то убери, не-то в лоб получишь. Фасолька, ты откуда взялась? Казарму, что ли на ночь закрыли?

— Ты его утопишь!

— Не велика потеря. Лучше я котейку своими собственными руками порешу, нежели это сделает князь Пелинор. После меня хоть что-то останется. После князя — мокрое место. Кот, видишь ли, решил выяснить, за что синьор держатель границы, блоху удавил. А для храбрости выпил.

Все он врал. Саня приготовился цапнуть противную лошадь за руку, но тут рядом прогремела Бера:

— Шак, отдай кота.

— Зачем? — Апостол вкинул Саню себе на плечо и отступил. Фасолька, пакостница, захихикала. Бера пошла на Апостола:

— Ты его только что убить грозился. Непонятно, правда, за что. Полагаешь, Пелинор рассердился? Нет. Он-то, как раз, все понимает. Отдай кота!

— Не отдам!

— Шак, миленький, он мне для дела нужен.

— Такой кот всем нужен, — непреклонно отрезал Шак.

— Понимаешь, у нас живет девушка, — зашептала княгиня. — Племянница Влада. Хорошая, красивая, но сильно скромная. Из комнаты почти не выходит. Я ее сегодня и так и так уговаривала. Сидит взаперти, и нивкакую. Надоело мне с ней тетехаться. Здоровая, молодая девка, а ведет себя как старуха-затворница. Давай, ей кота подкинем.

— Хм, — сказал Шак, а Саня дико затрепыхался в его руках. Не хватало после всех потрясений сегодняшнего дня оказаться в лапах у юной медведицы. Он просто таки ужом завертелся, но налетел на кулак Апостола.

— Уймись, котяра, — пошел на подлый сговор с хозяйкой Шак. — С княгиней даже сам Пелинор не спорит. Куда уж нам, сирым. — И потащил, дурниной вопившего, Саньку в темноту. За спиной подло хихикала Фасолька-предательница, да оглушительно заливалась Бера.

Они поднялись на второй этаж, попетляли по коридорам и, наконец, остановились у какой-то двери. Бера постучала.

— Кто? — тихо спросили с той стороны.

— Я — отозвалась хозяйка.